Город в когтях зверя. Детектив советской эпохи - Елена Архипова
Больше в палате разговоры об убийце не заводили. Но женщины часто замечали, как, забившись под одеяло и накрывшись с головой, Ирина начинала мелко подрагивать: то ли плачет, то ли трясётся в ознобе. Её старались не трогать, чтобы ненароком не вызвать нового приступа истерики.
В один из выходных дней Ирина попросилась домой, а когда вернулась, в первый же вечер у неё сильно повысилась температура. Несколько дней она находилась в беспамятстве, кричала, билась в припадке, потом умолкала и тихо плакала. У неё началось общее заражение крови. С этим диагнозом Ирина была доставлена в больницу областного центра, откуда больше уже не вернулась…
Соседи и знакомые относились к семье убийцы по-разному: некоторые молчали, иные смотрели с ухмылкой и презрением, пытаясь поймать взгляд. Утешителей почти не было. Разве что сотрудники милиции, насмотревшись в жизни всякого и оценивая обстановку реальнее других, советовали отцу и матери побыстрее уехать из города, чтобы люди подзабыли и успокоились, чтобы не ожидать расплаты, чтобы спокойно ходить по улицам среди незнакомых людей, которые не указывают на них пальцами и злобно не шепчут вослед: «Убийцы». Несколько раз среди ночи родные слышали шаги под дверью и голоса, а однажды в окно бросили камень. Они не могли укрыться от беды и позора даже в стенах собственного дома. Впрочем, можно ли было вообще спрятаться от этой боли? По объявлению о продаже дома желающие нашлись быстро. Цену назначал покупатель: им было всё равно, только бы вырваться из города, который ненавидит их всей своей сутью — каждым взглядом, словом, жестом. Когда родители уезжали, возле дома собралась небольшая толпа, но все стояли как-то поодаль, сами по себе, словно не имея отношения к происходящему.
В областном центре Щербаковы купили дом, точнее, домик (куда ему было до прежнего: к тому-то приглядывались, приценивались, вложили столько денег и пота). А тут пришло известие про смерть Ирины. Вскоре и отца вытащили из-под трамвая — насмерть сразу. После долгого пребывания в психиатрической больнице мать забрала к себе дочь Галина.
Но мы несколько опередили события, уже сейчас сообщив читателю печальные факты. Что касается убийцы, то до него отголоски этих событий доходили не сразу: он жил своей жизнью, резко не похожей на предыдущую. Очутившись в тюрьме, он стал своеобразным центром притяжения. Поначалу его отделяли, оттирали, присматривались, смотрели с подозрением, но и с нескрываемым любопытством: среди сидельцев подобных «вояк» не было. Сидели разные и всё больше по мелочам: воровство, попытка изнасилования, угон, домашний дебош… Сначала молчали и косились, а он в общество не напрашивался, сидел в стороне, думал о чём-то своем. О чём? Да и сам не знал: витали где-то мысли, а спроси, о чём думал минуту назад, — не ответит, мысли сплелись, словно волосы под ветром.
Следственный эксперимент (из материалов уголовного дела)
На допросах не скрывал ничего. Рассказывал с такими подробностями, что удивлял следователей: всем было ясно, какая статья грозит убийце. Себя слишком не обвинял, но выходило, будто каждое убийство было случайным: не думал, хотел попугать, ударил и лишь потом узнал, что убил. Долго рассказывал, как это произошло в первый раз. Хотел только оглушить молотком, но женщина оказалась сильной и даже не упала, а потом, конечно же, она впоследствии опознала бы его. Лучше уж концы в воду. В кабинете следователя всё это он рассказывал, как бы раскаиваясь, временами повинно опуская голову, а в камере — то же самое, но совсем иным тоном, даже с каким-то азартом. Вскоре в среде сокамерников он стал чуть ли не главным рассказчиком. Сначала слушали молча, а потом вопросы подбрасывать стали: «А вот эту — как? А ту?». Отвечая, он чувствовал себя почти героем или, во всяком случае, не таким, как все. Впрочем, всю жизнь ему хотелось быть не таким, как все.
ГЛАВА 15. САМОУБИЙЦА
Растворив последние кристаллики звёзд, ночь опрокинула на город шквал ветра. Он принёс за собой поначалу необидные кучевые облака, которые со временем превратились в тяжёлые тучи, переваливающиеся с боку на бок под ветром и обещающие невиданного размера ливень. Вскоре мелкие капли, застучавшие по плоскостям крыш, обратились в бурные потоки, поглощая пыль, шаги прохожих, шум проезжающих машин. Город, занавешенный дождём, казалось, растворился в тумане, являя собой единое серое существо с редкими точками огней.
В эту ночь повесился Витька Попов. Когда он болтался в пространстве, вывалив фиолетовый язык и глядя в мир мёртвыми вытаращенными глазами, о его кончине возвестил женский крик, который через минуту смешался с другими криками боли, недоумения и обиды. «Что же ты сделал с собой, сыночек?!», — причитала мать, тряся его одеревеневшее тело, заламывая руки и обращая взгляд вверх. Вероятно, оттуда, не успев оставить этот мир, смотрела на присутствующих грешная Витькина душа, ещё не осознавая, как удалось ей так резко покинуть своё бренное земное пристанище, чтобы потом неприкаянной и непрощённой метаться между небом и землей. Как, впрочем, металась она и раньше, в вечных поисках, в вечной неустроенности и в вечных грехах не находя ни утешения, ни успокоения в жизни.
Витьке элементарно не везло. Не везло по-чёрному. Проснувшись утром, словно от какого-то внутреннего
