Вопль кошки - Франческа Заппиа
– Дело не в Джеффри, – ответила я. Дело в твоем лице. Раньше оно мне нравилось, теперь нет, а оно слишком близко.
Джейк закатил глаза:
– Тогда объясни!
Я нырнула под его руку. Он схватил меня за плечо и крутанул так сильно, что лямки моего рюкзака съехали до запястий.
– Я думал, я тебе нравлюсь, – сказал он. – Ты что, меня динамишь? Играешь со мной?
Я таращилась на него, и слова пузырьками поднимались в горле, но лопались, не успевая вырваться наружу. Игра? Он меня обвиняет в том, что я играю с ним? Этот абсурд вытеснил из головы все остальные мысли.
– Извини, – сказала я. – Не смогу с тобой пойти.
Я вырвалась из его хватки и ринулась по коридору. Волосы шевелились на загривке. Я не оглядывалась.
За углом трое Джейковых друзей-футболистов стояли вокруг шкафчика, – кажется, у них что-то было в руках, и оно их совершенно поглотило. Но когда я, опустив голову и смяв в кулаке бюллетень, прошла мимо, они захихикали, а затем и засмеялись, когда я свернула в следующий коридор.
Если бы это произошло два года назад, я бы сказала Джейку «да», как только слова слетели бы с его прекрасных уст. И даже в прошлом году сказала бы «да». Но теперь мое представление о нем немного изменилось, и хотя я все еще видела его глянцевый фасад (улыбку с ямочками и все такое), я при этом различала и грубую, растрескавшуюся сущность, скрытую под ним.
Забрав картину, я отправилась домой и постаралась не думать о том, что Джейк пригласил меня на бал выпускников. Все было ничего, пока на следующий день, на химии, Сисси не спросила:
– Джейк говорил с тобой вчера?
– Да, – ответила я, – а что?
– Он пригласил тебя на бал?
– Да.
– И что ты ответила?
– Я сказала «нет».
– А…
– Что такое?
Она натянула шапку на уши и огляделась по сторонам, словно сам Джейк мог быть где-то рядом.
– Я услышала, как Шондра и Лейн разговаривали на самоподготовке, – сказала она. – Я так поняла, Джейк поспорил с друзьями, что ты точно пойдешь с ним на бал, если он тебя позовет. Но ты отказалась, и теперь ребята из футбольной команды над ним смеются, а такое ему не очень нравится.
– Они поспорили? – насмешливо спросила я. – Я что, в плохом кино?
– Шондра и Лейн обсуждали, ну, типа, какая ты фригидная сука, и что ты наверняка лесбиянка, если отказала Джейку, и…
– Спасибо, Сисси. Я поняла.
– Извини, – сказала Сисси. – Просто, чтоб ты знала – они не в восторге, так что, возможно, тебе стоит залечь на дно.
Но я и так уже была на самом дне.
Хлипкий
Самостоятельно стоять у Джеффри не выходит. Даже легкий толчок сбивает его с ног. Он двигается так, будто руки-ноги у него набиты песком. Я закидываю его руку себе на плечи и приобнимаю за картонную грудь, поддерживаю его, как стопку пустых коробок.
– Прости, Кот, – говорит он.
– За что? – говорю я.
Его левая нога подгибается. Я не даю ему упасть.
– За это, – говорит он.
Я держу его за руку, чтобы она не упала с моих плеч. Его кисть стала вдвое больше – карикатурно большая, мои пальцы в его руке крошечные. Я хочу спросить, чувствует ли он еще что-нибудь. Наверное, да. Я не могу снять перчатки, но все чувствую, а он чем хуже?
Мы ковыляем к Фонтанному залу. В котельной, пожалуй, безопаснее, но я не хочу, чтобы он оставался один. И немного беспокоюсь, что он может загореться. Кто-то должен быть с ним рядом. Я не смогу.
Я привожу Джеффри к Сисси, которая укутывает его в одеяла и прячет в углу своей палатки, где он будет в безопасности, пока не сможет выйти и поговорить с остальными. Некоторые уже с любопытством подтягиваются ближе.
– Я вернусь, – говорю я Сисси.
– Куда ты? – Джеффри на четвереньках выползает из палатки.
Я очень ясно сознаю, что мое лицо не двигается, а глаза не моргают, когда я поворачиваюсь к нему и говорю:
– Хочу поговорить с Хроносом.
20
Сука.
Лесбиянка.
Эти слова меня не пугали.
Я определенно бывала сукой, а оскорбления на своей гомофобии строят только придурки. Даже бойкот от всех, кому нравился Джейк, меня не ранил, потому что на большинство из этих людей мне было пофиг.
Через неделю после того, как я отказала Джейку, я протянула руку, чтобы открыть свой шкафчик, и вляпалась в пригоршню соплей и слюны. Я отдернула руку. Между пальцами образовалась склизкая паутина. Я побежала в туалет за бумажными полотенцами.
Не важно. Плевки мне не навредят.
Спустя два дня за обедом я рисовала эскиз. Столовая, похожая на широкую бурную реку, столы – точно обломки кораблекрушения, раздираемые порогами, ученики – выжившие, которые пытаются не утонуть. Одни наполовину ушли под воду и уже превращаются в морских обитателей; другие стоят на столах и пытаются спихнуть под воду остальных. Кто-то выдернул бумагу из-под моего карандаша. Раф Джонсон предъявил картинку небольшой группе ребят, сгрудившихся за его спиной.
– Любопытно, – протянул он. – Налицо больной разум. Что скажете, коллеги?
Остальные согласно зашумели.
– Так и запишем, – заключил он.
Он разорвал картинку пополам, потом на четверти, потом на восьмые, а после этого засунул ее под мой карандаш.
– Зачем же ты свои картинки рвешь, киса? – сказал он. – Ничего ты не добьешься таким образом.
Окруженный своими прихвостнями он, гогоча, ушел.
Я положила карандаш на стол, прежде чем сломать его пополам. Я знала, что рисунок был хорош, хоть это и был лишь набросок. Знала, что Раф не призна́ет произведение искусства, даже если оно врежет ему по яйцам. Знала, что даже если бы он разбирался в искусстве, то все равно сказал бы, что рисунок плохой, и порвал бы его, потому что дело не в том, хорошо нарисовано или нет, – дело в том, что рисовала я.
Я кинула обрывки на поднос и пошла выбрасывать с него мусор. Контейнеры для мусора и вторсырья стояли рядом со столом Джеффри (моим старым столом), и теперь, когда они с Лейн сидели там каждый день, стало неловко. Выбрасывая мусор, я постаралась не обращать на них внимания, но потом повернулась и увидела, что они целуются. Казалось, будто Лейн пытается съесть его лицо. Джеффри был озадачен. Отодвинулся от нее. Она забралась к нему на колени.
Я отвернулась; давление подскочило так, что голова грозила взорваться и засыпать
