Постоянство хищника - Максим Шаттам
Буске взял щипцы и флакон, склонился над телом, собрал нескольких высохших насекомых, застрявших в складках юбки, и положил в контейнер. Затем продолжил раздевание, пока в бледном свете лаборатории не обнажилась промежность.
Все тяжело сглотнули. Это было мучительно. Из-за девушки. И потому, что увиденное навсегда останется в памяти. Никто не забудет. Время от времени эта картина будет всплывать перед глазами. Остается только надеяться, что не во время секса…
Темные волоски выглядели странно живыми, как будто их защитила одежда. Буске внимательно изучил гениталии и покачал головой:
– Нет, ничего не вижу. Но давайте проверим.
Он взял вагинальный расширитель и опустил лампу, чтобы лучше видеть. Но ввести инструмент не удалось. Доктор попытался снова, но половые губы были запечатаны временем и мумификацией. Он смазал их лубрикантом и повторил попытку.
Каждая секунда этого действия, каждый звук врезались в память. То, что происходило там, у них на глазах, не было обыденным. Напротив, это было необратимым. Еще одно потрясение в длинной череде их бесконечных травм.
Я не обесцениваю. Я не закрываюсь.
Людивина стиснула зубы от жалости к убитой.
Зеркало проникло во влагалище с жутким звуком, заставившим ее сжать кулаки. Доктор нажал на расширитель, и стенки раздвинулись с горестным скрипом. Он тут же отпрянул, несказанно удивленный. Взяв фотоаппарат, сделал несколько снимков крупным планом.
При каждой вспышке в коричневой плоти высвечивалось ущелье с бороздками и упиралось в угольно-черную пелену, которая не давала разглядеть остальное.
Буске вздохнул и начал извлекать длинным пинцетом все еще пушистую птичью голову. Клюв, на который попала смазка, блестел как живой.
– Боюсь, вы правы, – сказал он Людивине. – Вот источник третьей ДНК на этих бедняжках.
Она встретилась взглядом с Торранс и угадала, о чем та думает.
Почему птица? Что она значила для убийцы? Ответ вряд ли тривиальный. Птица – ключ.
К его искаженной психике. К его личности.
15
Экран смартфона светил в лицо, и голова отбрасывала тень на палатку. Вьющиеся пряди волос покачивались в такт движению пальцев по маленькой клавиатуре.
Уснуть Людивина не могла.
Ей нужно было поговорить. Но в два часа ночи Марк наверняка сладко спал. Ничего страшного. И она рассказала ему обо всем. Описала факты. А главное, эмоции. Описывать эмоции – все равно что заново их осознавать. Сомнения, страхи. Ужасное разочарование в жизни и ее быстротечность. Жестокость мира. Отсутствие смысла, стороны добра, Божественного или космического равновесия – не важно, как назвать. Жизнь – лишь грязная борьба за выживание. Делаешь что можешь, выбиваешься из сил, но, если не повезло, встречаешь не того парня, и все. Так же мимолетна и несправедлива судьба великолепной бабочки, которая живет всего несколько часов. Отправившись в первый полет, она попадает в паутину, и паук поедает ее заживо. Природа беспощадна. Люди просто стремятся наделить ее добротой и гармонией, а ничего этого нет.
И все же Людивина хотела верить, цеплялась за надежду, что сама она положительно влияет на окружающих. Если в мире нет правил, нет морального кодекса, я могу их придумать, создать вокруг себя. Разве не этим отличается человек от животных? Он придает смысл, которого иначе не было бы?
Все это она выплескивала в коротких сообщениях, чтобы не держать в себе, чтобы создать иллюзию, будто она не одна.
Внезапно Марк ответил:
«Жаль, что я не могу тебя обнять!»
Именно об этом она мечтала.
«Почему не спишь?»
«Я никогда не выключаю телефон, если тебя нет рядом. 17 сообщений подряд – и вот я уже открыл один глаз:)».
Семнадцать. Людивина поморщилась. Она больше никогда не сможет смотреть на это число как на обычную комбинацию цифр. Семнадцать женщин ждут опознания и возвращения к семьям.
Она извинилась. Вечно она извиняется. Слишком часто. Он ответил:
«Прекрати! Я рад поговорить и горжусь тобой – ты смотришь в лицо эмоциям, а не заталкиваешь их в тайники души».
Они обменялись еще парой фраз, и Марк заключил:
«Отпуск давно кончился. Что, если мы снова уедем? Типа, навсегда?»
Людивина задумалась. Она сама выбрала это назначение. Работа – ее решение. Даже если Марк пошутил, в предложении есть резон. Может, стоит отступить, сделать шаг назад? Ради себя, ради них обоих. Ради… будущего?
Нет. Не сейчас. У нее есть миссия. Она написала:
«На меня рассчитывают 17 женщин. Наш побег подождет. Спасибо, что ты рядом, когда нужен. Мне с тобой хорошо».
Поколебавшись, она добавила:
«Люблю тебя».
* * *
Жужжание кофемашины ворвалось в помещение группы «Харон» вместе с ароматом вожделенного напитка, который перебил запах сырости. Сквозь длинное грязное панорамное окно было видно, как рассвет затопил шахту с боков: потоки золота и лазури изливались на ангары, бункеры, мастерские и даже на скелет копра, пытаясь придать ему намек на цвет.
Все следователи собрались на посту: четверо парижан, старший сержант Бардан со своими толстыми очками как региональный представитель, майор Тюрпен, призванный наладить связь между учеными и практиками, и Ферицци, всеобщий координатор. Люси Торранс и Людивина обеспечивали поддержку.
Каждый был чем-то занят, ходил от компьютера к принтеру, читал отчет, слушал записи телефонных разговоров. Ферицци распределил роли. Всем, кроме членов ДПН. Его безразличие к ним, таким независимым, словно бы намекало: сначала докажите свою компетентность.
Только для работы нужен материал, раздраженно думала Людивина. Нельзя составить профиль, не имея ни отчета о вскрытии, ни результатов лабораторных исследований, ни потенциальной виктимологии. Придется подождать.
Через час Торранс взяла лист бумаги, жестом позвала Людивину и направилась к выходу.
– Хочу поговорить с тем, кто их нашел, – объяснила она. – Он вошел первым после Харона. Нужно узнать, что он почувствовал.
Старший вахмистр Рьес, отвечающий за логистику, предоставил им автомобиль без опознавательных знаков, и Торранс села за руль, бросив Людивине свою куртку.
– Накиньте на голову. Защитит от папарацци.
– Хотите, чтобы я изобразила подозреваемого? Чтобы они поверили, будто мы кого-то взяли?
– Нет, не хочу, чтобы они вас узнали. За последние три года вы совершили столько подвигов, что ваше лицо всем известно. Будет нехорошо, если вы попадете в заголовки.
Людивина мысленно поблагодарила ее, услышав возбужденные крики. Журналисты бросились к ним и приклеились к окнам. Выехав на шоссе, Торранс включила сирену и мигалку и надавила на газ, чтобы уйти от самых
