Ничто не стоит так дорого - Екатерина Николаевна Островская
– Разве я вам это говорила? – напряглась Лидия.
– Так я и так это знал. Это его модус вивенди… То есть образ жизни. Прости, не так: это модус операнди, то есть привычный для него порядок действия. Любой бизнесмен, нуждающийся в солидных инвестициях, готов пожертвовать многим, лишь бы их получить. А тут и жертвовать не надо: ты молода, обаятельна, у тебя ослепительно прекрасный бюст, который и сам Фридман ценил. Они с Карпоносенко поняли друг друга, обсудили детали. Потом Карпоносенко выделил необходимые средства, а свою долю акций оформил на тебя. Он так сделал, потому что знал: ты не предашь и не будешь красть его деньги, боясь потерять самое главное – тот путь, открывшийся тебе в светлое будущее.
– Не совсем так, – покачала головой Лидия.
– Конечно, не совсем так, – согласился подполковник, – есть нюансы, модус операнди Льва Борисовича именно такой. Десятки девушек были очарованы им, и многие надеялись, что останутся с ним навсегда; он приблизит их, они будут вечно рядом на расстоянии вытянутой руки… Но такое не удалось ни одной из них, за исключением некой Светланы Тимофеевны – не очень образованной продавщицы из Омска, к которой он привязался по-настоящему.
Лида поморщилась:
– Эта не очень образованная продавщица теперь заместитель министра образования. Откуда ты столько знаешь про Карпоносенко?
– Да я ничего не узнавал специально, но информация о нем ко мне лезла из всех щелей. И теперь мне кажется, что именно я должен раскрыть убийство Льва Борисовича. А потому с большим вниманием сейчас отношусь к любому источнику и к каждому факту. Фридман оценил ваш вклад в общее дело?
Женщина отвернулась, посмотрела в сторону и усмехнулась, потом снова взглянула на Гончарова и дернула плечиком, что, очевидно, было для нее естественной реакцией на выход из неприятной ситуации.
– Михаил Иосифович Фридман был очень рад, он был счастлив, что так случилось. Он был совсем не ревнивым, и то, что я стала любовницей Карпоносенко, его совсем не волновало. Он только спрашивал иногда: «Тебе хорошо с ним, деточка?», «А в постели хорошо?». Фридман был старше меня почти на сорок лет. Мне двадцать четыре, ему шестьдесят три. И когда у него неожиданно умерла жена Фрида, он почти сразу предложил мне переехать к нему. Тут же прилетела дочка из Израиля. Пыталась закатить скандал, но я сказала, что вызову участковых, а они у нас сплошь антисемиты, которые продержат ее пятнадцать суток в камере с грязными лесбиянками, а потом отправят назад в Хайфу бритой наголо. И вдобавок ей ограничат въезд в Россию лет на пятнадцать. Ноа Михайловна плюнула в меня и удалилась. Она была старше меня на двадцать лет и весила почти центнер. Михаил Иосифович умер через два года после своей жены. Мне кажется, он любил Фриду до последних дней своей жизни. Он умирал в нашей клинике, я была рядом. Он посмотрел на меня, взял мою руку и положил себе на грудь. Шепнул только «Фридочка» и закрыл глаза. Потом заснул. Я ушла. Потом ко мне прибежала дежурная сестра и сообщила, что приборы зафиксировали остановку сердца. Вернуть к жизни его не удалось. Он оставил завещание, согласно которому все его имущество переходит ко мне, то есть я – единственная наследница. А в завещании он попросил написать строчку для дочери: «Ноа, будь счастлива».
Ноа Михайловна прилетела уже после того, как ее отца похоронили на еврейском кладбище. Стоя у могилы, я сказала, что квартиру ее родителей отдаю ей. И тогда Ноа, которая стояла у могилы родителей с сухими глазами, вдруг зарыдала. Она обняла меня, ее трясло, я положила ей в карман золотые часы «Восток» с массивным золотым браслетом – это были часы Михаила Иосифовича, а он получил их от своего деда в день окончания Первого медицинского института.
– Наливай, – предложил Игорь, – помянем хорошего человека.
Они выпили, потом Лида сама решила продолжить беседу:
– После его смерти началось самое неприятное. Ко мне пришли какие-то люди и стали требовать деньги для Карпоносенко: якобы Фридман задолжал Льву Борисовичу. Я связалась с Карпоносенко, и тот объяснил, что, возможно, произошло какое-то небольшое недопонимание, и пообещал прислать аудиторов. Те прибыли на следующее утро, почти неделю копались в наших балансовых отчетах, в договорах и платежках. А потом сумма претензий была снижена вдвое. Конечно, и аудиторской компании мы заплатили сами и немалую сумму. После чего Лев Борисович с нас слез… И с меня слез в прямом смысле слова, прости за грубость. Да мы и не были любовниками в точном понимании этого. Раз в полгода или в три месяца, когда он приезжал, мы встречались в отеле, проводили вместе ночь, а то и две. Он улетал до следующего раза. Я потому и замуж не выходила, потому что не смогла бы обманывать супруга, а со Львом Борисовичем тоже рвать не хотелось. Правда, однажды, в самом начале наших отношений, я слетала с ним на море…
– На Кипр, – подсказал Гончаров, – где у него был дом.
Лидия кивнула, помолчала, снова потянулась к бутылке, но Игорь опередил, наполнил ее бокальчик на треть. А свой наполовину. Лидия быстро выпила, закусила абрикосиком.
– Море как раз я и не увидела вблизи, разве что из окон его виллы. Во дворе росли пальмы, а за ними что-то голубело: то ли море, то ли небо. Зато перед домом был большой бассейн, где мы плескались. Он просил, чтобы я купалась голышом, что мне очень не нравилось, потому что подходила прислуга, приносила какие-то коктейли и прочее… То есть как-то так. Я была для него гарантией, что наша фирма под его контролем.
– Я сегодня узнал о женщине, которая была в таком же положении, что и ты. То есть Лев Борисович в нашем городе успевал общаться не только с тобой. Но она была замужем, супруг знал все, но терпел, потому что мог посыпаться бизнес. Потом не выдержал, поскольку был загнан в угол. Карпоносенко они сейчас ничего не платят. А ты?
– Я по итогам года провожу якобы совет учредителей, на котором принимается решение о выплате дивидендов. Доля Карпоносенко составила два миллиона евро, которые я передала его представителю. На самом деле доля была меньше, но представитель сказал, что нужно отдать два миллиона, потому что мы в позапрошлом году ничего не перечислили.
– По нашим законам, ты можешь вообще ничего не платить, если он передал тебе в правление свой пакет, то он даже через суд не сможет вернуть свои акции…
– Я знаю, но я боюсь.
– Поэтому
