Лотос, рожденный в грязи - Марина Крамер
– А фотографию она показывала настоящую или в телефоне?
– Настоящую, на бумаге.
Добрыня кивнул и поднялся, прихватив мобильный, отошел от столика подальше и принялся кому-то звонить. Тина поняла, что своему новому приятелю капитану Ване в отделение, сейчас попросит посмотреть в описании вещей Ларисы Ифантьевой такую фотографию.
– И что же, самого апостола вы, конечно, не видели?
– Да зачем мне на него смотреть? А заточка явно с зоны, там такие мастрячат, – авторитетно заявил Гена, отхлебывая пиво. – Я за девять-то лет навидался.
«Еще лучше… Апостол у нас не простой, а с криминальным прошлым, выходит? Не на рынке же купил… хотя… сейчас что угодно можно купить, не проблема».
– А как вы вообще на собрания эти попали? – спросила она, и Геннадий пожал плечами:
– Так тетка пригласила.
– Какая тетка?
– Такая… видная, хоть и немолодая. Я уже три дня в Москве тусил, ночевал на вокзале, днем в город выбирался – ну, поесть там найти, может, сотню-другую сшибить в переходе… она меня в переходе и увидела, подошла, спрашивает – давно освободился? Да вот уж неделю, говорю. А чего ж домой не едешь, некуда? Ну, я рассказал… А она говорит – вот тебе деньги, а вот адрес, приходи сегодня в семь часов, там помогут – и протягивает мне аж тысячу, представляете?
– И вы пошли? А почему? Могли ведь деньги забрать и не ходить?
– Да понимаете… голос у нее такой был… как у матери моей, что ли… и смотрела она жалостливо, а не так, как обычно на таких, как я, в переходе смотрят – я ж за три-то дня нагляделся… И показалось мне, что тетка эта действительно помощь предлагает. Да и выбора-то у меня особо не было – ну, рано или поздно задержали бы за бродяжничество.
– И вы пошли? – повторила Тина, краем глаза наблюдая за тем, как оживленно что-то обсуждает по телефону Добрыня.
– Пошел, – кивнул Гена. – Сперва сидел и тихонько офигевал – думаю, ну, туфта… А после собрания со мной опять тетка эта разговаривала, спрашивала о жизни, о том, как в тюрьму попал, за что, кто из родных есть. Денег дала опять и позвала через день снова приходить. Я опять на вокзале две ночи перебился, по городу шатался, а потом снова на собрание пошел, стал вслушиваться в то, что говорят. – Он помолчал и, подняв на Тину глаза, произнес: – Знаете, меня как будто одеялом мягким укрыли. Почему-то стало хорошо, как будто я не бомжую, не сплю на вокзальной лавке, не ем с помойки… И в тот раз со мной мужик какой-то после разговаривал, тоже расспрашивал, слушал внимательно, кивал и поддакивал – мол, и мне знакомо, я тоже один остался, тоже как перст… но вот сюда прихожу и чувствую, что кому-то нужен, здесь много таких, как мы с тобой, Гена. Позвал ночевать, правда, сказал, что сам в ночлежке обитает, но там, мол, можно и со справкой. Я с ним пошел, и правда – ночлежка, там человек двадцать… разные… только одно общее у всех – никому не нужны, скитаются.
Он умолк, глядя в стол перед собой. Тина не подгоняла его расспросами, понимая, что Геннадию трудно дается этот рассказ, потому что со стороны собственная жизнь вдруг показалась ему совсем никчемной.
«Скорее всего, эти собрания преследуют две цели: вербовка последователей и сбор вот таких людей без родственников, таких, у кого в жизни нет совсем ничего. И если первые нужны для вполне понятных моментов – деньги, вербовка новых членов, то вот эти… Куда-то же их потом увозят. И если слова Гены про прииск правдивы, то рассуждения Добрыни вполне могут иметь реальную почву. И ведь действительно – никто не будет искать этих несчастных, никому в голову не придет, куда они исчезли. Неужели мы наткнулись на что-то еще более чудовищное, чем просто культ какого-то Величайшего?»
– Я вам надоел, наверное, возитесь со мной до ночи… – хрипловато произнес Геннадий, и Тина встрепенулась:
– Нет, конечно. Мы ведь обещали помочь. Сейчас договорим и поедем.
– Что еще вам рассказать?
– Как вы с Ларисой познакомились, что она вам конкретно говорила, называла ли сроки, даты, когда вас отправят на прииск, один вы поедете или с компанией. Не называла ли город, до которого нужно сперва добраться.
Геннадий задумался. Вернулся Вовчик, сел за стол и потянул к себе пиво. Тина вопросительно глянула на него, но он чуть заметно качнул головой – мол, потом.
– С Ларисой… – заговорил Геннадий, и Тина с Вовчиком повернулись к нему. – С ней сегодня познакомился, тетка эта, ну, которая меня в переходе на собрание позвала, подвела ее и говорит – вот Лариса, у нее поживешь пока. Будешь ходить на собрания, выпивка под запретом, если хочешь работу получить, Лариса все расскажет. Ну, мы с ней и пошли. По дороге она сказала про прииск, про вахту, про хорошие деньги, про то, что можно долго там работать и жизнь наладить. И все говорила, что Величайший всех любит одинаково, всем одинаково и помогает.
– Величайший? Это кто? – спросил Добрыня, и Геннадий вздохнул:
– Они все так Бога называют… только… знаете, мне показалось, что к Богу это отношения не имеет, ну, к тому Богу, в которого православные верят. Слова вроде похожие говорят – ну, так батюшка на зоне говорил, я особо-то не верю, но захаживал в храм, слушал. И вот здесь… вроде бы знакомое что-то, а все равно не то, вроде как с подвохом, понимаете? Вроде и Бог, да не тот.
– То есть на собраниях еще и проповедуют что-то? – уточнила Тина, и Геннадий кивнул:
– Это вроде как в самом начале, как приветствие, как… не знаю, вроде для затравки разговора. А потом люди говорят – те, кто пришел. Обо всем говорят – какие проблемы у них, что хорошего после собрания произошло… И в конце тоже как напутствие – Величайший всех любит одинаково. Ну, а потом вот… с барышней в подъезде порамсил…
Тина с Вовчиком переглянулись. Рассказанное Геннадием вполне укладывалось в стандартную схему вербовки в секту – просто собрались люди, поговорили о проблемах, не забыли упомянуть, что собрания помогают их решить, а вот верховное божество никого не оставляет без помощи, верь в него, будь с нами – и тоже сможешь быть счастливым. Но в этом случае оказалось намешано столько разных методик обработки
