Колодец и бабочка - Елена Ивановна Михалкова
Наташа склонилась над вышивкой.
– Мельчите, – уверенно сказала она. – У вас тонкая работа, крошечные стежки. Такими только на шелковых платках вышивать. А джинса – грубый материал, изначально – ткань работяг, на ней ни вышивки, ни других украшательств не предусматривалось – лишь бы не рвалось. Вот техника с материалом и противоречат друг другу. Это, должно быть, японская вышивка? Какая-нибудь Юки Кусано?
– Она самая.
– Руки у вас, Татьяна, золотые, – искренне сказала Наташа. – Вот только на сарафане вся эта красота потеряется.
– А как же тогда?..
– Я бы на вашем месте…
Они принялись оживленно обсуждать вышивку. Наташа увлеклась, а когда взглянула на часы, поняла, что прошел уже час. «А ведь я вот так по-дружески со взрослым человеком не болтала – сколько? Много лет. Дома я мама при детях. На работе – преподаватель. С родителями – дочь-неудачница, и черта с два они меня выпустят из этого амплуа. А вот так, чтобы тихо сидеть, подбирать цвета, прикладывать моточки ниток к ткани…» Они успели как бы между делом поговорить и о детях, и о болячках; невесомо коснулись своих утрат – и поскорее, будто оттолкнувшись от дна и всплыв из темноты в царство кораллов и причудливых форм, стали обсуждать праздники. До Нового года было еще далеко, но они успели поделиться идеями подарков, удивительного рецепта селедки под шубой и как раз перешли к обсуждению нарядов.
– …Половина отдела в мешковатых платьях, знаете, таких, будто с сироты снятых, только это очень упитанный и крупный сирота, а половина – в стразах и рюшах…
– …С моей фигурой все эти платья-мешки смотрятся как чехол от прицепа…
Дверь распахнулась, и женщины резко замолчали. На пороге стоял мужчина в костюме, галстуке и черных носках. Большой палец правой ноги с нестриженым ногтем торчал из размахрившейся дыры. Левые пальцы вели себя несколько скромнее и лишь проглядывали сквозь прорехи, как перезревшие бледно-желтые горошины сквозь изъеденный стручок.
Наташин легкий плащик остался висеть на вешалке в прихожей. И ботинки ее притулились на коврике у входной двери. Этот человек не мог их не заметить. Он знал, что в квартире посторонний, и все же не потрудился ни поменять носки, ни надеть тапочки. Обостренным чутьем Наташа почуяла какой-то демарш.
Губы вошедшего брюзгливо скривились. В глазах читался вызов. Он как будто демонстративно явился в таком виде и желал ткнуть грязными рваными носками в нос любому, кто будет им недоволен.
– Ну здрасьте, – звучно сказал он. – Хозяина уже не встречаем?
– Привет, па! – сдержанно откликнулся Гриша.
– Папочка! – Девочка подбежала к отцу и с силой обняла. – А у нас в гостях художница!
– Заболтались и не слышали, как ты пришел, – виновато улыбнувшись, сказала Татьяна. – Мы уже заканчиваем. Я провожу Наталью Леонидовну и что-нибудь разогрею.
– Разогреть я и сам могу. Было бы что. – Он окинул взглядом Наташу с головы до ног. Не улыбнулся, не кивнул.
– Наталья Леонидовна обучает рисовать, – сказала Татьяна. – У них с Гришей был сегодня первый урок. Наталья Леонидовна, это Александр, мой муж…
Наташа могла бы поправить ее. Объяснить, что вовсе не рисовать она учит, а с помощью приемов изобразительного искусства развивать в себе творческую составляющую. Что уметь выразить на бумаге то, что тебя волнует, – утешительный процесс; что само движение кисти или карандаша по листу может приносить облегчение; что цветовые сочетания можно применять где угодно, хоть в подборе одежды, хоть в выращивании цветов на клумбе, и вообще все эти текстуры, краски, линии, орнаменты, материалы – чистая радость, услада для пальцев и глаз.
– Ааа, так значит, мы берем уроки рисования, – протянул Александр, и тон его разом закрыл для Наташи любую возможность обсуждения. – Ты себе нового педагога нашла, дорогая?
– Это не мне, а Грише…
Александр не слушал.
– Может, еще чему-нибудь поучишься? Шить? Петь? Танцевать? Потратишь еще немножечко денег из семейного бюджета, а, Танюш? У нас же деньги-то лишние. Давай, выкидывай! Не жалко!
«Ох сейчас и огребет этот драный хам», – подумала Наташа.
Дети выскользнули из комнаты. «Понимают, что от папы вот-вот пойдут клочки по закоулочкам».
– Это не я занимаюсь, а Гриша, – повторила Таня. Она побледнела и как-то скукожилась.
– Сначала Гриша. А потом и ты подтянешься! Самообразование же – самое важное в жизни! А, Танюх?
Воздух был наэлектризован его ненавистью.
– Я разогрею ужин, – бесцветно прошелестела Татьяна. – Только провожу Наталью Леонидовну…
– Да, Наталье Леонидовне уже пора. – Александр осклабился прямо Наташе в лицо.
Она молча принялась собирать свои вещи, не глядя на него. Он пытался втянуть ее в склоку, в свой омерзительный перформанс. Нет, милый, не на ту напал.
В дверь позвонили: раз, другой, третий.
– Я открою! – крикнул Гриша.
Щелкнул замок, в прихожей заговорили, донесся мужской голос.
– Ооо, Димон! – Муж Татьяны, просветлев, вышел из комнаты.
Наташа слышала, как он докладывает гостю, что его сын теперь, оказывается, берет уроки рисования. Теперь, значит, чтобы мазюкать в альбомчике, нужен целый, блин, педагог. Тот что-то переспрашивал, то осуждал, то одобрял, и плохо различимый говорок глуховато аккомпанировал полнозвучному голосу Александра.
– Это мой брат, Дмитрий, – сказала Татьяна. Она мгновенно стала какая-то чужая, сдержанная женщина, уставшая от затянувшегося визита. – Когда он освободит прихожую, я вас провожу. В ней тесно двоим…
Как будто Наташа не стаскивала с себя обувь в этой самой прихожей два часа назад.
– Я бы тоже полюбовался на творчество племянника… Здравствуйте! Таня, привет! Ты не против, я без звонка?..
Приземистый, одутловатый, начинающий лысеть. Футболка, пузико. В тапочках, слава богу.
«Хотела взглянуть на брата? Что ж, пожалуйста».
– Тут у вас, по слухам, культмассовый сектор. – Он взглянул на рисунок Гриши, поднял брови и хохотнул.
Рядом с двумя молчащими женщинами Дмитрий явно почувствовал себя орлом. Шмыгнул, расправил плечи.
– Мда… Ну, я не художник, конечно… А вы, значит, художественная женщина? Деньги вот этим зарабатываете? – Он ткнул пренебрежительно в Гришино творение. – И большие, если не секрет? Может, мне переквалифицироваться? Вроде несложно, любому под силу…
Мужа Татьяны Наташа готова была терпеть. Но на брате ее выдержка закончилась.
Она выпрямилась и бесстрастно взглянула на него.
– Я преподаю ИЗО, то есть изобразительное искусство. Это целый комплекс пластических искусств, о чем вам, несомненно, рассказывали еще в школе. Содержание изобразительного искусства – не только визуальный образ, но также идеи. Философские, эстетические, социальные…
Тут главное было – выдержать интонацию и нигде не просесть.
Интонацию Наташа отрабатывала годами.
Во-первых, специальный учительский голос: четкий, холодный, менторский. Безапелляционный. Речь человека, привыкшего годами вещать об образе Запорожской
