Колодец и бабочка - Елена Ивановна Михалкова
– И что? – подозрительно спросил Сергей.
– Поразительное явление: бессмысленные фикусы и гибискусы после этой выволочки приходят в себя. Без всяких там удобрений и сложных танцев с поливом. Залог успеха – твердое намерение цветовода исполнить угрозу. Он должен вполне серьезно готовиться выкинуть капризный стебель к чертовой матери, хоть в окно.
Бабкин собирался спросить, при чем здесь Алиса, но отчего-то передумал.
2
Пока кипятилась вода для пасты, Сергей нарезал луковицу, бросил обжариваться на сковородку, туда же отправил, не размораживая, страшненьких скрюченных морских гадов. Сам он предпочел бы бекон, но Илюшин любил морепродукты. Стряпня оказывала на Бабкина такое же воздействие, как на некоторых женщин вышивка крестиком. Последовательность действий, заданных кем-то другим и всегда приводящих к хорошему результату, неизменно успокаивала. Импровизацию он не любил.
Сергей обернулся к притихшей жене. Она сидела бледная, будто только что умытая, и смотрела в окно. Выражение лица у нее было самое умиротворенное, и Бабкин успокоился.
До рождения Алисы ему грезились идиллические картины их будущей жизни втроем. Бабкин боялся только самих родов. Все, что должно было происходить потом, в его фантазиях было овеяно безмятежностью и спокойствием.
В этих картинах Маша сияла зрелой материнской красотой и, не переставая сиять, кормила младенца грудью. Младенец походил на зефир и вел себя идеально. Он спал, сосал грудь, иногда деликатно срыгивал… Пачкал подгузники, разумеется. Но кроме этих небольших физиологических отправлений, больше никак не обременял собою ни Сергея, ни Машу.
Столкновение с действительностью выглядело так, как если бы Сергей шел по полю, срывая одуванчики, и на него налетел локомотив.
Бабкин, конечно, ожидал, что его дочь будет плакать. Он часто слышал писк и мяуканье младенцев из чужих колясок. Но оказался совершенно не готов к тому, что его собственный ребенок будет голосить, как пароходный гудок. Крошечная синюшная девочка лежала в кроватке, молотила ручками и призывала родителей могучим рассерженным басом.
Первую неделю они пытались наладить режим кормления. А на седьмой день Маша пожаловалась на боль в груди. Губы у нее были потрескавшиеся, а во взгляде плавала нехорошая отрешенность. Бабкин приложил ладонь к ее лбу, дернулся, и одной рукой сунул Маше градусник, а другой принялся вызывать врача.
Два часа спустя он стоял у окна, глядя, как женщина в белом халате подсаживает его жену в машину скорой помощи. У него на руках сопела Алиса, готовясь выразить протест новому положению дел.
Если бы Бабкин мог, он бы тоже заорал.
В производстве у них с Илюшиным было два расследования. И хотя ни одно не требовало отлучек из Москвы, Сергей понимал, что ему хватит и этого.
Сзади его ткнули под колени – несильно, но выразительно. Бабкин обернулся и охнул: он совсем забыл про Цыгана.
– Ну вот что, – сказал Сергей, обращаясь к младенцу и псу. – Мамы нет. Надо до ее возвращения наладить быт и не свихнуться. Задача ясна?
Поставив задачу, Бабкин принялся ее выполнять. Он сгонял к педиатру, затем в магазин и вернулся с запасом сухой смеси для кормления. Затем позвонил теще.
Родители Маши проводили лето в деревне под Коломной, где у них все цвело и плодоносило. На зиму нехотя возвращались в московскую квартиру. Периоды квартирной зимовки становились все короче, и Маша шутила, что скоро папа с мамой окончательно превратятся в сельских жителей и заведут курей.
Вероника Максимовна приехала на второй день. Моложавая, подвижная, чрезвычайно деятельная, она очень много говорила о своем саде и, к некоторому изумлению Бабкина, очень мало – о дочери. Ему даже показалось, что она забыла, по какому поводу он был вынужден просить ее помощи. На Сергея обрушились рассказы о подвое на яблони, о паразитах, объедающих смородину, об удобрениях, о капризном характере жимолости и о детках гладиолусов. Несколько ошеломленному Бабкину эти детки представились в конвертах наподобие того, в котором Алису забирали из роддома.
Вероника Максимовна зачем-то схватилась за тряпку и приказала Сергею выметаться из квартиры вместе с ребенком и собакой, пока она «наводит чистоту».
Чистоту Бабкин наводил накануне вечером. О чем и сообщил. «Знаю я, как вы, мужчины, прибираетесь! Ступай, ступай».
Тщательно подбирая выражения и проявляя чудеса дипломатии, Сергей объяснил, что ему не требуется помощь по хозяйству. Помощь нужна с Алисой, чтобы у него было время поработать. «Вообще-то существуют отпуска по уходу за ребенком», – недовольно сказала Вероника Максимовна.
Это замечание вышибло его из колеи. Он попытался напомнить, что у них частная контора, но Вероника Максимовна, распалившись, вдруг понесла про законность, про бесправие и закончила предложением подать в суд на Сергеево начальство. Бабкин представил, как он подает в суд на Илюшина, и в голос расхохотался.
Следующий час он провел, умасливая обиженную тещу.
После долгих расшаркиваний распределили обязанности. Бабкин выдохнул облегченно, собираясь нормально поработать…
– Только я посплю сначала, – предупредила Вероника Максимовна. – Ты, извини, всю душу мне вымотал.
Следующие два часа Бабкин провел, жонглируя телефонными звонками, Алисой, клиентами и Цыганом, у которого некстати случился понос. К концу дня он замучился так, что у него не было сил сделать смесь для ребенка.
– Я ей сразу сказала: дурость – рожать в таком возрасте, – бойко и даже с какой-то радостью сообщила Вероника Максимовна, войдя в комнату и обнаружив, что Сергей дремлет, уткнувшись лбом в прутья кроватки.
До вечера она шумела, хваталась то за одно дело, то за другое, звонила мужу, долго обсуждала наглую соседку, шикала на вопящую Алису и многословно объясняла Бабкину, что не нужно подходить на каждый крик младенца. В довесок к любому нравоучению у нее имелись примеры из жизни знакомых. Он устал от нее так, как будто весь день просидел привязанный под громкоговорителем. Ему в буквальном смысле не хватало воздуха.
Бабкин растерялся, что случалось с ним редко. Он не понимал, как взаимодействовать с этой женщиной. Будь она наемным работником, все было бы просто. Но это мать его жены, к тому же примчавшаяся на помощь – бескорыстно, по первой просьбе, – и подразумевалось, что он должен стоять в позиции облагодетельствованного. Сергей не только не мог умять себя в эту позицию – он вообще никак не мог устроиться. Закрыв дверь за тещей, он испытал такое облегчение, будто с него съехал асфальтовый каток.
Бабкин позвонил Макару и коротко сказал, что Маша в больнице, он не справляется. Подразумевалось: с работой. То ли Илюшин понял его неправильно, то ли, наоборот, понял правильно, – но только через час Макар стоял на пороге, дожевывая пиццу.
У Сергея не было даже сил
