Фредерик Дар - Человек с улицы

— А причина всей этой комбинации в том, что Массэ хотел убить свою жену?

— Он любил меня! — резко ответила девушка.

Для нее это служило оправданием.

— Он подменил бачок в холодильнике, поставив туда отравленный?

— Я не знаю, как сказать по-английски «синильная кислота»…

Теперь, когда все для нее было кончено, она хотела дополнить мои выводы своими откровениями. Странное дело! Элен как будто испытывала радость, признаваясь во всем. Может быть, признание приносило ей облегчение.

— Это очень сильный яд. Жан-Пьер хотел представить дело так, что произошло самоубийство. Нужно было, чтобы все случилось, пока она одна в квартире. Именно поэтому он устроил сцену и выгнал меня. Он знал, что горничная уйдет в конце дня. Чтобы образовался лед, нужно несколько часов…

— А несчастный случай был нужен, чтобы обеспечить алиби?

— Да.

— Нечего сказать, неопровержимое алиби. Вернувшись домой, он обнаружил бы свою жену мертвой. Он даже позаботился отправить ей пневматичку с просьбой дождаться его. Даже посоветовал ей выпить стаканчик!

— Это было лишним, — холодно сказал Элен, — моя кузина не питает отвращения к виски.

— А потом Массэ поставил бы настоящий бачок на место в морозильник?

— Да.

— Он выкинул бы отравленный бачок, положил ампулу с синильной кислотой, пилочку и обломки стекла рядом со стаканом, из которого пила его жена… а она была бы уже мертва в течение нескольких часов, пока он находился в больнице, а вы, как я предполагаю, на каком-нибудь приеме?

— Именно так.

— Превосходное преступление! Только… В механизм попала песчинка, и убийца погиб раньше своей жертвы!

Она закрыла лицо руками.

— Умоляю вас, не говорите так!

— Прошу прощения, но вы самая что ни на есть сучка, Элен! Значит, ваши телефонные звонки, молчание, ожидание внизу, в такси, — все это было для того, чтобы проверить, жива ли еще Люсьенн? Вроде как щупают пульс умирающего!

Я смолк: внезапно мне подумалось об ужасной, чудовищной вещи: отравленный лед по-прежнему находился в холодильнике Массэ! Совсем недавно я собственными руками приготовил стакан виски для Люсьенн. И она чуть не опорожнила его! А прежде чем уехать, я посоветовал Салли, дожидаясь меня, немножко выпить.

А Салли всегда пила скотч, разбавленный водой и со льдом!

11

Меня охватило страстное желание убить. Думаю, что еще чуть-чуть — и я бы свернул шею этой ядовитой змее, Элен. Салли! Моя дорогая Салли! Я сам вызвал ее от Фергюсонов… Я… Она оставила наших малышей, чтобы приехать в эту квартиру, где, я чувствовал — мы чувствовали это все трое, — притаилась смерть, и вот…

Затем на меня обрушилось состояние полной прострации. Я не мог ни двинуться, ни говорить, мысли застыли, как в летаргии. Еще немного погодя, так же внезапно, мне удалось вырваться из своего оцепенения.

— Номер телефона Массэ! Быстро! Быстро! Быстро!

Она вздрогнула.

— Но…

— Да поймите же, наконец, там моя жена.

— О! Боже мой! Звоните: Майо 58–14.

Я схватил трубку. Портье чуть задержался с ответом. Меня разрывало отчаяние.

— Слушаю.

— Срочно соедините меня… Нет, не надо.

Я вспомнил, что штепсель от телефона Массэ, оборванный мной, когда я выскакивал на улицу к приехавшей Салли, лежит в моем кармане.

Увидев, как я перескакиваю через шесть ступенек подряд, лысый толстяк, наверное, подумал, что я сошел с ума и перерезал горло постоялице их отеля. Выскочив на улицу, я бросился к своей машине.

Я повторял про себя:

— Салли! Моя Салли! О Господи! Сделай так, чтобы ей не хотелось пить! Сделай так, чтобы она ничего не выпила! Если я найду ее мертвой, я убью это чудовище, эту девку!

У Порт-Майо я чуть не протаранил такси, водитель которого наградил меня потоком ругательств. Я знал, что в Булонском лесу скорость ограничена, но на широких аллеях, превращенных дождем в каналы, где туман не казался слишком густым, выжимал сто пятьдесят километров в час.

Наконец бульвар Ричарда Уоллеса! Черные решетки, как будто выписанные тушью! Белый фасад надменного дома, в котором, возможно, уже лежат два трупа… Свет в гостиной горел. Я немного постоял у машины, надеясь увидеть за шторами милый силуэт Салли, но широкий квадрат окна был пуст, как экран сломанного телевизора.

Салли! Моя Салли! У Фергюсонов спали, наевшись до отвала сладостей и вдоволь навеселившись, наши малыши.

Все смешалось в моей бедной голове. Если бы я был более сильным человеком! Если бы не нуждался в присутствии жены…

Я чуть было не заорал снизу: «Са-алли-ии!» Мне казалось, что, если я позову, она появится, а если поднимусь наверх…

У консьержки, наконец, горела лампочка. Ее муж что-то косноязычно бормотал, а она после каждой его фразы отвечала: «Тихо! Тихо!»

Я поднялся наверх.

На лестничной площадке я прислушался к звукам в квартире. За дверью царила полная тишина. Тишина… да, мертвая тишина! Я бесшумно открыл дверь. В квартире была атмосфера роскоши и потрясения. Из гостиной лился обильный свет. Готовясь к худшему, я сразу направился туда. Если бы меня приговорили к расстрелу и унтер-офицер отдал приказ взводу: «Цельсь!» — и то бы я не был более напряжен.

Никого!

Я позвал, сначала тихо, затем громче:

— Салли!

Никто не отвечал.

Я повторил, еще громче:

— Салли! Салли!

Теперь я не торопился. Я знал, пока буду звать ее, она будет жить.

Меня заставил умолкнуть вид азалии, лежавшей на полу, — я бросил в горшок с ней кубик льда, а Люсьенн выпила виски, не дождавшись меня. Растение поникло и пожелтело: оно погибло!

Это был первый труп.

— Салли! Салли! Любовь моя!

Ни звука.

Должно быть, она находилась в спальне. Но прежде чем отправиться туда, я зашел на кухню. Бессмысленная надежда еще жгла мое сердце.

Я повторял про себя:

«В морозильнике я обнаружу все кубики льда, кроме одного…»

Холодильник выглядел почти так же устрашающе, как белые двери морга. Я потянул за ручку, она открылась с легким щелчком. Находившиеся в нем продукты выглядели мирно и успокаивающе. Я открыл морозильник. Бачок с отравленным льдом был на своем месте. Я потянул его за ручку. В миниатюре повторялась сцена в морге. Полный кошмар! Бачок оказался полон воды. Вода, едва начавшая замерзать из-за того, что я слишком резко потянул за ручку, проломив корочку, выплеснулась мне на пальцы.

Значит, Салли взяла лед и снова наполнила бачок!

В спальне было темно, но, когда я толкнул дверь, внутрь комнаты проник свет из гостиной, образовав розовый прямоугольник. Благодаря ему, я смог разглядеть обеих женщин. Люсьенн Массэ лежала на кровати, прикрыв лоб рукой. Салли полулежала в кресле. Ее руки свисали по обе стороны его, а голова склонилась на грудь.

О, моя Салли! Почему Бог позволил мне дожить до этой страшной минуты?

Я упал перед ней на колени и схватил ее теплую руку. Салли вздрогнула и слабо прошептала:

— Ах! Наконец ты вернулся, любовь моя!

Я вскочил одним рывком. В полумраке глаза моей жены радостно блестели, сверкали зубы потрясающей белизны.

— Салли, — пробормотал я, — Салли! Значит, ты не пила?

Она сказала: «Тихо», как консьержка своему мужу, и показала на Люсьенн. Нагнувшись над кроватью, я увидел, что на голове молодой женщины лежит резиновый пузырь, наполненный льдом.

— Я положила ей на голову лед, потому что у нее была страшная мигрень, — объяснила Салли. — У бедняжки жуткое похмелье.

И горячо добавила другим голосом, в котором слышалась любовь:

— С Новым годом, Вилли!

— С Новым годом, Салли!

Не помню, что я сделал потом: разрыдался или расхохотался.

Примечания

1

Чемпион мира по боксу в тяжелом весе в 1919–1926 гг., затем владелец ресторана на Бродвее. (Прим. пер.).