Светлана Гончаренко - Зимний пейзаж с покойником
Стас и Самоваров переглянулись и на всякий случай кивнули утвердительно.
– Ну вот! – обрадовалась Галина Павловна. – Даже если бы я хотела застрелить мужа (только зачем?), то сделала бы это потом. Потом! После Бад-Хофгостайна! Я не привыкла лишать себя удовольствий, а тем более счастья. Особенно в Рождество и под Новый год. Я давно уже ничего себя не лишаю и живу для себя. Только для себя! И вот вместо полета, вместо белых гор и чудных пирожных (в Рождество ведь можно себе позволить?) я буду сидеть в этом гнусном Нетске и хоронить бедного Сашку. Я буду давать вам дурацкие показания, буду видеть гнусные фальшивые рожи знакомых и тех, кто лезет к нам в знакомые. Возможно, мне даже придется войти в дела фирмы, чтоб Андрюшка не посмел… Ах, это невыносимо! Она закрыла лицо сплетенными пальцами и ссутулилась так горестно, что нельзя было ее не пожалеть. Однако Стас, хоть и хмыкнул сочувственно, верить даме с кондачка не пожелал.
– Вы в спальню сегодня вечером не поднимались? – вдруг строго спросил он.
– Не поднималась.
– А свидетели утверждают…
– Какие еще свидетели? Лундышев? Или эта сучка Люба? А впрочем, не знаю… Может, и поднималась. Я не помню! У меня наверху гардеробная, туалетный столик… В конце концов, я у себя дома! Разве могу я запомнить, сколько раз, зачем и когда заходила в собственную комнату? Вы такое запоминаете?
– Но вы мне недавно клялись, что ни разу на лестнице этим вечером не были. У вас, мол, какая-то особенная болезнь.
Галина Павловна рассердилась:
– Чего вы придираетесь к словам! Может, я так и сказала, не помню. Может, я и поднималась по лестнице. Какое это имеет значение? Мужа я не убивала и не знаю, кто это сделал. Но узнать бы очень хотелось! Уж я бы его стерла в порошок!.. И ведь чуяла я, что какая-то подлянка зреет. Я даже наняла частного детектива…
– Что? – в один голос вскричали Стас и Самоваров.
Галина Павловна окинула их пристальным взглядом, который вдруг прояснился окончательно и снова стал трезвым, малахитовым, змеиным.
– Это чисто семейное дело, – строго пояснила она. – Я не хотела выносить сор из избы, но раз уж вы меня подозревать вздумали… Если убил не тюфяк Лундышев, то тогда…
Она выдвинула один из бесчисленных тяжелых ящиков буфета. Там громоздилась кипа каких-то тетрадок и засаленных бумаг – наверное, кулинарные рецепты. Порывшись в этом архиве, Галина Павловна извлекла вчетверо сложенный листок. Именно в кухонный ящик перекочевало из китайской вазы то таинственное письмо, которое Галина Павловна показывала Алле.
– Читайте, – потребовала вдова.
Самоваров и Стас склонились над письмом безымянной дочери Еськова.
– Ну, что это, по-вашему? – спросила Галина Павловна. – На мой взгляд, чистейшей воды вымогательство. Возможно, это не первое ее письмо. Возможно, что Саша даже встречался с этой проходимкой и давал ей деньги. Хотя вряд ли – Саша не дурак. Был… Нет, ничего он ей не давал. Тогда все понятно! Эта тварь, не добившись своего, припертая к стенке, под угрозой разоблачения стреляет в Сашу!
Буйный всплеск женской фантазии обескуражил сыщиков.
– Как же так! – удивился Самоваров. – Этим вечером в доме не было никаких посторонних проходимок – только ваши старые знакомые по бизнесу. И подруга вашего сына…
– А кто знает, что это за подруга? Хотя вы правы, я ее уже третий год вижу…
Галина Павловна задумалась, но ненадолго.
– Проходимка могла кого-нибудь нанять! – нашлась она.
– Кого?
– Хотя бы этих двух хмырей с телевидения! Вы обратили внимание, какие у них омерзительные рожи?
– Ерунда, – отмахнулся Стас. – Документы у хмырей в порядке, приехали они на служебной машине, показали отснятый материал, совершенно невинный. И бежать не пытались. Лучше расскажите про своего частного детектива. Что он выяснил?
– Да ничего еще! Я только вчера с ним встретилась и изложила ситуацию. Фамилия его Дурасов, может, слыхали? У него безупречная репутация.
Стас неплохо знал детектива Толика Дурасова – этот бравый парень специализировался на трудных и дорогих бракоразводных делах. Особо он славился тем, что поставлял клиентам железные доказательства супружеской неверности. Каким-то чудом добывал он фото– и видеоматериалы великолепной четкости, длинные записи любовных вздохов, мужские трусы со следами губной помады и лифчики с каплями неопровержимого генетического материала. Впрочем, найти таинственную дочь-самозванку Дурасову тоже было под силу.
– И вы допускаете, что у вашего мужа могла быть внебрачная дочь? – спросил Галину Павловну Самоваров.
Он был абсолютно уверен, что она ответит «нет».
– Все вы, мужики, кобели! – сказала вдова с тихим осуждением.
Майор про себя усмехнулся: «Вот тебе, Самоваров, и скелеты – в новеньких шкафах они тоже водятся».
Вслух же он спросил Галину Павловну:
– Что конкретно собирался предпринять ваш детектив?
– Не знаю! Он сказал, чтоб я не беспокоилась, что проходимку он из-под земли достанет – это его ноу-хау. После нашего возвращения из Бад-Хофгостайна он обещал…
Сыщики так и не узнали, что посулил Галине Павловне Дурасов: грохот страшной силы разразился прямо над их головой. Первым делом Стас подумал: уж не теракт ли? Нет, на взрыв не похоже. Могло, конечно, рухнуть какое-нибудь особо крупное изделие впечатлительного итальянского дизайнера, но кто сумел сдвинуть его с места?
К грохоту примешался дикий крик – неясно, мужской ли, женский, – затем упало еще что-то тяжелое. Зазвенели стекла, подключились новые истошные голоса. Все перекрыл низкий, могучий лай Мамая.
– Что там такое? – удивился Стас.
Галина Павловна вздохнула над чарочкой:
– Это наверху, в малой гостиной. Наверное, Мамай снова в дом влез. Только почему он бьет стекла?
Глава 8
Немного справедливости
24 декабря. 00.20. Суржево. Дом Еськовых. Малая гостиная.
– Я убил Еськова! Да, я! И ничуть не жалею об этом!
Аристарх Жебелев, охранник Серега и Димон Можжин втроем с трудом удерживали барда Стрекавина. Бард отчаянно рвался вон из пиджака и грубых чужих рук. Раз ему все-таки удалось выскользнуть. Он ринулся вперед, не разбирая дороги. Тошик с Алявдиным стояли в дверях, и Алявдин успел выставить на пути барда ногу в радужно замызганном ботинке. Беглец был остановлен. Просто удивительно, откуда в этом невысоком узкогрудом человеке взялось столько силы!
– Нализался до… – со знанием дела пояснил Серега. – И где он выпивку взял?
– Ты не рассуждай, ты держи крепче! – потребовал Арик.
Левой рукой он вцепился в фалды бардовского пиджака, а правую потирал о бок: Игорь Петрович умудрился ее укусить.
– Ага, крепче! А потом у него перелом, – возразил Серега. – По судам меня затаскает на…, как в прошлом году наш сосед…ый, Барикадзе.
– Мы все будем свидетелями, что с вашей стороны это была необходимая оборона, – подбодрил Серегу голос Лундышева.
Андрей Викторович, оказывается, стоял поблизости, за портьерой, обширной, как занавес областного театра. Наружу он выглядывал лишь изредка. Пугливая Люба Ажгирей стояла с ним рядом и вскрикивала, когда Стрекавин дергался, пытаясь вырваться. Одновременно с ней подавал голос Мамай, который тоже пробрался на место происшествия. Псину сдерживали Зина и Санька Еськов.
Майор влетел в малую гостиную в самый разгар суматохи. Страшным голосом он заревел:
– Что здесь происходит?
За майором подоспели и Самоваров, и Галина Павловна, которая оказалась очень быстроногой в тапочках. Задавать вопросов она не стала, а сразу выкрикнула вывод:
– Ужас! Ужас! Ужас!
Было чему ужаснуться: малая гостиная, выдержанная в бело-золотых тонах, оказалась полна орущего народу. Стрекавин извивался, колотя по паркету дырявой пяткой, Мамай лаял. Со стены свалился эстамп. Он осыпал паркет осколками стекла, которые сверкали зловеще.
В углу гостиной лежала опрокинутая тумба: это именно она при падении наделала столько шуму. Сейчас тумба выглядела мирно и даже не казалась слишком большой – всего лишь по грудь Железному Стасу. Правда, ссыпались с нее и обратились в черепки какие-то статуэтки, наверняка ценные. Ужас, ужас!
– Что здесь происходит? – повторил майор свой вопрос.
Вдобавок он топнул ногой так, что стекла и осколки фарфора, звякнув, подпрыгнули на полу. Все смолкли, даже Мамай.
– Тут убийцу поймали, товарищ майор, – бойко доложил Тошик Супрун.
– И кто же это?
– Я! – вскричал бард истошным сорванным тенором. – Пишите: я убил негодяя Еськова. И страшно этому рад! Везите меня в тюрьму.
Галина Павловна взвизгнула:
– А я вам что говорила? Это он!
В один прыжок вдова очутилась рядом со Стрекавиным. Никто и моргнуть не успел, как она вцепилась в бороду певца. Тот закричал совсем уж нечеловеческим голосом. Стас бросился на выручку и с трудом разжал сильные руки вдовы, которые, отпустив бороду, тут же сомкнулись на горле врага. Стрекавин кричать перестал. Он захрипел.
