Анатолий Барбакару - Знал бы прикуп
— Я все равно сделаю это, — спокойно поведала она.
— Ничего не выйдет. — Не сомневался, что мои слова ее не остановят.
— Я хочу, чтобы ты научил меня пользоваться видеокамерой.
— Зачем?
— На всякий случай.
Я усмехнулся:
— Даже если ты снимешь их с оружием или обсуждающих планы, это ничего не докажет. И они не заплатят.
— Посмотрим. Ты научишь меня?
— Что за камера?
— Маленькая «Сони».
— Там все просто. Поставь на автомат и включай.
— Спасибо. Я, правда, рассчитывала, что ты мне поможешь и делом.
— Зря.
— Уже поняла. Но если что, могу к тебе зайти? Студенты что-то загуляли. — Она усмехнулась. — Ты будешь здесь?
— Завтра вернусь домой.
— Может, не стоит?
— Договорился с людьми. Придут ко мне после десяти.
— Будь осторожен.
Я промолчал.
— Пойду, — сказала она.
Я обрадовался. Вслух заметил:
— Оставайся до утра.
— А студенты? — подсказала она вариант уступки.
— Да, — согласился я. — Еще могут прийти. Я тебя проведу.
— Не надо. Ты же знаешь, я этого не люблю.
Я не только знал об этом, но и догадывался почему: бережет провожатых.
Говорить больше было не о чем.
Она, скрипнув диваном, сошла с него. Включила свет, повернувшись ко мне спиной, стала сосредоточенно одеваться.
Я наблюдал за ней и думал о том, что при других обстоятельствах такую женщину принял бы за подарок судьбы. Особенно если бы она перепала мне на один вечер.
Сейчас хотелось поскорее остаться одному. Тет-а-тет с мыслями, с ноющим зубом — Ольгой, с омерзением к самому себе.
Она оделась. Выпрямившись, какое-то время молча разглядывала меня.
Я не улыбнулся, не подмигнул ей. Взирал равнодушно и серьезно. Любое сюсюканье было бы ложью, и мы оба знали об этом.
— Пока, — сообщила-спросила она.
Я пожал плечами.
— Если что — зайду, — напомнила она.
— Заходи. — Я готов был согласиться на что угодно, только чтобы сейчас меня оставили в покое.
Она еще несколько секунд изучающе глядела на меня. И пошла к выходу. Из прихожей заметила:
— Не забудь запереть дверь.
Дослушав, как стихли ее цокающие на лестнице шаги, я, замотавшись в простыню, прошаркал в прихожую, опустил на замке «собачку».
Испытывая облегчение, вернулся в комнату. Вновь устроился на диване. Попытался заново осмыслить все услышанное от гостьи. Но не мог даже приступить к осмыслению. Память настырно возвращалась к самой гостье. Что-то тревожило меня. Мешало. Как будто при сборке часов одну из шестеренок не установили в нужном месте, а уронили в механизм. И нужная деталь стала помехой.
Я эту деталь нашел. Готов был разобрать все до винтика, но обнаружил почти в самом начале. Сомнений в том, что деталь та, — не было. Как и в том, что без нее механизм не будет точным.
Усмехнулся находке, хотя правильнее было в сердцах хлопнуть себя по лбу. Как умудрился обронить ее…
Женщина, которая втянула меня во всю эту историю, знала, кого втягивает. Знала об известных только узкому кругу фактах. О моем прошлом, о письмах, об Ольге. И ложь, что всю эту информацию получила от какой-то знакомой Шрагина. Потому что и Людвига втянула вовсе не случайно. Лучшей кандидатуры, чем он, для ее плана было не найти. Но о Людвиге я рассказывал только своим. Немногим, кому доверял.
И эта же женщина, воспользовавшись своим ключом, вошла в мое убежище.
У всего этого могло быть только одно объяснение: она — та самая любовница Борьки.
ГЛАВА 26
Теперь уже без проблем окинув взглядом всю картину, весь механизм событий, я понял, что новая деталь ничего не портит. Все, что рассказала эта всеобщая женщина, похоже на правду. Теперь тем более похоже. Теперь определилось наконец, кому я обязан попаданием в эту историю. Борькиному длинному языку. А Людвиг обязан языку моему.
Когда- то я рассказывал о нем Борьке, приводя пример того, на что горазд наш брат картежник. И вообще, и в отношениях с женщинами. Рассказывал с гордостью. И о путанице с письмами друг юности знал. Исповедовался я и ему.
Борька, должно быть, в порядке праздного свиста, поведал о нас зазнобе. Тоже небось с гордостью.
Зазноба оказалась не промах. В первую очередь взялась за Людвига. Поди, рассчитывала, что при умелой подаче ее светло-печального образа сообщник откажется от доли в ее пользу. Как она это называет: уже проверено.
Я у нее был кандидатом номер два, и когда Людвиг погиб, она запустила меня.
Версию о том, что Борька с ней заодно, я отбросил сразу. Несмотря на то что уже обжегся с Ольгой, что бог знает сколько раз обжигался до нее.
Во- первых, мы с Борькой дружили десятки лет. Во-вторых, я слишком хорошо знал. как он относится к любовнице. Столько раз спорил с ним, пытался разубедить в ее бескорыстии, снять розовые очки и шоры. Потом вынужден был махнуть на его лоховитый роман рукой. Борька был непрошибаем. Дамочка держала его цепко. Насколько я знал от самого Борьки, ее основным козырем была преданность. Надо же было в такое поверить… И кому — Борьке? Гуляке-бабнику, виновнику стольких семейных скандалов на почве обоснованной ревности. И своих и чужих.
Он поверил. Взял и самым бесстыдным образом потерял из-за нее голову.
И, конечно же, он ни за что бы не позволил ей ввязаться в такую игру… Тем более не затеял игру сам.
Как раз тут возникал самый безответный вопрос: к чему весь этот кипеж? Если она действительно больна, Борька бы сделал все, чтобы спасти ее. Как я для Ольги.
И ей бы не пришлось дурить всех подряд, доводить ни в чем не повинных людей до гибели, подвергаться насилию маньяка-убийцы. Не пришлось бы носить лиловый макияж.
Если насчет болезни она солгала, уж совсем непонятно, что ей мешает бросить все силы на раскрутку самого состоятельного любовника. В бескорыстное ее отношение к Борьке верить теперь было и вовсе глупо. Это после стольких-то, известных мне, постелей и обманов ради денег.
Чем дольше я размышлял обо всем этом, тем меньше понимал, зачем ей все это было нужно. Понял одно. Обязан предупредить друга. Уберечь его самого от возможных происков непросчитываемой милой.
Куда денется его уверенность в чистоте и преданности возлюбленной, когда он узнает о ее похождениях. Сложновато ему будет теперь отмахнуться от предоставленных мной доказательств.
Но представил, как буду доказывать, и загрустил. Язык не повернется поведать о том, что в порядке гуманитарной помощи я небрежно овладел его любимой. Любимой друга. И ссылка на то, что был в неведении о том, кто она, для Борьки не будет иметь значения. Да и для меня тоже. У предательства уважительных причин не бывает.
И все же я знал, что разговор с Борькой рано или поздно будет.
Но не это было главным из того, что я уже решил. Нужно было что-то делать с этой парочкой убийц.
ГЛАВА 27
Воспоминание о том, что у меня больше нет Ольги, как больной преданный пес, дожидалось, когда я проснусь. Шевельнувшееся сознание тут же было облизано его шершавым языком. Я не сомневался в том, что нянчиться с этой псиной в ближайшее время мне придется с утра до вечера. До выздоровления, которое, как обнадеживал опыт, могло быть почти полным.
Чтобы отвлечься, я заново вернулся к размышлениям, с которыми уснул: как поприличнее и побезопаснее сдать ментам похитителей-убийц.
Вариант банального предупреждения по телефону отбросил сразу. При нынешних связях бандитов с ментами он мог оказаться пустышкой. К тому же то, что Садист — выходец из спецслужб, могло быть и правдой. И стреляет профессионально, и милиции не особо боится.
Явка с повинной тоже не устраивала. Повторялись все опасения варианта со звонком. И меня в придачу наверняка закрыли бы.
Были еше два варианта: связаться со спецотделом через свою криминальную хронику, либо…
Вариант с «криминалкой» выглядел более или менее надежно, но я выбрал «либо».
Знал, кому могу без сомнений передать информацию.
Задуманное казалось простым и верным. Но к осуществлению его мог приступить только во второй половине дня.
Вновь, против желания, стал думать об Ольге. Когда она задумала постановку? Конечно же, не сама, и конечно, у них с Гошей не только деловые отношения. У того на роже все написано.
Я вспомнил, как сочувственно глядел на меня профессор, узнав, что жену ведет Гоша. Почувствовал себя совсем скверно.
Зачем попросил завкафедрой скрыть, что происки аферистов всплыли, и сам толком не знал. Но то, что им не известно, что я — в курсе, было козырем. Правда, когда получаешь козырь после того, как игра уже проиграна, проку от него, как от вырезанного при вскрытии аппендицита.
Но просто так взять и удалиться с видом облапошенного, но гордого фраера было противно. Сколько сам наблюдал их, таких фраеров. Радующих и вызывающих насмешку.
