Андрей Дышев - Детектив от Иоанна
— Мне показалось…
Что ей показалось? Аулис изо всех сил сжимал штурвал, будто тот норовил вырваться из его рук. А сколько осталось топлива? Аулис не может разглядеть цифры, но хорошо видит, что на датчике топлива загорелась красная лампочка: аварийный запас топлива… Конец близок. В самолете уже почти не осталось той жидкости, которая придает ему поступательное движение. Без этой жидкости самолет сразу превратится в емкость для человеческих особей. Вздувшаяся консервная банка. Сфера временного обитания.
— Мне страшно! — заскулила Стюардесса.
Знала бы она, как ему страшно! Ничего у него не получится. Он не сможет посадить самолет. Чтобы не разбиться, надо свести скорость к нулю. Но в этом случае самолет перестанет держаться в воздухе, ибо его держит только скорость. Замкнутый круг. Самолет — это исключающий самого себя аппарат. Змея, пожирающая свой хвост. Кто изобрел эту мерзкую машину с крыльями, вся физическая суть которой в том, чтобы разбиться о землю?
Газ на ноль! Закрылки — полностью. Шасси! Высота — триста футов. По-русски это сто метров. Теперь Аулис смотрел только на датчик скорости. Стрелка ползла к нулю. Если она выйдет за пределы зеленой метки, то начнется сваливание. Крылья не станут больше держать самолет…
— Смотри, смотри! — крикнула Стюардесса, тыча пальцем в окно. — Белые птицы!
Какие еще птицы? Кругом мрак! Один сплошной мрак! Высотомер заканчивает свою работу, свою долгую беготню по кругу циферблата. Сейчас стрелка замрет в положении 0, и одновременно с этим прекратится существование самолета. Каждый датчик сейчас отмеряет остаток жизни. На всех стрелки дрожат около ноля.
— Открой!! — кричал за дверью Соотечественник. Он бил в дверь чем-то тяжелым. — Открой, не то дверь выломаю!
Испугал! Сейчас не только дверь выломается, сейчас фюзеляж сплющится и раскрошится, как докуренная сигара в пепельнице, сейчас крылья отвалятся, словно ушки замков под фомкой опытного взломщика, сейчас киль расщепится, сомнется, будто хвост воблы в зубах заядлого любителя пива.
— А-а-а-а! — закричал Аулис, испытывая те же ощущения, что и в Луна-парке, на аттракционе «Американские горки». Самолет едва удерживался в воздухе. Он заваливался то на один, то на другой бок, клевал носом, словно засыпал, лениво вскидывал его, и моторы при этом издавали низкое утробное рычание.
— Открой! — орал за дверью Соотечественник. — Они сошли с ума!
В тамбуре грохотало. Наверное, полицейские принялись выкидывать за борт все, что попадало им под руки.
— Я ничего не вижу!! — кричал Аулис. Высота пятьдесят футов, сорок футов, тридцать…
Под днищем раздался удар, от которого содрогнулся корпус. Что это? Это земля? Или шасси зацепило какое-то препятствие? Еще удар! Стюардесса накрыла голову руками и запищала: «Птицы! Птицы!» Из тамбура раздались вопли и ругательства. Аулис, глядя в темноту бешеными глазами, уже ничего не соображал, не пытался понять показания приборов и что-то сделать с управлением… И тут — хрясь!! С чудовищным треском самолет соприкоснулся с землей, брызнули льдом стекла, взорвалась приборная панель, погас свет, все закричали, но вопли тотчас потонули в неистовом скрежете рвущегося металла.
И что-то трубно загудело, зашуршало, но это происходило уже в полной темноте, и невозможно было понять, что это значит, да и некому уже было понимать.
Глава 12
После
Аулис попытался ощупать свою голову, но руки скользнули по согнутому в дугу штурвалу. «Как его вывернуло!» — подумал он с пугающим равнодушием и оперся руками в пол. Зашуршали стеклянные крошки. Он встал на четвереньки, дотронулся до наждачной, словно акулья кожа, панели, из которой торчала борода проводов, и помахал рукой в пустом оконном проеме. Можно выбраться наружу. Стекла выбиты, из рамы торчит извивающаяся змеей резинка уплотнителя. Аулис выполз через проем на короткий и сплющенный спереди, как свиное рыло, нос самолета.
Здесь было немного светлее, чем внутри, и все же Аулису потребовалось значительное время, чтобы разглядеть тяжеловесный контур самолета. Крыльев у него не было, как, собственно, хвоста и киля. Некогда изящное воздушное судно теперь напоминало забычкованный о землю окурок. Аулис свесил ноги, съехал вниз и мягко упал на песок.
Некоторое время он сидел на песке, и толстое, измочаленное тело самолета закрывало собой колкий свет звезд. Аулис рассматривал покореженный фюзеляж с тем захватывающим дух восхищением, с каким ваятель смотрит на сотворенное им великое произведение искусства… Посадил, между прочим! Худо-бедно, но посадил! И остался цел. Руки шевелятся, ноги двигаются. В голове, правда, какая-то космическая легкость…
Аулис захотел выяснить, куда его занесло, и он посмотрел по сторонам. Ночь была безлунной и темной, как концентрированная, сгущенная чернота Стюардессы и двух полицейских вместе взятых. Аулису ничего не удалось увидеть, дальность обзора ограничивалась всего несколькими шагами, как если бы он светил вокруг себя слабо горящей свечой.
«Из меня получится первоклассный летчик!» — подумал Аулис, прокручивая в уме последние мгновения полета. Как жаль, что самолет приземлился в полной темноте и не оказалось свидетелей столь драматического и прекрасного экстрима! А где вездесущие журналисты? Почему они не засняли, как трудно и тяжело опускалась на землю почти неуправляемая машина? Почему никто не запечатлел для потомков, как израненный, уставший и, наверное, бледный Аулис выбирается из покореженной кабины? И его глаза опустошены до самого дна, они как обмелевший резервуар, где хранилась растраченная, выплеснутая до последней капли воля и жажда жизни…
Он наслаждался покоем и никак не мог отвести взгляда от своего гениального творения — разбитого самолета, но тут его отвлек тихий скрежет и надрывное сопение. Аулис поднялся на ноги, чувствуя необыкновенную легкость. Недалеко от самолета что-то шевелилось, темное, горячее и пахучее. Может, это животное? Хищник, заваливший антилопу?
Аулис подобрал с земли обломок пропеллера и, сжимая его как меч, осторожно двинулся в темноту. В звездном свете блеснули пинг-понговые глаза Интеллигента. Аулис подошел к нему ближе и увидел, что полицейский волочит по песку ящик. У ящика лопнули углы, треснули бока, он скрипел гранями и, словно объевшийся гвоздей ежик, ощетинился металлическими шипами и заусенцами. Но не чудом уцелевший ящик привлек внимание Аулиса, а необычный вид полицейского. Интеллигент был почти голым. На нем были только рваные штаны с одной брючиной, едва доходящей до колена. Тело Интеллигента было тощим, изможденным, сморщенным, как бы сложенным из старого, потрескавшегося асфальта. Его худые руки дрожали, колени тряслись, будто Интеллигент страдал от холода. Аулис заметил, что стекол в его очках не было, одна дужка была сломана и висела под ухом, словно клипса.
— Я богат… — бормотал Интеллигент, от изнеможения падая на ящик с широко раскрытыми объятиями. Ящик жалобно скрипнул. — Теперь у меня есть все! Мцу… мцу…
Он покрывал ящик мокрыми поцелуями.
«Уцелел кто-нибудь еще?» — подумал Аулис и пошел вокруг сморщенного фюзеляжа. Глаза его уже настолько привыкли к мраку, что Аулис стал различать пустые иллюминаторы и даже какое-то движение внутри салона. Он увидел дверной проем, который приобрел форму бумеранга, заглянул внутрь и спросил:
— Есть кто живой?
Ему показалось, что из утробы салона донеслись приглушенный шепот, кряхтенье, вздохи. Затем, ненатурально откашлявшись, подала голос Стюардесса:
— Ну да… я здесь… то есть мы здесь…
Из темноты выплыло белое пятно. Аулис различил контур блузки. Можно было подумать, что эта белая одежка движется сама по себе, словно привидение. Рукава блузки приподнялись, и перламутровые пуговицы стали сами собой застегиваться. Затем из накладного карманчика выкарабкался блокнот в кожаном переплете. «Всем неграм надо поголовно идти в разведчики», — подумал Аулис, тщетно пытаясь увидеть похотливое лицо Стюардессы.
— Как, ты говоришь, этот камень называется? Аметист? — спросила девушка. Блокнот зашелестел страничками, и к нему подлетел карандаш.
В ответ кто-то высморкался в темноте. Потом что-то зашелестело, загрохотало, и из мрака выплыл белый оскал.
— Это кто здесь такой застенчивый, как перекрашенная зебра? — раздался голос Боксера. — Подсматриваешь, медуза веслом перешибленная?
— Да вас захочешь — не увидишь в такой темноте, — проворчал Аулис и с брезгливостью отступил на шаг. Слова Боксера показались ему липкими, и запах от него шел липкий, и темнота, в которой он так хорошо растворился, была липкая.
Блузка белым голубем выпорхнула наружу. Казалось, ее подхватил ветер. «Если Стюардесса разденется, — подумал Аулис, — то ее вообще не увидишь. Может, ей ноги известкой выкрасить?»
