Нина Васина - Дурочка (Ожидание гусеницы)
Народа в парке было немного. Тройка бывших соратников ждали опаздывающих полковников в продуваемой беседке, потом перебралась в кафе. Там за столиками с окурками в пластмассовых стаканчиках Ладова показала мужчинам фотографии, которые сделал зять.
— Я никого не знаю, — помотал головой Санитар.
— А по номерам машин что выяснила? — спросил Бакенщик.
— По поверхностной проверке — никакой привязки к Конторе, — ответила Лукреция.
— Ясно. А как жизнь вообще? Как дочка? — Бакенщик обращался Лукреции, а подмигнул Санитару.
Лукреция заметила это и сердито ответила:
— Все не можешь успокоиться, да?.. Тебя моя дочка не касается.
— Это точно, — ухмыльнулся Бакенщик. — Меня в той групповухе не было.
Санитар вздохнул и спросил укоризненно:
— Чего нарываешься? Решил сегодня покончить с жизнью, а рука не поднимается? Твое одиночество — твой выбор. Никто из нас не виноват, что у тебя нет семьи. А могла быть, если бы ты не изменил тогда Тусе с Наташкой. Восемьдесят девятый год, я все помню. Туся была в тебя влюблена.
— Какая с ней семья! — отмахнулся Бакенщик. — С пустышкой…
— Всегда мазохистом был, — кивнула Лукреция. — Знаешь, как бегемоты метят территорию? Вертят хвостом как пропеллером, чтобы разбрызгать свой понос подальше. Ты у нас вроде бегемота — при малейшем намеке на счастье стараешься изгадить все возможности исполнения желаний.
— Да что ты про меня знаешь! — огрызнулся Бакенщик. — Со своим маникюром, богатенькими покровителями и статусом домохозяйки последние пять лет. Когда-нибудь совалась в поисках работы в бюро по трудоустройству? Выбирала в девяностом году между консьержем и уборщиком в бане? Что ты вообще знаешь о жизни отставного офицера, которому в пятьдесят шесть лет приходится на еду зарабатывать?! С хромой ногой! Охранник в хранилище музея… А я ни хрена не понимаю, кого там надо охранять! — Бакенщик стукнул кулаком по столу. — Не могу представить, что — вековой хлам и залежи гниющих полотен! Все время ищу глазами объект, которому угрожает опасность, а потом ищу предположительную угрозу!
— Прекрати истерить, — поморщилась Лукреция.
— А знаешь, что я делаю, когда не нахожу ни того, ни другого? — вкрадчиво спросил Бакенщик. — Я их воображаю!.. — он постучал себя пальцем в лоб.
— Переключайся, — кивнул Санитар на входную дверь. — Полковники пришли.
Ладова в бежевом кашемировом пальто долго осматривалась и брезгливо кривила рот, пока Бакенщик с клоунским усердием вытирал для нее пластмассовый стул своей вязаной шапкой. Выслушав потом историю предполагаемой слежки и проникновения в квартиру, Наша Таша возмущенно вскочила:
— Ты для этого притащила нас в пивнушку? Да, твоя квартира была обыскана до простукивания паркета, но только один раз — в девяносто первом, после неудачных раскопок. И все! Сколько можно повторять одно и то же?
— Лукреция, ты ходишь по кругу, — проникновенно заметил полковник Крылов. — Ты всех нас перессорила анализами своего зятя. Усердно изображаешь возмущение от каких-то воображаемых слежек и обысков. Чего ты хочешь, в конце концов?
— Только того, о чем попросила по телефону, — с трудом сдерживаясь, сказала Лукреция. — Верните ключи от входной двери моей московской квартиры! Оставьте меня, мой дом и моих домашних в покое! Я не брала вашу бухгалтерию, и понятия не имею, где эти бумажки.
— Это когда-нибудь кончится?.. — закатила глаза Ладова. — Да я квартирой твоей не пользовалась уже года три! — она швырнула два ключа с брелоком на стол.
— А я свои не нашел, — повинился Бакенщик. — После недельной отсидки у тебя в девяносто третьем, я в квартире больше не был. Вчера все перерыл — ключей нет. Два переезда, сама понимаешь…
Крылов и Санитар молча положили на стол по кольцу с ключами. Помявшись, Бакенщик решился и выдал:
— Санитар в девяностом отсиживался в твоей квартире не один. С раненым мужиком из блатных. Санитар, чего молчишь?
Санитар посмотрел на него тяжелым взглядом, вздохнул и кивнул Лукреции:
— Было дело. Смени замки.
— Их можно сменить только вместе со стальной дверью — спецзаказ! — зло ответила Лукреция. — Страшно подумать, сколько случайных людей и ваших подручных могли сделать слепки с моих ключей!
— Ну, это ты зря… — пробормотал Крылов.
— Да кому ты нужна! — огрызнулась Ладова.
— Вот это — правильно! Моя жизнь, моя безопасность — никому не нужны! У меня никогда не было ключей от ваших квартир и дач. Я ничего не закапывала на ваших участках. Никому не ставила прослушки. Я — дура, да?
— Лакрица, не заводись, — прикрыл ее руку своей Санитар. — Выясню, что смогу, по твоей квартире. Обещаю.
— А я ничего не обещаю, — заявил Бакенщик, — потому как серьезных людей из-за твоих истерик дергать не хочу. Но походить за тобой пару недель могу.
— Идиот!.. — прошептала Лукреция, — я прошу оставить меня в покое, прекратить следить за мной, а он!..
— Хочешь охрану? — с издевкой спросила Ладова. — От Бакенщика. Обеспечу! Мои ребята его близко не подпустят!
— Девочки, не надо!.. — вмешался Крылов. — Предлагаю взять водки, посидеть, как раньше…
Лукреция молча сгребла ключи в сумку и ушла.
Список персонажей
Домой Смирновская вернулась разъяренной. Аглая сидела на ковре в кабинете, разложив вокруг себя свежие страницы мемуаров. Она подняла голову, пристально посмотрела на мать и спросила:
— Кто у тебя главный герой?
Лукреция задумалась, походила по комнате, успокаиваясь. Пнула пару листов ногой и заявила:
— Ты — главный герой!
— Не получается, — покачала головой Аглая. — Текст неправильный, обо мне написано мало — только вставки из дневников в начале каждой главы. А потом идет объяснение экономического и политического положения в стране. Как в учебнике по истории за 1971 год.
— Где ты взяла такой учебник? — устало спросила Лукреция, свалившись в кресло.
— В сарае. В коробке с дедушкиными вещами.
— Зачем ты полезла в эту коробку?
— За твоими дневниками.
Лукреция посмотрела на дочь расширенными глазами.
— Я подумала, что у тебя тоже должны быть дневники. Но ничего не нашла, только списки уроков с оценками за третий и четвертый класс Лукреции Смирновской. Ты была отличницей, да?
— Хорошисткой… — прошептала Лукреция.
— Я не хочу быть в твоей книге главный героем, — помотала головой Аглая.
— Героиней… — поправила Смирновская. — Стилистические контрасты. Я делаю это с текстом специально.
— Я не хочу. Я не героиня из обществоведения. Я вообще не героиня. Я — дурочка. Напиши, какая я дурочка. Помнишь, как ты говорила Антону Макаровичу — о трусах под кроватью и морковке.
— Боже, Лайка, это неприлично и никому не интересно!.. — Лукреция откинулась в кресле и закрыла глаза.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю и все. Заткнись, а то поссоримся.
Аглая замолчала. Тишина накрыла собой женщин, листы на ковре, стоптанные шлепанцы у кресла и необитаемую птичью клетку с подвешенным в ней металлическим цветком — свадебная роза, привязанная к жердочке.
— Тишина накрыла все саваном… — прошептала Смирновская, — рваным саваном с дырками звезд. Время в руку мне капало салом оплывающих свечек-берез. Крест нательный, сухарики — даром, и постыдная надобность слез…
Она открыла глаза и посмотрела на дочь напряженным взглядом человека, ищущего нужное слово. Аглая сжалась в предчувствии приступа ругательной самооценки у матери. Это обычно у нее случалось после декламации своих стихов или во время их сочинения.
— Милостыня! — воскликнула Лукреция. — Вот она — составляющая моего существования. С юности прошу смерти — у кого?.. У жизни! Абсурд. И почему, спрашивается, теперь, когда я этим уже не живу, я об этом пишу?! Потому что присягой обречена нищенствовать, это уже на подсознании… — Смирновская задержала дыхание, глядя с тоской на розу в клетке.
— А давай… Давай составим список персонажей! — поспешно предложила Аглая.
Лукреция выдохнула и задумалась. Пожала плечами.
— Давай. Включай диктофон. Продолжим скитаться в поисках милостыни. Пода-а-айте на искупле-е-ение грехов… — проблеяла она, ерничая.
Посмотрела на застывшую Аглаю и посерьезнела.
— Ладно. С кого начнем?
— Крэзи-бой. Почему ты его так называешь?
— Хипповали вместе в начале семидесятых. Мне — двадцать шесть, Крылову — двадцать восемь, по ночам слушали битлов, а днем козыряли выправкой на военной подготовке. Я — генеральская дочь, он — сын тракториста, мы встретились на курсах подготовки сотрудников КГБ, оба с дипломами лучших вузов Москвы.
— Ма-а-ам! — протянула Аглая. — Почему — Крэзи-бой?
Смирновская посмотрела на дочь в замешательстве и возмущенно объяснила:
