Светлана Алешина - Акула пера (сборник)
– Все равно, это долгий разговор, – мотнул головой Александр Михайлович. – А я спешу. Загляните ко мне часика в четыре! Или нет – лучше завтра, в это же время… – он отвел глаза в сторону.
– Э, нет! – категорически заявила я. – Не собираюсь бегать за вами, как собачка, дело очень серьезное, и я отношусь к нему также серьезно. Эта смерть вызывает у меня определенные сомнения, а ваше поведение только укрепляет меня в этих сомнениях.
– О каких сомнениях вы говорите? – сердито перебил меня Трофимов. – Вы профан в медицине. Отсюда и все ваши сомнения!
Его симпатичное лицо сложилось в напряженную злую гримасу, линия губ хищно изогнулась – и он стал похож на ощерившегося кота. Мне даже показалось, что на нем шерсть – пардон, волосы встали дыбом.
– Привыкли раздувать из всего сенсацию! – фыркнул мне в лицо Александр Михайлович. – Стыдно потом читать ваши бредни! Моя бы воля, я и на пушечный выстрел не подпускал бы журналистов к больнице!
Он был вне себя, но мне казалось, нажми на него сейчас посильнее – и доктор расклеится, раскиснет и гнев его превратится в истерику.
– Журналистов – что! – мечтательно протянула я. – Вот была бы у вас возможность не пускать сюда следователей!
Александр Михайлович внезапно умолк и с бессильной ненавистью уставился на меня. И следа былого интереса не было в его глазах. Теперь он видел во мне не привлекательную женщину, а мерзкое существо, отравляющее ему жизнь.
– Трудно все-таки с вами разговаривать! – вдруг почти жалобно сказал он. – Эти странные намеки… Скоропалительные домыслы… – Губы его прыгали, и доктору пришлось прилагать огромные усилия, чтобы говорить спокойно. – Ну, что вы хотите узнать? Как умерла Самойлова? Все очень просто. Слышали о таком явлении – жировая эмболия? Тромбоз глубоких вен. Она была уже в возрасте, сосуды уже не те… тем более множественные переломы… Оторвался тромб или жировая ткань попала в сосудистое русло – перекрыла сердечную артерию. Вот вам и внезапная смерть!
– Самойлова умерла внезапно? – спросила я.
– Да, это произошло внезапно! – резко сказал Александр Михайлович. – Помочь в таких случаях практически невозможно. Я сам дежурил в ту ночь. Были предприняты все необходимые меры…
– Вы дежурили в ту ночь? – удивилась я. – И в какое же время это случилось?
– Самойлова умерла под утро, – объяснил Трофимов. – Около пяти часов утра, если точнее…
– Вскрытие подтвердило ваш диагноз? – поинтересовалась я.
– Разумеется, – не моргнув глазом ответил Александр Михайлович.
– Где у вас морг? – спросила я. – Хотелось бы переговорить с патологоанатомом.
На лице Трофимова появилось выражение обреченности.
– Послушайте, что вам надо? – устало спросил он. – Чего вы добиваетесь? Здесь все чисто. Сенсации не будет.
– Я в этом не уверена, – возразила я. – Так как насчет патологоанатома?
– Послушайте, – терпеливо повторил он. – Мне приходится объяснять вам элементарные вещи. В исключительных случаях, когда диагноз абсолютно не вызывает сомнений, а родственники категорически отказываются от вскрытия, мы его не проводим. Теперь вам понятно? Родственники пожелали, чтобы Самойлову не вскрывали. Насколько я знаю, они уже забрали тело. Кажется, завтра похороны…
– Вот как? Первый раз слышу, что у Самойловой имеются родственники, – заметила я.
– У всех есть родственники, – сказал Трофимов. – Почему Самойлова должна быть исключением?
– И вы их видели? Разговаривали с ними? – спросила я.
– Видел и разговаривал.
– Можете назвать их фамилии, адреса?
– Зачем? По-моему, это было бы неэтично, – сказал Трофимов. – Да я и не помню…
– А вы напрягите память, – посоветовала я. – Потому что вспоминать вам все равно придется. Не сейчас, так в кабинете у следователя. Между прочим, я теряю здесь время не просто так, уважаемый доктор. Самойлова имела отношение к серьезным преступлениям, и так просто это дело не закончится. Вы еще пожалеете, что рискнули отдать тело Самойловой без вскрытия…
Кажется, я попала в самую больную точку. Лицо Александра Михайловича на глазах сделалось серым, и он уже не был похож на бодрого и спортивного молодого человека. Сейчас ему можно было дать лет сорок, не меньше.
– Мне не о чем жалеть, – как заклинание, проговорил он. – Я все делал правильно. Не ожидал от вас такого… – он не сумел подобрать слово и только обиженно махнул рукой. – А тело, если хотите знать, забрала племянница Самойловой. Она предъявила необходимые документы. Женщина лет тридцати. Ее еще немного чудно зовут… А, вот – Лилиана! А фамилию и адрес я действительно не запомнил – зачем они мне?
– В самом деле, зачем? – согласилась я. – Насколько я понимаю, вещи Самойловой, ее сумочку забрала все та же Лилиана?
– Вы правильно понимаете, – сказал Трофимов. – Естественно, при таких обстоятельствах я не мог выполнить своего обещания. Если ваш коллега на меня обиделся, передайте ему мои искренние извинения.
– Обязательно передам, – пообещала я.
– У вас больше нет вопросов, Ольга Юрьевна? – с некоторым облегчением проговорил Трофимов, ожидая, что я наконец оставлю его в покое. – Тогда я, с вашего позволения, пойду… И прошу, не судите о нашей работе предвзято, не ищите всюду халатность и злой умысел! Поверьте, мы не какие-то бездушные чудовища – и каждая смерть пациента уносит частичку и нашей жизни! Вам как филологу, наверно, известны слова Антона Павловича Чехова, что у врачей бывают такие минуты, каких не пожелаешь никому?..
Терпеть не могу велеречивых мужиков, особенно в таких двусмысленных обстоятельствах. Поэтому цветистая тирада непонятного доктора меня не растрогала, а, скорее, разозлила.
– Это верно, – в тон ему ответила я. – Особенно неприятны те минуты, когда приходится объяснять, почему ты нарушил инструкции и не провел положенного в таких случаях вскрытия, верно? Но у вас есть утешение: эту неприятность наверняка разделят с вами коллеги – заведующий, патологоанатом… А насчет вопросов… Один вопрос у меня остался: скажите, а, кроме племянницы, тут больше никто не крутился? Например, тот самый человек средних лет, про которого рассказывала медсестра? Ну, обыкновенный такой человек в коричневом костюме? У него, кстати, на лице теперь должна быть особая примета – ожог первой степени. Он вам не попадался?
Сказать, что Александр Михайлович растерялся, было бы слишком неточно. У него самого появилось на лице что-то вроде ожога: бесформенные красные пятна и одновременно бледные губы – он выглядел просто ужасно.
– Нет, он мне не попадался, – сказал Александр Михайлович деревянным хриплым голосом, глядя на меня остекленевшими глазами.
– Вам повезло, – сказала я. – Тогда у меня больше нет вопросов. Можете идти к больному, а то как бы опять чего не случилось… внезапно!
Я повернулась и направилась к выходу. Трофимов не шелохнулся. Он, как столб, стоял посреди коридора и с ужасом смотрел мне вслед. Я физически ощущала этот леденящий безграничный ужас, который исходил от несчастного доктора, и, надо сказать, это было отвратительное чувство.
Разумеется, я не собиралась ограничиваться теми сведениями, которыми пичкал меня романтический доктор, – слишком многое он умалчивал. Вот когда я вспомнила скептические интонации в голосе Виктора, рассуждающего о сговорчивости Александра Михайловича. Теперь я и сама разделяла те же чувства.
Когда просила я, Трофимов охотно шел мне навстречу. Но стоило кому-то попросить его более убедительно, как доктор тут же забыл о моем существовании. Он начал прятаться, врать и ссылаться на классиков. А самое страшное: я вовсе не исключала и того, что о смерти Самойловой с ним тоже кто-то договорился. Да, собственно, не стоило и гадать – кто. Все было написано у доктора на лице, когда я упомянула о человеке в коричневом костюме.
Конечно, выражение лица к делу не пришьешь, но рано или поздно Трофимову придется заговорить, и тогда ему придется пожалеть о своей сговорчивости. Это будут такие минуты в его жизни, каких не пожелаешь и врагу.
Мне без труда удалось выяснить, что в самой медсанчасти морга не имеется и покойников отправляют в морг второй городской больницы. Я немедленно поехала туда. Вступать в дискуссию с патологоанатомами я не собиралась. Наверняка ни у кого из них не было желания посвящать меня в свои маленькие тайны. Меня интересовала личность загадочной племянницы, которая так удачно возникла из небытия в самый нужный момент. Раз уж она вознамерилась хоронить свою тетушку, в морге она должна была появиться.
Поэтому расспросы свои я адресовала тем работникам этого мрачного заведения, которые оказались наиболее доступны.
Они стояли на крыльце морга, когда я остановила машину. Двое мужиков неопределенного возраста курили «Приму» и без особого интереса посматривали по сторонам. На одном был медицинский халат, уже потерявший право называться белым, а на другом – клеенчатый фартук, надетый поверх какой-то грязной пижамы.
