Татьяна Полякова - И буду век ему верна?

– Вадим! – орет он. – Проходи, садись. А мы гуляем по-гусарски, всю ночь. За твое здоровье. – Лешка поднимает рюмку.

– Может, объяснишь, что происходит? – спрашивает Вадим.

– Ты же знаешь его, – виновато отвечаю я. – Извини, что не смогла приехать.

– Ничего страшного, у тебя были дела поважнее. – В голосе Вадима откровенная издевка. – Откуда он здесь взялся? – спрашивает муж.

– Пришел, – радуется Лешка. – Мы встретились, я и пришел.

– Замечательно. А теперь быстро встал и вон отсюда.

– Вадим, – прошу я.

– Его непременно надо было сюда тащить?

– Ты чего это орешь? – пьяно вскидывается Лешка. – Ты чего, гад, на мою жену орешь? Да я тебе ноги переломаю, сукин ты сын!

– Пошел вон, я сказал.

– Ага, размечтался.

Вадим шагнул вперед, схватил Леху за рубашку, пуговицы полетели в разные стороны. Все нереально, как в дрянном спектакле, где каждый играет свою роль. Моя – самая подлая. В этот момент я вижу Стаса, он стоит на веранде, кивком указывает мне на дверь. Мне кажется, что я еще могу все исправить, остановить, но вместо этого я бросаюсь к двери, кричу:

– Сережа!

Тот стоит внизу возле лестницы, я бегу к нему. В этот момент грохнул выстрел, ноги у меня подкосились. Сережа суетливо, как-то боком, бежит в холл, хватает куртку, путаясь в карманах, вытаскивает пистолет и поднимается ко мне.

– Кто стрелял? – спрашивает он растерянно, я трясу головой, он помогает мне подняться. Я цепляюсь за его руки. – Черт, – бормочет Серега.

Друг за другом мы бежим в комнату. Вадим лежит на полу в луже крови, я с ужасом понимаю, что он еще жив. Рывком, опережая Сережу, бросаюсь к мужу, он шевельнул губами, я наклоняюсь, прижимаюсь к ним ухом. Мне это слышится, или он действительно сказал:

– Не верь ему.

Да, он так сказал.

– Господи! – кричу я. – Господи, этого не может быть!

Серега стоит рядом.

– Феня, – губы у него совершенно белые. – Феня, он жив?

– «Скорую», – говорю я. – Пожалуйста, «Скорую».

Сергей кидается к телефону, его так трясет, что он дважды роняет трубку.

– Господи, он же умрет! – ору я и выхватываю у него телефон. Я звоню, говорю путано, реву, а рядом Сережа испуганно твердит:

– Стас, где Стас, надо Стасу звонить. Где же Стас-то, господи?

Я поворачиваюсь и вижу Лешку. Он стоит, тараща глаза, а в руках у него пистолет.

– Что случилось? – спрашивает он. – Фенька, что случилось? Это я его ударил, я? Он весь в крови, не мог я его так ударить.

Я сползаю на пол.

– Сука, – вдруг говорит Серега. – Ты что ж сделал, а? Ты ж его убил.

– Я? – Лешка ловит мой взгляд и тут видит пистолет в своей руке. – А это что? Откуда это?

Я сижу в кресле, кутаюсь в платок. В доме полно людей. Я наблюдаю за ними с тупым равнодушием. Следователь вежлив до приторности, вопросов мне никто не задает. Я выхожу из транса и беспомощно оглядываюсь. Где Стас? Оказывается, он здесь, в доме. Стоит в дверях рядом с Серегой. Я поспешно отвожу взгляд, утыкаюсь лицом в колени и замираю. Я жду, когда все уйдут и мы останемся одни. Громкие голоса внизу, через минуту входит папа.

– Фенечка…

Мама топчется рядом и вытирает слезы. Агата тоже здесь, лицо хмурое, смотрит куда-то поверх моей головы. Посторонние покидают комнату.

– Девочка моя, успокойся. – Отец гладит мою спину. Давясь слезами, я начинаю рассказывать. Агатка слушает с каменным лицом.

– Допился, голубчик, – рявкает мама. – Я всегда говорила, что он плохо кончит. И таким типам оружие доверяют.

– Откуда у него пистолет? – спрашивает папа. – Он что же, с пистолетом по городу разгуливал?

– Бандит, форменный бандит и пьяница, – сурово говорит мама. – Давно надо было меры принимать, это его дорогие родители на все сквозь пальцы смотрели, вот теперь Федор Михайлович увидит наконец, какого сына воспитал.

– Августа, – хмурится папа.

– Что Августа? Этот пьяница твою дочь вдовой сделал. Доченька моя, такое пережить, не плачь, моя хорошая.

– Лешку жалко, – реву я.

– Да, Лешку жалко, – вдруг говорит Агата. Мы смотрим друг на друга.

– А ты чего? – Мамино лицо пошло пятнами. – Ты сестру пожалей, а не этого пропойцу. Он ведь и тебя мог убить, – ахнула она. – О господи, если бы ты не вышла из комнаты, он и тебя мог убить.

– Лешка – Фимку убить? – удивляется Агата. – Это уж совсем глупость.

– Выйди отсюда, – не выдержала мама. – Чурка бесчувственная. У сестры такое горе, а ты… бесчувственная и есть, потому и мужики тебя не любят.

– Августа, – повысил голос папа.

– Что Августа? Что? Собирайся, доченька, поедем домой.

Я не хочу никуда ехать, я хочу, чтобы рядом со мной был Стас. Но до похорон мы не видимся. Я горстями пью таблетки, чтобы уснуть. Я почти все время сплю.

На похоронах много людей, по большей части мне незнакомых. Сын Вадима позвонил мне накануне. На похороны он не придет, мать чувствует себя плохо, он не может ее оставить. Мне все равно. Я высматриваю Стаса в толпе прощающихся. Он стоит за спиной Павла, глаза скрыты очками, но я знаю, что он смотрит на меня. Когда гроб опускают в могилу, начинается дождь. Я вновь вижу Стаса. Очки ему пришлось снять, теперь он не может спрятать за ними глаза. Он прикрывает их веками, притушает их блеск и все-таки не может их скрыть. У моего возлюбленного, единственного, желанного, глаза убийцы.

Мне выражают соболезнования. Стас тоже подходит, жмет руку, наклоняется и шепчет:

– Я люблю тебя.

Утром мы едем с ним на кладбище, наконец-то мы одни.

– Потерпи еще немного, – говорит он.

– Стас…

– Все кончится очень быстро.

– Стас, я боюсь. Вдруг они докопаются? Вдруг кто-то видел тебя, твою машину?

– Ни о чем не беспокойся. Лучше придумай повод поскорее вернуться в дом Вадима. У меня мозги набекрень, когда тебя нет рядом.

Разговор с родителями вышел бурным.

– Ты не будешь жить в этом бандитском логове! – кричала мама.

На помощь неожиданно пришла Агата:

– В конце концов, это ее дом.

– Вы все с ума посходили. – Мама страдальчески морщится и хлопает дверью.

С трудом дождавшись, когда все уйдут на работу, я тороплюсь позвонить Стасу. Роюсь в сумочке в поисках телефона и натыкаюсь на ключ от банковской ячейки. Через полчаса я уже в банке, выясняю, что Вадим арендовал ячейку за день до того, как оказался в больнице. В металлическом ящике толстый пакет с размашистой надписью «Фенечке». В такси я разрываю пакет. В нем какие-то бумаги, сверху письмо в белом конверте. Буквы скачут перед глазами, я стискиваю рот рукой.

– Вам плохо? – сочувственно спрашивает таксист.

Я вбегаю в квартиру, жгу бумаги в раковине, не читая их. Мне достаточно письма Вадима. Я смотрю на огонь и холодею от ужаса, что эти документы мог увидеть кто-то еще.

Мы в комнате Стаса, я смотрю на его склоненную голову. Четкий профиль, сжатые губы. Он повернулся, в свете настольной лампы его глаза отливают синевой. Я прижимаюсь щекой к его руке, он гладит мои волосы.

– Теперь все будет хорошо.

Я не верю ни одному его слову.

– Папочка-генерал, конечно, дорогого стоит, но против твоего ему не потянуть. Начнут договариваться. Надеюсь, Вадим не успел переписать завещание.

– Что ты имеешь в виду? – Я вскидываю голову.

– Все свои бабки он завещал сыну. Это хорошо. Меньше подозрений. Никаких денег ты все равно бы не увидела, если только мелочовку. Пусть теперь Димка разбирается с папиными дружками.

Я хочу сказать ему о банковской ячейке, смотрю в его глаза и не произношу ни слова.

Стас оказался прав, следствие длилось рекордно короткий срок. Уже в сентябре состоялся суд. Накануне в доме появился Павел. Они разговаривали в комнате Стаса, а я подслушивала.

– Мы можем на тебя рассчитывать? – спросил Павел.

– Вряд ли.

– Не понял.

– Тебе я могу сказать. Мне не нравится, как погиб Вадим. Менты – это одно, но у меня свое мнение. И пока я с этим делом не разберусь…

– Брось, я знаю – вы давние друзья, он погиб глупо, и ты не хочешь поверить, что убил его какой-то алкаш в пьяной драке.