Розанна. Швед, который исчез. Человек на балконе. Рейс на эшафот - Май Шёвалль
Стояла отвратительная и холодная погода.
Общество потребителей трещало по всем швам. В тот день продавалось все, причем по любым ценам. Чаще всего покупали в кредит или расплачивались чеками, которые не были ничем обеспечены.
Возвращаясь вечером домой, Мартин Бек размышлял о том, что в Швеции уже есть прецедент первого массового убийства и первого убийства полицейского, которое не удается раскрыть.
Расследование зашло в тупик. А с технической точки зрения – в отличие от дела Тересы – оно выглядело как куча мусора.
28
Настал сочельник.
Мартин Бек получил рождественский подарок, который, вопреки ожиданиям его дочери, не вызвал у него улыбки.
Леннарт Кольберг получил подарок, который довел его жену до слез.
Оба обещали себе не думать ни о Стенстрёме, ни о Тересе Камарайо, и обоим это не удалось.
Мартин Бек проснулся рано, но остался лежать в постели и читал книгу о «Графе Шпее» до тех пор, пока его семейство не начало подавать признаки жизни. Тогда он встал, одежду, в которой вчера пришел домой, повесил в шкаф и надел защитного цвета брюки и шерстяную рубашку. Его жена, считавшая, что в сочельник нужно быть элегантно одетым, удивленно приподняла бровь при виде его наряда, однако пока что промолчала.
Пока она по традиции ездила на могилу родителей на Скугсчюркогорден[185], Мартин Бек вместе с Рольфом и Ингрид нарядил елку. Дети были возбуждены, очень шумели, и он изо всех сил старался не испортить им праздничного настроения. Исполнив свой долг по отношению к умершим, жена вернулась, и Мартин Бек мужественно участвовал в поедании хлеба, вымоченного в соленом соусе, хотя с трудом переносил этот старый обычай[186].
Вскоре после этого дала знать о себе боль в животе. Мартин Бек настолько привык к этой докучливой ноющей боли, что не обращал на нее внимания, однако ему казалось, что в последнее время боли участились и стали сильнее. Теперь он никогда уже не говорил Инге о своем плохом самочувствии. Раньше, когда он жаловался ей, она едва не доводила его до точки своими травяными отварами и навязчивой опекой. Болезнь для нее была событием первостепенной важности.
Рождественский ужин был невероятно обильным, особенно если учесть, что предназначался он для четырех человек, один из которых с трудом глотал пищу, другой придерживался диеты, чтобы похудеть, а еще один был слишком уставшим от приготовления этой самой пищи и вообще не мог есть. Оставался Рольф, который, надо отдать ему должное, ел за четверых. Сыну было двенадцать лет, и Мартин Бек никогда не переставал удивляться тому, каким образом в этом худом теле ежедневно умещается столько еды, сколько сам Мартин Бек с огромными усилиями впихивал в себя за целую неделю.
Посуду мыли все вместе, что тоже случалось только на Рождество.
Потом Мартин Бек зажег свечи на елке, вспомнив при этом о братьях Ассарссонах, импортировавших пластмассовые елки, а в коробках с елками – наркотики.
Они пили глёг и ели традиционные жареные пирожки, когда Ингрид сказала:
– Наверное, уже пора вводить коня.
Как всегда, все обещали, что каждый получит только один подарок, и, как обычно, каждый покупал их несколько.
У Мартина Бека не оказалось коня для Ингрид, зато взамен она получила бриджи для верховой езды и деньги для оплаты занятий в конном манеже на ближайшие полгода.
Сам он среди прочего получил сборную модель клипера «Катти Сарк»[187] и двухметровый шарф, связанный Ингрид.
Она также вручила ему плоский пакет и выжидающе наблюдала, как он разворачивает бумагу. Внутри оказалась грампластинка. На глянцевом конверте красовалась фотография толстого мужчины в знакомом мундире и шлеме лондонского бобби[188]. У него были огромные пышные усы, а руками в вязаных перчатках с растопыренными пальцами он держался за живот. Он стоял перед старинным микрофоном и, судя по выражению лица, хохотал во все горло. Помещенный на конверте текст гласил, что бобби зовут Чарльз Пенроуз[189], а пластинка называется «The Adventures of the Laughing Policeman»[190].
Ингрид принесла проигрыватель и поставила его на пол возле стула Мартина Бека.
– Погоди, ты сейчас просто лопнешь от смеха. – Она достала пластинку из конверта и посмотрела на этикетку. – Первая песенка называется «Смеющийся полицейский». Ну как, нравится?
Мартин Бек плохо разбирался в музыке, но сразу же узнал эту песенку. Она была написана в двадцатых или тридцатых годах, а может, и того раньше. Он слышал ее в детстве и внезапно вспомнил один куплет:
И если тебе доведется
Встретить его на пути,
Пожми ему крепко руку
И монеткой скорей награди.
Насколько он помнил, эту песенку пел кто-то на диалекте провинции Сконе. После каждого куплета следовал взрыв хохота, по-видимому заразительного, так как Инга, Рольф и Ингрид буквально покатывались со смеху.
Мартин Бек не сумел напустить на свое лицо веселое выражение. Он не смог даже улыбнуться. Чтобы не разочаровать дочь, он встал и, повернувшись спиной, сделал вид, будто поправляет свечи на елке.
Когда пластинка перестала крутиться, он вернулся на свое место. Ингрид смотрела на него, утирая слезы.
– Папочка, ты ведь совсем не смеялся, – укоризненно сказала она.
– Да нет, было очень смешно, – заверил он ее совершенно неубедительным тоном.
– А сейчас послушай другую песенку, – сказала Ингрид, переворачивая пластинку. – «Jolly Coppers on Parade».
– «Веселые копы маршируют», – перевел Рольф.
Ингрид, очевидно, уже не один раз слушала пластинку, потому что тут же начала петь дуэтом вместе со смеющимся полисменом:
There’s a tramp, tramp, tramp
At the end of the street.
It’s the jolly coppers walking on parade,
And their uniforms are blue,
And the brass is shining too,
A finer lot of men were never made…[191]
Елка приятно пахла хвоей, свечи горели, дети пели, а Инга в новом халате то дремала, то жевала марципанового поросенка. Мартин Бек наклонился, поставил локти на колени, уперся подбородком в ладони и, глядя на конверт со смеющимся полисменом, стал думать о Стенстрёме.
Зазвонил телефон.
В глубине души Кольберг вовсе не был доволен собой. Но поскольку трудно было установить, что именно он упустил, то не стоило огорчаться и портить себе рождественское настроение.
Он старательно смешивал компоненты, необходимые для приготовления глёга, несколько раз попробовал и наконец остался доволен. Сидя за столом, он смотрел на окружающую
