Мишка Миронова - Максим Константинович Сонин
– Это было очень давно, – сказал Богомол. – Я благодарен тебе за то, что ты решила во всем разобраться. Я не думаю, что было совершено какое-то преступление, но, надеюсь, хотя бы Соня найдет покой. Катина смерть очень сильно ее взбудоражила.
– А как Соня обычно воспринимает такие ситуации? – спросила Мишка, надеясь выловить ответ, который прозвучал уже в трех рассказах.
– У нее сложная психика, и у нас не то чтобы часто случается что-то похожее. В общем-то, это первая смерть среди наших близких друзей. Соня запускается, словно юла, носится по столу, сметая все на своем пути. Если места достаточно – успокоится и остановится, а если где-то край… Не дай бог, – сказал Богомол. Ни «заземления», ни «молнии», на которые рассчитывала Мишка, он не упомянул.
– Я очень надеюсь, что вам удастся ее успокоить, – сказала Мишка.
– Спасибо, я тоже на это надеюсь, – сказал Богомол. – Ты поговоришь с ней еще раз?
– Да, – сказала Мишка. – Хочется на нее внимательнее посмотреть, на всякий случай.
– Я тебя понимаю. Но советую снять при встрече крестик – это ее раздражает.
– Но ведь и вы носите крестик, – заметила Мишка. – Или вы снимаете его при встрече?
– Меня она очень давно знает.
– Понимаю, – сказала Мишка. – Спасибо, что со мной встретились.
– С удовольствием, давно было интересно на тебя посмотреть, – сказал Богомол. – До свидания.
– До свидания, – сказала Мишка. Она даже не успела обдумать его последнюю фразу, а Богомол, махнув рукой, уже быстро шел в сторону Политехнического музея.
Вершик знал: показания всех свидетелей не сойдутся, потому что разговаривала с ними сестра, а на нее нельзя было положиться. Если бы Ваня и остальные были братьями и сестрами, он бы, конечно, сам провел беседы, но приходилось полагаться на Соню, которой гораздо лучше удавалось налаживать общение с мирскими. Вершик знал про себя, что нехорошо умеет это делать.
Произвести впечатление на детективку ему, кажется, удалось. Он не рассчитывал убедить ее в правдивости всего сказанного остальными – он хотел убедить ее в том, что никакого преступления не произошло. Если ее Вера будет достаточно крепка, она проигнорирует любые расхождения.
Только теперь нужно было решить, что делать с сестрой. Поговорить, наставить. Или, даже лучше, когда расследование совсем закончится, запереть ее в спальне на неделю, создать такой домашний колодец. В еду замешивать Двоицу, чтобы она вообще в себя не приходила, а потом посмотреть, что выползет наружу. В Обители так иногда делали с предателями. Человек мог выйти инвалидом, а мог и, наоборот, просветлеть умом. Сестра, конечно, не была предательницей, но ее необходимо было наставить. Может быть, обойтись исповедью и беседой? Вершик не знал.
«Я все узнал, – написал Никита. – Двоица – это такие таблетки, их продают всего несколько человек, причем дорого. Есть место – антикафе „Стулья“ на Чистых прудах, нужно там поспрашивать. А тебе зачем?»
«Спасибо, – ответила Мишка. – Как-нибудь потом расскажу».
Все происходило слишком быстро, а ведь еще предстоял разговор с Котей.
«Понятно, – ответил Никита. – Бывай».
Мишка загуглила «Стулья» и внимательно рассмотрела сначала фотографии интерьера, которые занимали бóльшую часть веб-сайта, а потом краткое описание ближайших мероприятий: поэтический вечер, семинар по лингвистике, лекция об основах современного российского буддизма. «Стулья» оказались именно тем, что могло объединять Сенатора и Осу, – высокомерным московским заведением, которое никогда бы не выдержало здоровой конкуренции в развитом европейском мегаполисе вроде Лондона или Парижа. В Москве, где у богатой молодежи почти не было выбора злачных мест, «Стулья» идеально вписывались в общую атмосферу пира во время чумы – дубовые столы, будто перебитые из гробов, полуголые нависающие стены с редкими граффити и маленькими картинками без рамок, кривые коридорчики, уводящие из темного центрального зала в комнаты поменьше. Эти самые комнаты занимали бóльшую часть сайта «Стульев». Мишка просмотрела фотографии «Черной», «Белой» и «Тайной» комнат, но ничего подозрительного не обнаружила. В каждой стояли два стола, десяток стульев и книжные шкафы. Последней шла «Комната со стульями», в которой не было ни одного стула, а на полу валялись блекло-оранжевые пуфики.
Мишка уже собиралась закрыть сайт, когда ее внимание привлекла картинка, прилепленная к кирпичной стене скотчем. Неизвестный фотограф пытался снять коридор и двери комнат, поэтому картинка оказалась размытой, но Мишка все равно узнала простенький рисунок – плохо заштрихованный черный круг.
– Мишка? – тихо спросил кто-то у Мишки за спиной. Она резко обернулась и чуть не ткнула Котю в грудь телефоном.
– Простите. – Котя отпрянула и, споткнувшись, полетела на асфальт.
– Вы меня простите. – Мишка помогла ей подняться. – Я вас не заметила.
– Простите, что я вчера убежала, – сказала Котя, благодарно приседая в подобии книксена.
– Ничего страшного, – сказала Мишка. – Я понимаю, что вам сейчас, должно быть, непросто.
– Это ужасно, – сказала Котя. – Когда человек умирает.
– Я знаю, – сказала Мишка.
– Если бы не Вершик, я бы, наверное, с ума сошла, – сказала Котя. – Он для меня специальную молитву написал, К Кате.
– Вершик пишет молитвы? – спросила Мишка.
– Не совсем. Он их называет медитациями в словах, но мне кажется, это именно молитвы, – сказала Котя. – Потому что от них становится легче.
– Я понимаю, что Вершик много для вас значит, – сказала Мишка.
– Очень. Знаете, в некоторых католических монастырях была такая традиция: когда монах достигал определенного возраста, он отправлялся в длительное паломничество в сопровождении одного из старших братьев, – сказала Котя. – Мы с Вершиком как будто такие монахи.
У Мишки возникло неожиданное предположение.
– Как называется такая пара? – спросила она.
– Двоица, – рассмеялась Котя. – Как таблетки. В смысле, конечно, таблетки называются в честь монахов.
– А почему так? – спросила Мишка.
– Я не знаю, – сказала Котя. – Но их часто принимают вдвоем, хотя это скорее что-то японское, чем христианское.
– Потому что ощущение самоубийства? – спросила Мишка.
– Да, ты проваливаешься, падаешь, а кто-то рядом с тобой туда же. – Котя закрыла глаза и улыбнулась. – Но все когда-то заканчивается.
– Давайте вернемся к Кате, – попросила Мишка.
– Хорошо, только можно я вас за руку возьму? – спросила Котя. Она протянула Мишке ладонь. Мишка взяла ее за руку и почувствовала на запястье ледяные пальцы. Котя продолжала улыбаться, но ее рука казалась мертвой.
– Где вы были в день Катиной смерти? – спросила Мишка. Девушка смотрела ей прямо в глаза, но в ее зрачках не было ничего живого. Мишка с трудом сдержалась, чтобы не сглотнуть от тяжелого чувства, которое вызвал у нее этот взгляд.
– У Сони до утра, а потом пошла гулять с Вершиком, – сказала Котя. Она продолжала улыбаться, но Мишка чувствовала, что эта улыбка просто наваждение, рябь на воде.
– Где именно вы гуляли? – спросила она.
Девушка покачалась на каблуках.
– По Арбату, а потом сели в кафе.
– В каком?
– В «Шоколаднице», только я не знаю, во сколько точно, около часа, наверное.
– А сколько вы там пробыли? – спросила Мишка. Она все не отпускала взгляд девушки, и та послушно отвечала, будто зачарованная.
– Часов до двух тридцати, наверное, – сказала Котя. Она крепче сжала Мишкину руку. – Мы пили кофе, а Катя уже лежала мертвая.
– Все будет хорошо, – сказала Мишка и скривилась, мысленно обругав себя за это «хорошо».
– Я знаю, – сказала Котя. – Все будет хорошо.
– Расскажите мне про Катю, – попросила Мишка.
Глава шестая
В больницу к бабушке Мишка поехала в приподнятом настроении, потому что план дальнейших действий в расследовании был примерно ясен. Нужно было еще раз встретиться с Осой и посетить кафе «Стулья». После этого дело девочки по имени Катя, упавшей под поезд на станции метро «Кропоткинская», можно было считать закрытым. Обыкновенная московская компания с трудом справлялась с неожиданной и случайной потерей дорогой всем подруги.
В Лабиринте было пусто, но Мишка даже этому порадовалась, потому что решила, что
