Ветер из рая - Анна и Сергей Литвиновы
* * *
С этого дня начался их роман. Во всяком случае, она его всегда отсчитывала именно с той даты.
Синичкинстарший никогда ни о чем ее не выспрашивал. Однако оттого, что они часто бывали вместе, сами собой на его глазах выстраивались связи, проявлялись нити.
Преступные потоки, что шли снизу вверх, от подчиненных к главе треста Табачник, в виде денег и подарков, выглядели тривиально и особого внимания не заслуживали. Где, скажите, в каком краю необъятного СССР торгаши не платят часть своих барышей вышестоящим в обмен на фонды, отсутствие зловредных инспекций и общее покровительство? Вопрос только в размахе и количестве. Но здесь, в Суджуке, мафиозные порядки достигли масштабов гомерических. Брать и сажать можно было всех, снизу доверху. Поэтому опер только фиксировал для себя: на кого, по его впечатлению, в процессе будущего следствия можно будет надавить, чтобы раскололся и сдал всю схему? Сама Бэлла? Нет, она женщинакремень. Будет упираться до последнего, даже перед лицом совершенно неопровержимых улик станет все отрицать, никого не сдаст, ничего не расскажет. Твердым и железным выглядел, невзирая на малый рост и хлипкое сложение, ее зам Аркадий Семенович. Но были и другие замы «стальной Беллы» (как называли ее за глаза соучастники), которые не смотрелись столь твердокаменными. Все как один мужчины – дамочек Табачник близ себя не терпела, – они были важными винтами в преступном механизме.
Куда интереснее и важнее для опера под прикрытием было понять, куда тянутся нити от суджукской мафии вбок и вверх.
Совершенно точно Белла Юрьевна окормляла первого секретаря Суджукского горкома партии товарища Вадима Егоровича Бакланова. Много лет она была его любовницей. Бакланов ее и покрывал, и продвигал. Теперь, когда она достигла максимума возможного в его епархии, связь между ними прекратилась – во всяком случае, так рассказывала «Звереву» сама «стальная Белла».
Товарищ Бакланов, болезненно полный, потный, одышливый, сразу (что естественно) невзлюбил Синичкина, занявшего его место близ тела «стальной Белки». Несмотря на карикатурную внешность, взгляд у него был совершенно драконий – немигающий, оловянный, суровый. Он как бы транслировал единственный месседж: как только смогу и сочту нужным, убью, сожру и косточек не оставлю.
Табачник с Баклановым встречалась как минимум раз в неделю. На его, естественно, территории. Она приезжала в горком – обычно с полными сумками. В них – деликатесы, невиданные на столе обычного советского человека: от черной икры и крабов до сырокопченой колбасы и балыков. Но помимо того (об этом опер узнал несколько позже), возила ему конверты, туго набитые четвертными (пятидесяти и сторублевки Вадим Егорыч не признавал, говорил, что они «для грузин»).
Взыгрывало ли у Бакланова ретивое? Пытался ли он в своем кабинете по старой памяти огладить Беллу Юрьевну?
Однажды опер напрямую спросил ее – он и в самом деле чувствовал ревность, а опыт подсказывал ему, что в любовных делах свои ощущения скрывать не нужно.
– Тебето что? – усмехнулась «стальная Белла».
– Ревную, – напрямик пояснил Синичкин.
– Ты, главное, смотри, чтобы товарищ первый секретарь ко мне тебя не слишком сильно приревновал. Может плохо кончиться – для твоего здоровья.
По части горизонтальных связей на кормлении у Табачник состояли и другие руководители города: председатель горсовета, начальник милиции (а также особо начальник отдела БХСС), главный редактор районной газеты «Прибой», а вдобавок директора местного рыболовецкого совхоза, винзавода, санатория.
Но интересней всего (и важнее для опера) было то, куда конкретно и какие нити тянулись от Табачник выше. Примерно раз в пару недель она отправлялась в Краснодар. Раз в месяц ездила в Москву. Однажды попросила Синичкина ее сопровождать. В сумке у Беллы всякий раз был увесистый груз наличных: в крае и в столице, в отличие от чистюли Бакланова, пятидесяти и сторублевыми купюрами не брезговали. Опер составлял для себя списки: с кем объект встречался в крайкоме партии, в министерстве, в Госснабе и Госплане.
Но самое важное по части установления вертикальных связей случалось, когда в Суджук наведывались товарищи из края или из столицы: с ревизией или просто на отдых. Место курортное, посему облаченные высокими мандатами граждане летели сюда, словно мухи на мед. Для подобных визитеров у городского начальства имелся гостевой дом и (для товарищей попроще) гостиница. Эти помещения товарищ первый секретарь Бакланов полностью отдал на откуп Белле Юрьевне. И если приезжали действительно важные люди, в гостевой дом подряжались самые смазливые и податливые официантки. Ставились под ружье лучшие повара. Товарищам из центра и из края предоставлялся полный спектр развлечений в нарушение всех норм христианской морали (и кодекса строителя коммунизма) – от чревоугодия до блуда.
Чувствовал ли Синичкинстарший угрызения совести оттого, что использовал свою возлюбленную? Собирал против нее материал, готовился сдать ее (вместе со всей накопленной информацией)?
Переживал ли, что она впоследствии обо всем узнает? А ведь она непременно узнает!
Но пока (успокаивал сам себя) он никого не предал.
Просто собирает информацию, да и все.
* * *
То, что выскочка, кладовщик из Владивостока занял лидирующие позиции рядом с телом «стальной Беллы», многим в городе, видимо, не нравилось.
И однажды, когда Синичкин пешком возвращался от нее к себе в домик на Средней улице, к нему подошли двое. Начался июль, ночи стали темнее, немощеная улица освещена была скудно.
– Здорово, дядя! – заблажил первый. – Как тебе тут у нас? Хорошо живется? Не пыльно?
– Не загостился ли? – подхватил второй. – Не пора ли тебе отсюда свалить? Не много ли ты ваще на себя берешь?
– Да что вы, ребя, – сыграл в растерянного лопушка опер. – Я вам чо, мешаю? Идите спокойно своей дорогой.
Попутно он оценивал ситуацию: парни оба в куртяшках – возможно, в карманах финки, а то и стволы. Но они явно считают, что вышли проучить дальневосточного конторщика, а не подготовленного бойца. Вот и встали так, что один второму наверняка помешает при боестолкновении, а если обнажат огнестрельное, то первый окажется у дружбана своего на линии огня. Они ведь совсем не готовы, что им будет противостоять не случайный фраерок, а товарищ, который искусству боевого самбо учился у самого Харлампиева.
– Если я чем обидел вас или случайно дорогу перешел, так давайте перетрем, все выясним, как белые люди, без наездов! – продолжал как бы растерянно убалтывать упырей Синичкин, при этом смещаясь так, чтобы первый, инстинктивно потянувшийся за ним, окончательно закрыл второму обзор и как бы стреножил его, лишив оперативного пространства.
А потом, не дожидаясь, когда его визави начнут действовать, ударил первого снизу вверх, кулаком под подбородок, в самое горло. Тот задохнулся, захрипел, начал заваливаться назад, глаза
