Ян Валетов - Остаться в живых…
– Думаю, что мина. Не снаряд – это точно. Мы шли без огней и попасть в нас было невозможно и с кабельтова. Да и взрыв был глухой… Определенно, мина!
– Зачем шли так близко?
– Для безопасности и шли – по-над скалами.
– Странно, – произнес Анатолий Иванович саркастично. – Откуда там мина? Ветром ее надуло, что ли?
Несмотря на связанные за спиной руки, Юрий Петрович попытался пожать плечами, и у него получилось.
– Капитан говорил, что там сильное течение вдоль берега. Вход в Цемесскую бухту минировали, могло сорвать и отнести. Впрочем, я не знаю, я не минер и, по большому счету, не моряк.
– Течение, говоришь? Что ж… Может быть, может быть… Пусть так. Рассказывай дальше.
– Около двух часов ночи я вышел на палубу перекурить. Мы, вообще, все не спали этой ночью, спорили о том, что видели в Новороссийском порту. Штормило, но не сильно. Было ветрено и дождь… Даже не дождь, а такая противная морось заползающая под дождевик и бушлат. Я зашел с подветренного борта – со стороны моря и спичку зажечь не получилось бы, не то, что закурить!
– Кто еще был на палубе кроме тебя?
– Я никого не видел. Вахтенный, наверное, был. Викентий Павлович прошел в рубку. А потом – громыхнуло.
– Слева? Справа?
– Скорее уж – под днищем. Я упал. Тряхнуло здорово, затылком о переборку приложился, встал – вижу, что кормы нет, она нас обгоняет, и уходит к берегу под прямым углом, словно ее на буксир взяли. А нос, и меня вместе с ним, кружит, как в водовороте речном, и под воду затягивает.
– Ты кого-нибудь видел на палубе?
Бирюков покачал головой.
– А Чердынцев твой?
– Тела лично я не видел, но не думаю, чтобы Викентий Павлович остался жив.
– А как ты остался жив?
– Повезло, наверное. Я когда за борт прыгнул, чтобы не затянуло, попал в то же течение, что и корма «Тайны». Меня, правда, о скалу приложило волной, но на берег я выбрался, хоть и вода была холодная для лета, но все-таки не ледяная.
– Опиши место.
– Бухта, как бухта. Таких на побережье полно, но особенность есть. Справа скала, как волнорез – низкая, длинная и в море уходит. А слева – громадная, как причальная стенка. Высокая такая…
– Твою мать! – громко сказал Губатый. – Твою бога душу мать!
Он вскочил.
– Еще раз!
– Что еще раз? – переспросила Ленка.
– Какая скала слева?
Ельцов уткнулся носом в бумаги.
– Слева – высокая, как причальная стенка.
– А справа?
– Низкая. Как волнорез.
– А тут что?
– Да брось ты, Пима, орать, – сказала Изотова с раздражением. – Ты что – самый умный, да? Мы это уже тысячу раз перечитывали…
– Точно, – подтвердил Ельцов. – Как минимум. Я сейчас это читал, чтобы ты еще раз про корму услышал. Тут дальше Бирюков говорит, что каюта Чердынцева, где стоял сейф, располагалась ближе к юту.
– Ну, и хорошо, что читал, знаток ты наш…– сказал Губатый, мысленно просчитывая насколько существенной может быть ошибка. – И я не сразу понял. Как ты бухту вычислял? По этим скалам?
– Да, – подтвердил Ельцов. – И по могиле Чердынцева. И по расщелине, по которой Бирюков наверх выбрался…
– Ошибся ты, – сказал Пименов просто и снова уселся. – Ошибся, Олег. Как ты привязался?
– По бумаге, естественно!
– Но смотря со стороны моря?
– Ну, да! А как иначе? – удивился Ельцов.
– Когда Бирюков увидел бухту?
– Утром, – быстро проговорила Изотова. – Ночью он ее видеть не мог никак. Темно.
– А где был Бирюков утром?
– На берегу, в чем вопрос? – сказала Изотова. – Но он же моряк…
– Моряк? Он сам говорит, что не моряк, – возразил Губатый. – Плюс к этому он впервые видит бухту именно с берега. И говорит на допросе, что справа у него низкая, как волнорез скала, а слева высокая, как причальная стенка. А у нас? У нас – все наоборот. И могилу Чердынцева ты не нашел. Ты только предполагаешь, что она где-то здесь, под завалом, но ты не нашел ни белый валун, ни крест, а крест, если судить по вашим словам, массивный, из двух шпангоутов.
Ельцов и Ленка переглянулись.
– Другая бухта? – спросила Ленка. Даже не спросила, а, скорее, утвердительно сказала.
– Боюсь, что да… – ответил Губатый. – Но это некритично.
– Ты уж объясни нам, сирым, – сказал Ельцов с плохо скрываемым раздражением, – что значит некритично? Загадками соизволите говорить?
– Некритично означает «похер», – пояснил Пименов. – Это соседняя бухта, никуда перебазироваться не надо, и это новость внушающая оптимизм. А вторая новость, плохая, превращающая нашу экспедицию в прогулку бессмысленную и дорогостоящую… Лена, ты помнишь, что у нас там за рельеф? Правильно! Если корма «Ноты» легла на грунт там – это трындец, потому, что там такой свал, что только под скалой больше тридцатки, а в десяти метрах дальше – все пятьдесят…
– Откуда ты знаешь, – спросила Изотова, – мы же там на квадраты не разбивали?
– Я туда «Тайну» проводил и место для якорной стоянки выбирал. Ты можешь мне на слово поверить.
– И мы все эти дни искали в другом месте…– проныл Ельцов.
– Да не расстраивайся ты так.
Ленка молча встала и пошла к лодке.
– Ты куда? – спросил Олег.
– Проверить.
– Ночью? Ты, мать, сдурела наверное…
– А ты завтра будешь проверять? Да? Когда Кущ подтянется? Не хочешь, сиди в палатке… Достал уже!
– Ну, что ты вызверилась?! Что ты сейчас увидишь?
– Я хочу понять – не тянем ли мы пустышку. Белый валун, например, можно найти и сейчас…
– Поехали все вместе, – предложил Губатый примирительно. – Только фонари берите.
– Белый валун, белый валун… – сварливо передразнил Ленкины интонации Ельцов. – Темно, как у негра в жопе, а ты – белый валун! Он под берегом, если завалило его, то ты уши от мертвого осла найдешь, а не валун!
– А тебя, в принципе, никто за рога и не тащит, – отрезала Ленка. – Сиди здесь, копайся в бумагах, следопыт херов! Навычислял в кабинете у себя! Столько дней потеряли!
– Я-то тут причем? – взвизгнул Олег на повышенных тонах. – Меня чего козлить? Вот же, сука! Ну, чего ты на меня напускаешься?
– Так! – сказал Губатый жестко. – А ну-ка, закончили базар, голубки! Что за крик на лужайке? Ничего еще не случилось, а вы уже друг другу в горло вцепились! Кузя, не устраивай истерик…
– Я тебе не Кузя! – вскричал Ельцов фальцетом. – Понял, ты!? Я и ей не Кузя, и тебе не Кузя! Я… Я…
– Пошел нахер! – сказала Изотова брезгливо. – Разорался, как девица… Поехали, Леша. Пусть успокоится.
– Что, – зашипел Ельцов, как разъяренный кот, – зачесалось? Ты, Леночка, его трахать везешь?
Пименов шагнул вперед, рефлекторно отслеживая, как и куда смещается противник. Ельцов не производил впечатление бойца, но был тяжелее и выше. В такой ситуации бить надо было наверняка, в голову или в пах, чтобы вырубить противника болевым шоком.
– Не сметь, Пима! – заорала Изотова истошно, как перепуганный дневальный в казарме при приближении начальства.
Вот она двигалась со скоростью атакующего гепарда и оказалась между Губатым и Ельцовым раньше своего крика.
– А, ну, закончили! – выдохнула она хрипло. – Еще смертоубийства нам не хватало!
Одной рукой Ленка уперлась Пименову в грудь, а вторую протянула над костром, в сторону мужа.
– Ты, Олежек, успокойся! Трахал бы лучше, меньше бы переживал… Выдохни, понял!
– Ж-ж-ж-животное… – выдавил Ельцов с отвращением, обращаясь то ли к Губатому, то ли к супруге.
– Всего и делов-то, – отозвалась Ленка, – что поехать и посмотреть прав Пима или не прав. Чего ты разорался? Не хочешь ехать – сиди себе, почесывай себе то, что у тебя чешется. А я с тем, что чешется у меня, сама разберусь! Ну? Успокоился? Все? Поехали, Леша…
Ельцов дышал словно беговой конь после финиша – широко раздувая ноздри, с присвистом. Пименову даже показалось, что от Олега исходит острый запах звериного пота, настолько сильный, что перекрывает и свежесть ночного бриза, и йодистый аромат выброшенной на гальку морской травы. Лицо Ельцова, освещенное мерцанием костра, тоже не излучало всегдашнего дружелюбия – губы его прыгали, словно он готов был разрыдаться. А глаза… Теперь тот самый давнишний взгляд, пойманный Губатым случайно, уже не казался параноидальным видением.
Они обогнули скалу и, только когда свет от костра исчез и их окутала густая южная ночь, Изотова процедила сквозь зубы еле слышно: «Дебил!». Мотор работал на малых оборотах, тихо бормотал, а не победно ревел, как днем, когда они на полном газу перескакивали от точки к точке, и поэтому Пименов очень хорошо расслышал краткую характеристику, которую Ленка выдала своему мужу.
– Я не думаю, что надо обострять отношения, – сказал он не повышая голоса. – Не знаю, как там у вас все складывалось в Питере, но впечатления счастливой пары вы не производите.
– Здорово подметил, – Изотова прикурила и на мгновение ее лицо, резко очерченное глубокими, черными тенями вынырнуло из мрака. – Наблюдательный ты наш.
