Евгений Сухов - Тайга мятежников любит
Он сел на мешок с песком, привалился к борту, стал смотреть, как за насыпью проносится земля сибирская. Показался поручик Разбашев – молчаливый жердина лет тридцати, сменил молодого. Офицерик перепрыгнул в солдатский вагон, чтобы бежать в свой – предпоследний в составе (не ехать же чистоплюям-офицерам вперемешку с солдатским быдлом).
Самочувствие улучшалось. Но ненадолго – на платформе появился человек в полуштатском, в широком суконном башлыке с висячими концами, сверкающих яловых сапогах. Ростом не вышел, физиономия блеклая, но глаза пытливые, хватающие. Единственный человек, которого на «паровозе» не любили все – и офицеры, и солдаты. Ну не любят на Руси тайную полицию. Жандармский ротмистр Малютин – никому не подчиняющийся и твердо знающий, чего он хочет в этой экспедиции (судя по искрам в глазах в моменты задумчивости). Вот и сейчас – заприметил в уголке Илью, и что-то зажглось в глазах. Опустился на корточки рядом с капитаном, начал тихо вещать. Волынцев мрачно слушал, дымил, как паровоз. Хоть и младший по званию, а куда деваться?
Несколько часов назад Малютин подловил Илью в укромном уголке и вкрадчиво выведывал, какого дьявола студент забыл в этой экспедиции? Остальные понятно – поступила информация, что вагоны с ценным грузом под охраной ВЧК до Урала не доехали. Повернули обратно, испугавшись чешского мятежа. Уже проследовали Красноярск. «Наверху» приняли решение перехватить эшелон, пока красные куда-нибудь не затырили золото, для чего откомандирована рота капитана Волынцева из отдельного батальона подполковника Невзгодина. Но при чем здесь штатские молодые люди? Илья ушел от ответа, хотя интересовался ротмистр очень настойчиво. Тот должен был знать, что разрешение на поездку получено от коменданта Салтыкова (уж Анастасия Афанасьевна знает, как искать подходы к людям). А еще он знает (кто бы сомневался), кем приходится Илья Кольцов без вины замученному меценату Шалимову. Дальше можно делать выводы – если знаешь о существовании некой «единицы» груза, стоимость которой даже по скромным меркам в несколько раз превосходит стоимость прочего награбленного…
Жандармский ротмистр держал дистанцию. Илья закрыл глаза. Не сказать, что Павел Афанасьевич Шалимов недолюбливал младшую сестру Анастасию Афанасьевну, но отношения в семье складывались сложные. Главным образом благодаря раннему замужеству Анастасии Афанасьевны с нищим, как церковная крыса, коллежским регистратором. «Гол как бубен», – ворчал дядюшка. Но, будучи человеком в некотором роде прогрессивным, долго зла не таил, а к племяннику Илюше относился даже ласково. Помогал, жалел, проталкивал в люди. Что из этого вышло – отдельная история, но Шалимова трудно винить, он старался. Из всех доступных предметов Илью увлекали лишь история с археологией. Неудачная учеба на юридическом отделении Томского университета, откуда его отчислили с первого курса; подрабатывал репетиторством, стенографированием; увлекался идеями переустройства мира, что, слава богу, не затянулось. Хватило одной беседы с водянистым типом в охранном отделении. Дядюшка мозги вправил, и правильно сделал. Осенью шестнадцатого года свозил племянника в Забайкальск, и Илья буквально заболел Востоком. Облазил десятки дацанов, монастырей, захоронений, наизусть изучил буддистскую коллекцию дядюшки. Горизонты открывались невиданные. Отправиться в Тибет, открыть музей восточного искусства рядом с дядюшкиной пинакотекой, выбиться наконец в люди, зажить достойной жизнью. К черту образование (ну получит после учебы чин 12-го класса в Табели о рангах – а дальше что?), все эти эсеровские кружки, где только спорят и изредка бомбы бросают, идеи насилия над миром, обогащения обездоленных, которые не желают работать…
Все рухнуло, как в кошмарном сне. Никто не ожидал от большевиков такого свинства. Грабеж средь бела дня! Облавы, обыски, аресты, расстрелы. В подвале бывшего Купеческого собрания каждую ночь гремели выстрелы, жители окрестных домов испуганно крестились, задергивая шторы. Лавина конфискаций – не обходили визитом даже богадельни и сиротские приюты! Вышвыривали из домов законопослушных хозяев (и это в лучшем случае), выносили все ликвидное, паковали ценности. Знаменитую пинакотеку Шалимова успели вывезти, а сам он сбежать не успел. Пришел к сестре как-то ночью – бледный, с мешками под глазами – просил зарыть коллекцию. Сгрузили с брички, закопали в саду, да, видно, плохо – через день после того, как побывали демоны у Павла Афанасьевича, примчались к Анастасии. Доложился кто-то. Командовал чекистами коренастый тип в кожанке – в принципе, негрубый, с нормальным лицом, довольный был, даже к стенке никого не поставил. А как нашли коллекцию – совсем подобрел. Какого дьявола прибежал Шалимов? Бросался на красных, как цепной пес, пока у одного терпение не лопнуло… Он плакал полночи, а потом сидел при матери, у которой на почве стресса разыгралась лихорадка. Дал себе слово, что не раскиснет. На улицу почти не выходил, лишь огородами иногда пробирался к Даше, проживавшей на соседней улице. Ее отец был мастером художественной финифти, с властями не собачился, к Илье относился как к родному сыну. И даже дочери дал образование – шестигодичное Мариинское училище… Слава богу, не продержалась долго большевистская власть – вступили в город разрозненные, окровавленные подразделения подполковника Невзгодина. А потом через однокашника, работавшего в контрразведке, узнал, что Субботин с грузом не доехал до столиц, вроде бы повернул обратно, жандармерия заинтересовалась, имея виды на чужое добро, и Илья дал себе слово, что отыщет шалимовскую коллекцию…
Поезд из четырех вагонов втягивался на станцию. «Тулун» – значилось на выцветшем здании. Вниманием властей этот городок, похоже, не был избалован – ни белых, ни красных, никаких. Мужик в затрапезном кафтане лузгал семечки у ограды. Из здания высунулась настороженная физиономия в форменной фуражке и тут же спряталась. «Полицейский робко прячет черный «браунинг» под мышку», – подумал Илья.
На этой станции все и произошло. Внезапно народ забегал. Выскочил безымянный поручик, придерживая болтающуюся шашку. За поручиком отделение солдат – шинели в скатку, парусиновые вещмешки за плечами. Разбежались по платформе, залегли за мешками с песком. Орудийный расчет стащил чехол с орудия. Взревел локомотив, выпуская облако удушливого дыма, – стоянка оказалась короткой. Малютин спрыгнул с платформы, побежал на паровоз, пока локомотив не успел набрать обороты. «Да чтоб ты от поезда отстал», – сплюнул лежащий неподалеку солдатик.
– Капитан, – подскочил Илья к старшему офицеру, – что случилось?
Действия Волынцева плохо вписывались в суматоху. Минуту назад он отдавал приказания громовым голосом, а сейчас был сама невозмутимость. Пристроился на отдельно лежащем мешке, сосредоточенно прочищал ершиком трубку. Хмуро глянул на «школяра» и решил не портить отношения – видно, не было в последних известиях большой государственной тайны:
– Телеграфное хозяйство работает, гимназист. Запоздалое сообщение из Красноярска и срочное – из Нижнеудинска. Едут наши птенчики. Сейчас должны находиться в районе Турова, а это без малого семьдесят верст…
– Я не гимназист, – машинально пробормотал Илья. – Спасибо, капитан.
– Уйди с платформы, сынок, – сменил тон Волынцев. – Не хватало еще, чтобы тебя пристрелили. И бабу свою не пускай. Или забыл уже про нее?
Да куда уж там, забудешь. Помянули – тут как тут: почуяла из закрытого купе, что на поезде происходят события, выбралась. Илья почувствовал, как защемило в груди. Невысокая, стройная, хрупкая, как китайский графин. Шелковые рейтузы, сапожки, тонкая курточка, для форсу отороченная горностаем. Из-под шапочки вьются волосы, черные, как смоль. Смотрит вопросительно, глазки перепрыгивают с офицера на офицера. Злость заклокотала в груди, Илья схватил ее за рукав, поволок обратно в вагон. Будь проклят тот час, когда он уступил уговорам этой лисы и взял ее с собой…
Никто не прогнозировал подобный исход событий. Имелись подозрения, что красные соскочат с железной дороги и используют иной способ передвижения – но чтобы так ловко и под носом превосходящих сил… С Ильей действительно что-то творилось. Озноб усиливался. «Горе ты мое», – ворчала Даша, поя его приторной микстурой из обшитого офицерским галуном рундучка, который всегда таскала с собой. От лекарства колотило еще сильнее. Слава богу, заглянул, пробегая мимо, поручик Разбашев, подмигнул Даше, выставился на Илью, покачал головой и сунул плоскую фляжку:
– Прими, малой.
Илья хлебнул обжигающий терпкий коньяк, закашлялся. Вернул фляжку, но тот отмахнулся:
– Пей, не стесняйся, у нас этого добра – полная антресоль. Нам нельзя – капитан будут гневаться, высекут-с… А с тебя какой спрос?
От коньяка полегчало. Он убеждался – болезнь его носит не медицинский характер. Словно чувствовал, что куда-то погружается… От бронедрезины, затормозившей на полустанке, семафоря пятерней, спотыкаясь о шпалы, бежал солдат с выпученными глазами. Перегон прямой, машинист успел затормозить – под пронзительный паровозный гудок состав втягивался на полустанок. Солдаты по команде кувыркались с бортов, бежали на запасные пути, где стояли брошенные вагоны…
