Уравнение с тремя неизвестными - Людмила Мартова
Незнакомец был ладен собой и приятен лицом. Да и вырывавшиеся из-под картуза буйные кудри придавали ему особую привлекательность.
– Вы не против, если я нарушу ваше уединение?
– Ничуть. А вы кто?
– Позвольте представиться, меня зовут Алексей Никаноров. Я студент Училища живописи, ваяния и зодчества. Слышали о таком, барышня?
Лиза отрицательно покачала головой.
– Оно в Москве. А про художников вы что-нибудь слышали?
Лизина маменька любила живопись, а батюшка, потакавший ей во всем, охотно поддерживал это увлечение. И в Третьяковскую галерею в Москву родители Лизу один раз с собой брали. Правда, она тогда была маленькая и быстро устала, но кое-что все-таки запомнила. На нее произвели впечатление картины Васнецова «Аленушка» и «Иван-царевич на Сером Волке», о чем Лиза новому своему знакомому и сказала.
– А я с Виктором Михайловичем знаком, – сообщил художник. – Его младший брат Аполлинарий Михайлович – один из моих учителей. Мне приятно, барышня, что вы его знаете.
– А ваши работы тоже есть в галерее господина Третьякова? – полюбопытствовала Лиза.
– Пока нет, – ответил тот. – Но я уверен, что обязательно будут.
Лиза бы непременно спросила, на чем основана подобная его уверенность, но тут снова послышались шаги, и из парка на берег вышел ее дядя. При виде его Лиза изменилась в лице, и Алексей Никаноров тут же это заметил.
– А, вот ты где? – Художник не сразу понял, к кому именно обращается адвокат Леонтьев, к нему или к девочке. – А я тебя везде ищу. Как разместился? Познакомился уже с моей племянницей?
Так, значит, все-таки к нему. А девочка, выходит, его племянница. И отчего же, спрашивается, она так сильно боится своего дядю? Насколько знал Никаноров, Гавриил Павлович был добрейшей души человеком. К примеру, в его, Алексея, судьбе он принял самое деятельное участие. Будучи постоянным покупателем в лавке его отца, Леонтьев первым заметил, что в рисунках молодого человека что-то есть, и настоятельно рекомендовал отдать мальчика учиться.
Окончив церковно-приходскую школу, Алексей поступил в уездное училище, попутно постигая под присмотром строгого отца торговое дело. Учеба в художественной школе была уже делом прошлым. Так и стоять бы ему за прилавком, если бы Гавриил Павлович не уговорил Никанорова-старшего отпустить сына в Москву, попытать счастья. В двадцать два года Алексей уехал в большой город, где блестяще сдал экзамен по рисунку и был зачислен в Училище живописи, ваяния и зодчества. В наставники он получил не только уже упомянутого в разговоре с девочкой Аполлинария Васнецова, но и Валентина Александровича Серова, Константина Алексеевича Коровина и Леонида Осиповича Пастернака.
С тех пор прошло уже семь лет, в течение которых Алексей продолжал оттачивать свое мастерство художника. Чтобы не сидеть на шее отца, и так считавшего его художества пустой затеей, в свободное от учебы время он подрабатывал созданием частных портретов, для чего в это лето и был приглашен в усадьбу своего благодетеля адвоката Леонтьева, решившего увековечить собственный образ.
Из Москвы Алексей приехал накануне вечером, ночь провел в отчем доме, а уже с утра явился в имение Леонтьева, чтобы провести тут за работой около месяца. Помимо портрета Гавриила Павловича он намеревался написать еще несколько пейзажей, благо природа тут красивейшая, но случайная встреча с племянницей адвоката внесла коррективы в его первоначальные планы.
Девочка была не просто очаровательной. Ее ясное личико с бездонными голубыми глазами, яркими, как вода в глубоком озере в ясный солнечный день, скрывало какую-то горькую тайну, то и дело омрачаясь неприятными думами. О чем мог печалиться этот десятилетний ангел?
Не откладывая в долгий ящик, Никаноров попросил у хозяина дома разрешения написать портрет Лизы, получив отчего-то яростный запрет. Несколько дней Алексей мучился, думая, как его обойти, а потом сочинил отличный план, который, к его вящему удовольствию, сработал.
У Лизы был еще старший брат Петя, замкнутый, немного нервный мальчик двенадцати лет. Согласие на работу над его портретом, только не в ущерб своему собственному, адвокат Леонтьев дал. Лизу же Никаноров писал «подпольно», практически по памяти. Иногда он мог наблюдать за девочкой, когда она приходила к своему излюбленному месту на берегу, тому самому, где он впервые ее увидел. Но просить Лизу позировать не мог.
Именно этот портрет он считал своей главной художественной удачей. Ему удалось запечатлеть на полотне тот особый Лизин взгляд, в котором крылись смятение, тревога, почти мука, тут же сменяющаяся полной безмятежностью. Разгадать тайну этого взгляда он так и не смог, потому что тот их первый разговор так и остался последним. Гавриил Павлович тщательно оберегал свою племянницу, категорически запретив ей приближаться к гостящему в доме художнику.
На готовые портреты Гавриила Павловича и Пети Никаноров поставил свою авторскую подпись, а вот тайный Лизин портрет так и оставил без сигнатуры, чтобы не выдать себя ненароком. Первые две работы остались заказчику, а третью картину Алексей увез в Москву, на память о лете, проведенном в доме Леонтьева, и об удивительной девочке, отчего-то запавшей ему в душу.
Глава первая
Картина манила к себе. На первый взгляд в ней не было ничего необычного: просто портрет белокурой девочки лет десяти. Однако она притягивала внимание, словно магнит. Казалось, что изображенная на полотне девочка следит за тобой, где бы ты ни находилась. По крайней мере, Елене из разных уголков антикварного салона чудилось именно это.
Она подошла к полотну уже то ли в третий, то ли в четвертый раз. Елена Золотарева была хорошим искусствоведом, директором областной картинной галереи, а потому пыталась разгадать секрет подобной притягательности. С художественной точки зрения картина выполнена качественно, но не шедевр мировой живописи, прямо скажем. Портрет вызывал у нее профессиональный интерес.
Таилось в нем что-то особенное, мало поддающееся логическому анализу. В картине, к которой она раз за разом возвращалась, не было ни загадочной улыбки Моны Лизы, ни глубины эмоций, переданной через пространство и цвет Винсентом Ван Гогом в его знаменитой «Звездной ночи», ни интриги «Тайной вечери» Леонардо да Винчи, ни страстного слияния героев в «Танго» Эдуарда Мане.
И все-таки изображение девочки создавало едва осязаемую атмосферу страха. И дело, пожалуй, было в ее глазах: голубых, с синеватым отливом, наивных и полных боли одновременно. Пожалуй, эта картина кисти неизвестного автора содержала какую-то загадку, оттого и не отпускала, заставляя разгадывать ее снова и снова.
Лена отступила на шаг и бросила еще один внимательный, оценивающий взгляд на полотно. К ней подошел муж, закончивший знакомство с антикварной лавкой, в которую они зашли, гуляя
