Медуза - Вера Михайловна Белоусова
От Женькиных извинений естественным образом перешли к обсуждению. И тут же поняли, что толком обсудить ничего не могут. В частности, потому, что реагируют на эту историю совершенно по-разному. Катя все-таки склонялась к тому, что лучше на все это плюнуть, Мирела согласно кивала, но вид у нее был озадаченный. Ника нервничала, кусала губу и говорила, что неплохо бы все ж таки разобраться. А вообще они в тот день все были как-то на себя не похожи. Женька, обычно разговорчивая и категоричная, сидела тихонько, забившись в угол дивана, и жаловалась на головную боль. Черт дернул ехать ночным поездом, не хотелось день терять, много от него проку, от такого дня… Лера, далеко не самая трепетная из них, в прошлом большая пофигистка, почему-то на этот раз впала в истерику. Рассуждать была не в состоянии и упорно повторяла, что, во-первых, это неспроста и, во-вторых, что нужно обратиться в милицию. Последняя мысль изумила всех одинаково.
— Ты это серьезно? — осторожно поинтересовалась Ника.
— Что — это?
— Ну вот это, насчет милиции.
— Абсолютно. Серьезнее некуда.
— И как ты себе это представляешь? Понесешь им цидульку?
— Понесу!
— Лера, я тебя умоляю! Тебя там никто слушать не станет. Ну ты сама подумай!
— А я им скажу…
— Что?
— Ничего, — Лера мрачно махнула рукой. — Неважно. Но ведь так же тоже нельзя! Ведь что-то же надо… «Не говори!» Да ради бога! Я человек не принципиальный, охотно промолчу, если надо — но о чем?! О чем — молчать? Не ходить — куда?
Что-то такое Кате померещилось в этот момент, что-то смутно знакомое… когда-то что-то такое уже было…
— Так вот я же и говорю, что это чушь какая-то, — осторожно вклинилась она. — Даже стыдно как-то всерьез разговаривать.
— Пять, Катя! Пять писем, кто-то не поленился. И этот кто-то знает про наши отношения. И почему именно нам?
— А вот это, кстати, не очевидно, — пробормотала Мирела. — Откуда мы знаем, может, их еще пол-Москвы получили?
— Действительно…
— Да подите вы куда подальше с вашей формальной логикой! — Лера стукнула кулаком по ручке кресла. — Я обзванивала знакомых…
— И я, — вставила Ника.
— Вот видите! Никто ничего не слышал! Никто, кроме нас! Оставь, Мирка, — я знаю, что вы с Катькой сейчас скажете! Да, я не могла обзвонить все человечество! Ну и что? Простой здравый смысл говорит, что это нам адресовано, нам — и никому другому!
Лера заводилась все больше. Женя страдальчески сжимала виски.
— Не кричи, ради бога, — сказала Мирела. — Хорошо, пусть так. Дальше что?
— Не знаю, не знаю что!.. Я бы в милицию…
— С ума сошла!
И снова по кругу. Словом, типичное переливание из пустого в порожнее. Так и разошлись, ни до чего не договорившись.
Катя, впрочем, не сомневалась, что так оно и будет. О чем тут можно было договориться? Так — перетереть, выпустить пар. Когда перед уходом стояли в передней — натягивали сапоги, заматывали шарфы, возникла минутная неловкость: зачем собирались, на что рассчитывали? Продолжать разговор не имело смысла, а говорить о другом как-то не выходило. Женя усердно рылась в сумке, валявшейся в передней на тумбочке, и бормотала себе под нос: «Да где ж оно, черт возьми! Неужели кончилось?»
— Лекарство ищешь? — догадалась Мирела. — У меня экседрин есть, хочешь? Я всегда привожу…
— Нет, спасибо… Мне без анальгина не помогает. Да тут оно где-то, сейчас… Или я потом выскочу, аптека в доме…
Расцеловались и разошлись. По дороге домой Катя думала не столько о письмах, сколько о том, что все «девочки» выглядят очень даже неплохо для своих сорока с хвостиком, что Ника явно унывает и надо бы как-нибудь в ближайшее время встретиться с ней, убедить плюнуть на Илью и встряхнуться. А потом в сумке зазвонил мобильник, и она полностью переключилась на собственные текущие дела.
Дела, например, такие. Звонила Катина дочка Варя — сказать, что едет домой, и не одна, а с бойфрендом, которого давным-давно собиралась представить Кате, но все никак не могла собраться. Для порядку спрашивала, удобно ли сегодня, хотя яснее ясного было, что Катя по такому случаю отменит все прочие дела. Катя сказала, конечно, удобно, что за вопрос! — но сама немного растерялась, потому что вечером должен был прийти Гриша, ее собственный бойфренд. Варя относилась к нему вполне лояльно, но — кто его знает — может, сегодня лучше бы без посторонних. Не вполне посторонних, впрочем…
С Гришей было вот что: он был моложе. Не то что бы очень намного… как посмотреть… на целых шесть лет. Катю эта разница временами угнетала, а временами казалось — вроде ничего страшного. Главная беда состояла в том, что они были знакомы в детстве — то есть в Гришином детстве, а Катином отрочестве, хотя потом и потеряли друг друга на много лет. У Катиной матери была приятельница, а у приятельницы — сын. «Катиной матери подруги сын», — как сказала бы Катина бабушка. У Кати осталось о нем довольно смутное воспоминание, зато он говорил, что Катя поразила его в детстве на всю жизнь. И что-то о том, как он увидел ее в белом платье перед выпускным балом… Ох, лучше бы он этого не говорил! У нее, значит, выпускной, а ему в это время — сколько? — одиннадцать, что ли? Кошмар!
Они встретились около года назад, случайно, у общих знакомых. Гриша, как выяснилось, — вполне взрослый, разведенный, два сына-школьника. Катя же примерно к этому моменту почти совсем перестала понимать, зачем нужен муж. Дети — да, дети — другое дело, это — sine qua non[1], плюс любовники время от времени. Свобода, независимость — как хорошо! Так она и жила много лет после развода с Ильей. Гриша пока как будто вписывался в эту схему, но что-то было не так, отношения куда-то двигались, в какую-то неожиданную сторону. Катя пока не знала, как к этому относиться.
С Варькой Гриша довольно легко нашел общий язык, но кто знает, как оно будет с
