Медуза - Вера Михайловна Белоусова

Вера Белоусова

Медуза

Медуза

Катя, женщина разумная и рассудительная, вот чего сначала никак не могла понять: почему не имейл? Зачем идти таким сложным путем? Тратить силы и время. Резать газеты, клеить, ксерокопии, потом доставка… Бред какой-то. А потом до нее дошло: как раз все правильно. Что бы она сделала с имейлом идиотского содержания? Скорее всего, проглядела бы одним глазом и уничтожила, не вдумываясь в смысл. А тут все-таки конверт, письмо — осязаемый, реальный предмет. Опять же усилия чьи-то очевидны, соответственно возникает мысль: вдруг это не просто так? Результат, впрочем, оказался тот же самый: подержала в руках, повертела и понесла выкидывать, потому что сказанное в письме никаким боком не соотносилось с ее жизнью и просто не могло быть ничем иным, кроме дурацкого розыгрыша. «Если ценишь жизнь — свою и близких, никому ничего НЕ ГОВОРИ!» «НЕ ГОВОРИ» — это она сразу заметила — заглавными буквами, разнокалиберными, но заглавными. Что-то такое знакомое… А, ну как же: «Мне нужен труп, я выбрал вас. До скорой встречи. Фантомас». Кто-то решил возродить добрую традицию шестидесятых. Словом, чушь — и быть бы письму в помойке, если бы на пути в кухню Катю не остановил телефонный звонок.

Звонил Илья, бывший муж, как раз в это время находившийся в стадии ухода от второй жены к третьей. Этот бывший Илья, и вторая жена его, Ника, и сама Катя когда-то, сто лет назад, входили в одну компанию. В то, что называлось тогда «наша компания»… Третья жена была сильно помоложе. Катя ее толком не знала. Ника же как была, так и осталась Катиной хорошей приятельницей. Как-то так вышло, что Катя в свое время уступила мужа не только без боя, но даже с большим облегчением. Потому что замуж выходят не для того, чтоб зализывать раны. Это, впрочем, отдельная история…

Илья пребывал в состоянии крайнего раздражения, говорил много и неразборчиво, закрывая трубку рукой, чтобы его не услышали там, откуда он звонил. Он так и не отучился делиться с Катей своими горестями и требовать утешения. Катя привычно слушала вполуха, листая валявшийся на столе журнал. Чем-то он был недоволен, на что-то жаловался, что-то все делали не так, как ему хотелось бы, Ника — в частности… Нет, ну надо же, он же еще и жалуется, что за человек! Вдруг в потоке промелькнула фраза, зацепившая Катино внимание: «Она и так в истерике, а тут еще бумажка эта идиотская, мудачье какое-то забавляется, плюнуть и растереть, а она чуть ли не в милицию…»

— Постой, — сказала Катя, — какая бумажка?

— Ты не слушаешь, что ли? Письмо какое-то, буквы из газеты вырезаны, мальчишки какие-нибудь, хулиганы, говорю тебе — чушь собачья!..

— Позови Нику, а? — Катя почему-то не сомневалась, что он звонит из дому, просто закрылся с телефоном у себя в кабинете.

Илья, должно быть, подумал, что она решила наконец объяснить Нике, как следует расставаться с мужем. Катя слышала, как он кричит с плохо скрытым энтузиазмом: «Ника! Ника, ты где? Иди, Катя с тобой хочет поговорить».

Разумеется, письмо оказалось точно такое же. Ника из-за него нервничала, а впрочем, скорее всего, не из-за него — оно просто подвернулось под руку в качестве дополнительного предлога. Катя добросовестно ее успокаивала. Сама она пока не нервничала, но — удивилась и, вместо того чтобы выбросить, заложила письмо в журнал.

Дальше события стали развиваться в бешеном темпе. Нику, как выяснилось впоследствии, Катина реакция не удовлетворила. Она сочла, что Катя относится чересчур легкомысленно — то ли в силу присущего ей непрошибаемого спокойствия, то ли подыгрывает Илье, — и позвонила пожаловаться еще одной общей подруге, Лере. Выяснилось, что Лера в тот же день получила такое же письмо и уже успела позвонить Женьке. А кто-то из них позвонил Миреле. Или не так: Ника позвонила Женьке сама, независимо от Леры, а Мирела, кажется, позвонила Нике… Словом, порядок созвона совершенно не важен, а важен результат: выяснилось, что пять человек, все — подруги юности, примерно в одно и то же время получили письма одинакового нелепого содержания с угрозами и требованием никому ничего не сообщать.

Катина уверенность в том, что все это не стоит выеденного яйца, немного поколебалась.

Договорились встретиться у Женьки, невольно возродив старую традицию. Когда-то давно встречались чаще всего у нее, потому что все жили с родителями, а Женькиных почти никогда не было дома. Командировки какие-то бесконечные, что-то они там строили, кажется, в Монголии… Женька была сознательная, сессию всегда сдавала в срок, да и все они, в общем, тоже оправдывали родительское доверие, но квартирку эту использовали в хвост и в гриву… (Катя, пока ехала туда, улыбалась, вспоминая.) Теперь-то можно было встречаться у кого угодно, но Женька сразу спросила: «Во сколько вас ждать?» — как будто дело происходило сто лет назад, и никому не пришло в голову спрашивать: а почему именно у тебя.

В те времена, сто лет назад, в любой компании почти все девочки были Ленами. А у них почему-то — ни одной Лены. Зато была Мирела. Плюс к сравнительно экзотическим Валерии с Вероникой — еще и Мирела. Странное имя… В честь бабушки-цыганки, которую Катя долго считала плодом Миркиной фантазии и которая оказалась самой что ни на есть настоящей. Кто-то говорил, что Мирела значит «восхищающая». Вполне подходяще, если так…

А они, кстати, обычно называли ее просто Миркой… Катя вдруг вспомнила: был такой майор Соколов, преподаватель военного дела… Тоже, разумеется, заглядывался на Мирелу, как и все прочие. Долго мялся, прежде чем разрешить сомнения: «Я извиняюсь, Мирра, вы какой национальности? Еврейской?» Катя хмыкнула. Она вдруг очень ясно вспомнила майора Соколова и развеселилась.

Собираться всей компанией они перестали давным-давно. Изредка перезванивались, кто-то с кем-то иногда виделся, иногда встречались в публичных местах, но все вместе — нет. А традиции встречаться только женским составом и раньше никогда не было. Эта встреча, впрочем, тоже была не вполне девичником — скорее, военным советом. Сначала, правда, поговорили о том о сем. Никто как будто не хотел первым касаться неприятной темы. Сидели в гостиной, пили красненькое, жевали бутерброды. Женька просила прощения — не успела ничего приготовить, только вернулась из командировки, из Питера. Вернулась