Никлас Монсаррат - Похищение на Тысяче островов
— Джо! — позвал он резко.
Хоакин Барзан, с виду равнодушно смотревший в сторону озера, встрепенулся. Он был небольшого роста, темный, нервный и выглядел так, будто его безукоризненно белый полотняный костюм ему велик и слишком хорош для него, и он изо всех сил пытается врасти в него. Казалось, он не по праву вторгся на чужую территорию в костюме не того размера и надеется, что это пройдет незамеченным, если он будет держаться невозмутимо.
— Хозяину что-нибудь нужно? — спросил он, не поднимая глаз выше летней рубашки Джона Харпера Харрисона.
— Вы предупредили мою дочь, что ленч подан?
— Да, сэр.
— Где она?
Хоакин показал на берег в сторону клуба.
— Там, за домом.
Джон Харпер Харрисон хмыкнул. Звук этот не предвещал ничего хорошего. Опять где-то на стороне, — означал он. Опять выпивает в компании этих недоумков… Зачем нужна такая яхта, если она ею никогда не пользуется? Тут он осознал нелепость своих рассуждений, и раздражение постепенно сменилось усмешкой. Эллен опаздывала, потому что молода и развлекается в компании других ребят, и кто, кроме старого идиота — безмерно любящего отца, — может ревновать ее к ним? Конечно не он, Джон Харпер Харрисон, у которого в мизинце больше здравого смысла, чем…
Заметив его усмешку и благодушное настроение, Хоакин Барзан собрал необходимое мужество и спросил:
— Сколько мы здесь пробудем, пожалуйста, сэр?
Джон Харпер Харрисон, рассматривавший с законной гордостью владельца плавную линию верхней палубы, там где она переходила в нос яхты, спросил:
— Что такое, Джо?
Для человека достаточно чуткого это прозвучало бы несколько угрожающе, но, помимо чуткости, у Хоакина была еще своя особая задача, и он снова собрал все свое мужество.
— Сэр, пожалуйста, сколько мы здесь пробудем?
— Кому это надо знать? Я скажу шкиперу, когда соберусь отплыть.
Хоакин облизал губы. — Сэр, я должен купить овощи, молоко, лед, содовую воду, хлеб, мясо…
— Ладно, ладно, — сказал Харрисон, снова готовый вспылить. — Я понял… Можете рассчитывать на четыре или пять дней.
Хоакину этого было недостаточно, или достаточно примерно наполовину, но он не решился настаивать. Вместо этого, посмотрев в конец причала, он сказал: — Сэр, ваша дочь идет.
— Самое время, — проворчал Харрисон. Затем он предался удовольствию наблюдать, как она приближается на фоне ландшафта, который (признал он неохотно, как истинный американский патриот) был неплох, вовсе неплох.
Лужайки Королевского яхт-клуба, красиво расположенные, затененные большими деревьями и спускавшиеся к причалам, где на воде качались понтоны и стояло множество судов, служили хорошим обрамлением для девушки, которая действительно была очень красива. Конечно, — подумал Харрисон, заработавший 12 миллионов потому, что стремился в своей продукции к совершенству, — она носит эту нелепую одежду, которой увлекается сейчас вся молодежь — синие джинсы, какие любой уважающий себя работяга выбросил бы в конце рабочей недели, и кофточку-«верхушку», которая могла бы служить ее матери разве что носовым платком, но общее впечатление, безусловно, создается… Эллен Харпер Харрисон шла по причалу, будто он и вообще весь мир принадлежали ей, отмахнувшись по дороге от двух молодых людей, кивнув третьему и сделав большую петлю вокруг группы весьма презентабельных канадских моряков. Она находилась здесь, в яхт-клубе, всего двадцать часов, но слухи о ней уже распространились. Такой уж она была девушкой, и множество молодых людей готовы были с энтузиазмом подтвердить, что именно такими и должны быть девушки.
Она поднялась на борт, отшвырнула сумочку и села к столу под тентом. Все это она проделала с грацией, которая, возможно, заслуживала бо́льшей аудитории.
— Привет, папа!
— «Привет, папа», и что?.. — проворчал Джон Харпер Харрисон. — Я голоден, а ты опоздала… Если ты не можешь прийти вовремя к завтраку, не опаздывай, по крайней мере, к ленчу.
— Я бы не понравилась тебе за завтраком, — ответила Эллен, привычно уклоняясь от темы. — Утром я жутко выгляжу.
Харрисон смотрел на дочь, пока Джо подавал замороженное консоме. Она была красива, — красива, капризна и обожаема.
— Ты вынуждаешь меня сказать, что выглядишь чудесно в любое время суток.
— О, папа! Спасибо!
— Твоя мать напрашивалась у меня на комплименты примерно таким же образом… Тебе тут хорошо, детка?
— Да, очень хорошо, как всегда во время путешествий. Мне понравились места около Кингстона. Тысяча островов прелестна, и этот Глубоководный путь!..
— Хорошее сооружение, — сказал ее отец, не любивший напрасно расхваливать чужую работу. — А здесь тебе тоже нравится?
— Очень.
— Много молодых людей?
— Много.
— А как насчет Грега?
Эллен совсем по-старомодному откинула голову.
— А, Грег!
— А, Грег! — передразнил ее отец. — Месяц назад, леди, мы только и слышали: «Грег Перринг то, Грег Перринг это». Ему предстояло руководить решением всех проблем философии и науки, а ты собиралась выйти за него замуж. Что же случилось?
Эллен, сосредоточенно занимаясь утиной грудкой, которую Джо принес из камбуза, пожала плечами. — Он такой мямля… Ему бы следовало быть здесь. Ведь я здесь, — сказала она таким уничтожающим тоном, что он прозвучал несправедливо. — Почему он не здесь? Монреаль всего в нескольких милях отсюда.
— Возможно, он работает, — ответил Джон Харпер Харрисон с долей сарказма. — Работа, знаешь… Дай парню не упустить свой шанс. Он ведь ученый, а не один из этих ночных мотыльков-плейбоев. И если он сказал, что приедет, значит, приедет.
Эллен посмотрела на отца.
— Я думала, он тебе не нравится.
— Он мне не нравится, потому что недостаточно хорош для тебя, — ответил Харрисон. — Но если уж вообще кто-нибудь тебе подходит, так это он.
— У него нет денег.
— И у меня их не было.
— И он такой серьезный.
— Нашему сегодняшнему обществу не помешает немного серьезности.
— И он такой мямля. — Она повторила это слово с видимым удовольствием.
— Что именно ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, — непоследовательно ответила Эллен, — что он не умеет сопротивляться, позволяет мне делать все по-своему.
— Это что, преступление?
— Хуже. Это занудство.
* * *Наверно многие видели, как моторка покинула гавань вскоре после ленча. Нет, Эллен Харпер Харрисон была не той девушкой, которая могла скрыться незамеченной. Но двое мужчин наблюдали за ней особенно внимательно. Ее отец махал рукой и кричал: — Будь осторожна! — и она отвечала ему: — Все будет в порядке, я поплыву только вверх по реке позагорать. Хоакин Барзан тоже наблюдал за ней, стараясь не смотреть на другую лодку, стоявшую на якоре посередине реки. Эту лодку он теперь узнал бы среди сотни других.
Он хотел снова спросить о дне отплытия яхты, но не посмел. Придется подождать удобного случая… Сам того не замечая, он дрожал, и для этого было несколько причин, целый клубок мучительных переживаний. Он ненавидел всех на яхте. Он был здесь жалкой собакой, а не человеком. Они называли его «Джо», а его настоящее имя было Хоакин, гордое имя. Он злился, боялся и завидовал. Но, кроме того, он был жаден.
Пускай, думал он, спускаясь в камбуз к немытой посуде, пускай смеются, пускай презирают. Его время еще придет, а когда оно придет, его доля составит пятьдесят тысяч долларов. Пятьдесят тысяч долларов янки. Пусть тогда и над этим посмеются.
* * *Три долгих дня с рассвета и до заката трое мужчин в катере наблюдали за тем, что происходит на яхте. Каждый день они меняли свой наблюдательный пункт, иногда поднимаясь выше по реке, иногда бросая якорь на мелководье около острова Дорваль. Но все время они стояли так, чтобы ясно видеть большую яхту. Таким образом, Пэкстон имел возможность получить детальное и совершенно точное представление о распорядке дня на яхте.
В восемь часов Джо спускался на берег и возвращался с небольшими пакетами. Возможно, он нес молоко, почту или то и другое. Он всегда смотрел в их сторону, но ни разу не подал никакого знака. В девять Джон Харпер Харрисон завтракал под тентом на палубе. Он всегда был один и с подчеркнутым вниманием читал газету. Между десятью и одиннадцатью появлялась его дочь, останавливалась поболтать с отцом и уходила на берег погулять. Примерно с полдесятка людей — преимущественно молодых мужчин — собирались на яхте ко времени ленча. Это — из-за девушки, — объяснял Пэкстон, а Дино, целуя кончики пальцев, добавлял: «Ну, она знает дело, представляю, какое удовольствие…» Гости оставались выпить, а иногда и на ленч.
После ленча всегда происходило одно и то же: спускали маленькую моторку, и девушка уплывала вверх по реке на свое любимое место, где загорала. Она никогда никого не брала с собой. Лодку она вытаскивала на песок где-то в уединенном месте в четырех или пяти милях от яхты. Она всегда оставалась там одно и то же время, примерно три часа. (Дважды они незаметно следовали за ней, однажды остались на якоре, ожидая ее возвращения.) Когда она возвращалась, под тентом на палубе снова собирались гости. После захода солнца на «Стригущей волну» зажигались огни, и трое на катере кончали свою вахту и отправлялись туда, где жили, вверх по реке в деревню Пойнт-Клэр, где находился причал для яхт. Там они ставили катер на прикол, садились в свою машину и возвращались в мотель.
