Джеймс Кейн - Растратчик

— Ну что ж, полагаю, возражений не будет.

— Вы хотите сказать, я получу это место?

— Да, конечно.

— Фу, гора с плеч. Ненавижу просить работу.

— А как насчет того, чтобы выпить?

— Нет, спасибо. А впрочем, если чуть-чуть.

Я наполнил ее бокал. Мы поговорили о ее муже: я упомянул, что он своей работой обратил на себя внимание в головном отделении, и это явно ей понравилось. Но затем я внезапно переключил разговор на нее.

— Расскажите лучше о себе.

— Мне кажется, я уже все рассказала.

— Да, но мне хотелось бы знать больше.

— К сожалению, рассказывать мне нечего. Ничего особенного я собой не представляю. Дайте подумать. Родилась в Принстоне, штат Нью-Йорк. Родители долго не могли договориться, как меня назвать. Наконец, когда они обнаружили, что мои волосы становятся рыжими, они назвали меня Шейлой, потому что это звучит по-ирландски. Потом, когда мне было десять лет, семья переехала в Калифорнию. Отец получил назначение на кафедру истории в Лос-Анджелесский университет.

— А кто ваш отец?

— Генри Уильям Роллинсон.

— Я слышал о нем.

— Доктор Роллинсон — для вас, а для меня — просто Хэнк. Что еще?.. Школа. Я была первой ученицей в выпускном классе и просто обязана была поступать в колледж, но вместо этого пошла работать. Устроилась в отделение банка на Анита-авеню. Откликнулась на объявление в газете. Соврала, будто мне восемнадцать, хотя мне было только шестнадцать. Проработала три года. Каждый год получала прибавку к жалованью в доллар. Потом Чарльз стал ухаживать за мной и я вышла за него замуж.

— Пожалуйста, расскажите поподробнее.

— Такое ведь случается, разве нет?

— Простите, меня это, конечно, не касается. Ладно, не важно.

— Вы считаете, мы разные?

— Немного.

— Это было так давно. Я говорила, мне было девятнадцать. В этом возрасте многое видится в розовых тонах. В юности все влюбчивы.

— И вы по-прежнему?..

Эти слова вырвались непроизвольно, голос у меня дрогнул. Она осушила бокал и поднялась.

— Так, что же еще интересного в моей маленькой биографии? У меня двое детей — две девочки. Одной пять, другой три годика, и обе прелестны... Еще я пою в женском хоре «Эвридика», у меня контральто... Вот, пожалуй, и все. А теперь мне пора.

— Где вы припарковали свою машину?

— Я приехала на автобусе.

— Тогда, может, я отвезу вас домой?

— Буду признательна, если вас это не затруднит. Кстати, Чарльз убьет меня, если узнает, что я была у вас. Я имею в виду, что хлопотала за него. Я сказала, что пошла в кино. Вы уж завтра, пожалуйста, не выдавайте меня.

— Это останется между нами.

— Может, я не должна об этом говорить, но он со странностями.

Мой дом — на Фрэнклин-авеню в Голливуде, а ее — на Маунти-Драйв в Глендейле. Это всего в двадцати минутах езды, но когда мы были возле ее дома, я проехал не останавливаясь.

— Знаете, я подумал, что возвращаться домой вам рано, фильм еще не кончился.

— Пожалуй.

Мы направились дальше. Пока дорога поднималась вверх по холмам, мы оживленно болтали, но на обратном пути оба чувствовали неловкость и почти не разговаривали. Когда я въехал в Глендейл, из кинотеатра «Александер» выходили зрители. Я высадил ее на углу, неподалеку от дома. Она пожала мне руку:

— Большое спасибо.

— Просто подкиньте ему идею, и дело будет в шляпе.

— Я ужасно виновата, но... Я чудесно провела время.

Глава 2

Шейла уговорила меня, однако куда труднее оказалось уговорить Брента. Он бушевал и наотрез отказывался от операции или от какого-либо лечения, кроме обычного приема лекарств. Шейла звонила мне три или четыре раза, чтобы рассказать об этом, и с каждым разом наши разговоры продолжались все дольше и дольше. Наконец, когда у Брента случился приступ — он упал возле окна — и мне пришлось вызвать «скорую», у него уже не оставалось выбора. Его отвезли в больницу, и на следующий день Шейла явилась в банк, чтобы приступить к работе. И все пошло так, как она говорила. Она прекрасно справлялась с обязанностями, и вкладчики так же исправно приносили свои деньги, как и раньше.

В первый же вечер пребывания Брента в больнице я навестил его, захватив с собой корзинку фруктов, — скорее как знак внимания со стороны банка, нежели от себя лично. Шейла была у мужа, и, конечно, после того, как мы вышли из палаты, я предложил подвезти ее домой. Она не спешила: дома с детьми осталась горничная. И мы решили просто покататься. На следующий вечер я отвез Шейлу в больницу, а когда она освободилась, мы снова отправились на прогулку. Наконец Бренту сделали рентген и прооперировали. Все прошло хорошо. К тому времени наши поездки стали привычными. Я нашел неподалеку от больницы киношку, где крутили киножурналы, и, пока Шейла навещала Брента, сидел там и смотрел спортивные новости. Ну а после мы снова отправлялись кататься.

Я не пытался за ней ухаживать, а она не старалась уверить меня, будто я не такой, как остальные, кого она встречала прежде. Ничего такого не было. Мы говорили о ее детях, о книгах, которые читали. А иногда она вспоминала о тех днях, когда я играл в футбол, и о другом, что было связано со мной и о чем она знала. Но чаще мы просто катались и молчали. Так что, когда она сказала, что врачи хотят, чтобы Брент оставался в больнице, пока не поправится окончательно, я даже обрадовался. Он должен был пробыть там до Рождества, и это меня также не огорчало.

Отделение банка на Анита-авеню, о чем я, кажется, уже упоминал, было самым маленьким из всех, какие у нас имелись, оно занимало небольшое угловое здание напротив аптеки и выходило одной стороной на улицу, а другой в переулок. В отделении работали шесть служащих: кассир, управляющий, два помощника, бухгалтер и охранник. Кассиром был Джордж Мэйсон, но его перевели в другое отделение перед тем, как прислали меня. Так что обязанности кассира исполнял я. Шейла заняла место Брента, который был управляющим. Помощники управляющего — Снеллинг и Хельм, мисс Черч — бухгалтер, а Адлер — охранник. Мисс Черч из кожи вон лезла, чтобы мне угодить, так, по крайней мере, мне показалось. В банке полагалось согласовывать продолжительность обеденного перерыва с другими сотрудниками, но она всякий раз настаивала, чтобы я использовал на обед полный час, потому как она могла подменить любого сотрудника, — к чему, мол, торопиться и все такое. Но мне не хотелось грести вразнобой с остальными, и потому я отлучался, как и все, только на полчаса и подменял других сотрудников в их отсутствие, так что пару часов я вообще не подходил к своему столу.

В один из дней, когда Шейла еще не вернулась с обеда, а остальные пришли немного раньше, я отправился перекусить. Все служащие отделения питались в небольшом кафе в конце улицы, я не был исключением. Когда я вошел, она сидела за столиком одна. Я хотел было подсесть к ней, но она даже не взглянула на меня, и я занял место через пару столиков. Она смотрела в окно и курила. Наконец она потушила сигарету и подошла ко мне.

— Вы чем-то озабочены, миссис Брент?

— Я подслушала разговор, доносившийся с улицы.

— А, болтовню тех двоих на углу?

— Вы знаете, кто тот толстяк?

— Нет.

— Это Банни Кайзер, главный мебельщик в Глендейле.

— Он, кажется, что-то строит. Сдается мне, мы вели с ним переговоры о том, чтобы войти в пай.

— Он не станет никого брать в пай. Это его здание, и его имя уже выбито над входом. Он хочет вести все дела самостоятельно, но не очень-то хорошо представляет, как это сделать. Здание построено до второго этажа, и он должен заплатить подрядчику. Кайзеру нужна ссуда в сто тысяч баксов. Думаю, такая смышленая девчонка, как я, сумеет провернуть для вас это дельце. Могу я рассчитывать на прибавку к жалованью?

— А как вы собираетесь это устроить?

— Пущу в ход все свои чары. Или, по-вашему, я не способна обольщать?

— Я не говорил этого.

— Попробовали бы сказать.

— Ну что ж, я согласен. Когда нужны деньги?

— Завтра!

— Значит, у нас совсем немного времени.

— Предоставьте это мне, я все улажу.

— Хорошо. Если вам удастся, вы получите два доллара прибавки.

— Два с половиной.

— Хорошо, два с половиной.

— Я задержусь после обеда.

— Я подменю вас.

Я вернулся в отделение и занял ее место у окошка. Около двух часов явился водитель грузовика. Он выписал приходник у Хельма, сидевшего за кассой, и подошел ко мне, чтобы внести десять долларов на депозитный вклад. Я взял его книжку и проставил «10 долларов» в графе прихода, чтобы Шейла вложила деньги в свою кассу, когда вернется. Видите ли, у каждого сотрудника имеется собственная касса, которая запирается, когда он уходит, и содержимое которой пересчитывается раз в месяц. Но когда я достал нашу учетную карточку, общий счет в ней оказался на сто пятьдесят долларов меньше, чем то, что было указано в расчетной книжке.

В банке не принято показывать клиенту, что у вас возникли проблемы с его счетом. Вы изображаете на лице улыбку и ведете себя так, будто все в полном порядке. Ведь главное, чтобы клиент был уверен в надежности банка, поэтому уж если что-то указано в расчетной книжке, то так оно и есть, и как вы будете выкручиваться, клиента не касается. Губы у меня занемели в натянутой улыбке. Я снова открыл расчетную книжку, словно мне требовалось отметить в ней что-то еще, и как бы невзначай уронил на нее большую каплю чернил.