Даниэль Клугер - Непредсказанное убийство
Он нащупал в кармане сигареты, вытащил одну, закурил. Пять лет назад, когда Розовски еще служил в полиции, он здорово нагнал страху на беднягу Салеха: тот как раз торговался с покупательницей, прямо у подъезда, когда на служебном автомобиле подкатил Натаниэль. Увидев бело-синий «форд-транзит» с красными номерами, Салех превратился в каменный столб. Сходство со старым столбом дополнял еще цвет лица, становившегося, по мере приближения Натаниэля, еще носившего в те времена голубую форменную рубашку, все более зеленым — точно покрываясь мхом.
На его счастье покупательницей оказалась мать Натанэля, Сарра Розовски, которая обратилась к сыну только с одним вопросом:
— Ты обедал? — и, услышав:»Да», утратила к нему всякий интерес.
Салех, с перепугу, забыл о необходимости торговаться — деле чести всякого торговца на Востоке — и уступив грозной покупательнице так, что, по-видимому, денег едва хватило на автобус домой, испарился.
— Что это с ним сегодня? — озадаченно спросила Сарра, поднимаясь в квартиру с пестрым толстым ковром в руках. — Такой ковер — за каких-нибудь пятьдесят шекелей!
— Испугался, — коротко объяснил Натаниэль. — Может, без пропуска приехал из Газы.
Сарра непонимающе посмотрела на сына. Тот еще не успел переодеться, и мать, наконец, поняла.
— Тебя испугался, а я-то…
Убедившись, что ничего плохого с ним здесь не сделают, Салех продолжал приходить, был неизменно почтителен с Саррой и почти подобострастен с Натаниэлем. С Саррой он разговаривал на идиш, который освоил, работая на стройке вместе с репатриантами из Румынии. Он ухитрялся проникать в Тель-Авив даже после очередного безумства террористов из ХАМАСа, когда власти вводили для палестинских территорий закрытый режим…
Поддавшись произвольному течению воспоминаний, Натаниэль не заметил, как из подъезда вышла его собственная мать и направилась к Салеху. Он тихо охнул: куда еще ковры?
Но было поздно. Темно-вишневый ковер с плеча торговца перекочевал в руки Сарры Розовски, а две сиреневых пятидесятишекелевых купюры, украшенных портретами гордости израильской литературы, Нобелевского лауреата Шмуэля-Йосефа Агнона, — в руки Салеха из Газы.
3
Во время ежегодных отпусков, ставших за последние четыре года короткими, почти символическими, мировоззрение Натаниэля Розовски с катастрофической скоростью приобретало ярко выраженную антисионистскую окраску. Ему хотелось, чтобы в течение шести-семи дней, пока он будет предаваться безделью, число желающих рептариироваться в Израиль из Россиии и стран СНГ упало бы до нуля, чтобы Сохнут на какое-то время оказался без средств, чтобы Министерство абсорбции объявило забастовку или, на худой конец, аэропорт «Бен-Гурион» закрылся бы на профилактический ремонт. Причем год от года это желание становилось все крепче и, как большинство заветных желаний, абсолютно нереальным. Поэтому, в дополнение к подобным мыслям, Натаниэлю оставалось лишь ругать самого себя за поспешное решение уйти из полиции в частный сыск или молить Бога о том, чтобы в течение недели у репатриантов не происходило ничего, связанного с его работой.
Увы, все происходило с точностью до «наоборот». Стоило ему принять решение о законном отпуске, как начиналась череда непредвиденных (на самом-то деле вполне предсказуемых и прогнозируемых) событий. Например, в России появлялся очередной либерал-демократ, обещавший закрыть границы и разобраться с евреями, ограбившими страну. Последние, естественно, предпочитали не дожидаться подобного развития событий, хотя и понимали всю маловероятность оного. Или в какой-нибудь из бывших союзных республик объявляли «русскоязычных» гражданами второго сорта (как известно, именно на второсортных граждан проще всего свалить собственную некомпетентность или кое-что похуже), и некоренные граждане с простыми русскими фамилиями Рабинович-Вайнштейн срочно осаждали израильские консульства. На крайний случай обязательно находился вконец гениальный экономист-экспериментатор, мечтавший в течение двух-трех недель облагодетельствовать осатаневших от потрясения сограждан. В итоге деньги превращались в подобие спичечных этикеток, а еврейская часть облагодетельствованных сограждан спешно собирала чемоданы. В общем, число авиарейсов компании «Эль-Аль» из Москвы, Киева, Ташкента и прочих подобных мест возрастало примерно вдвое, соответственно увеличивалось число вновь прибывших. И естественно, в полном соответствии со статистикой, возрастало количество обращений в его агентство. И ведь что удивительно: стоило отпуску кончится, как почти сразу же иссякал поток репатриантов, жизнь входила в обычную колею. Во всяком случае, так казалось несчастному Натаниэлю. Последний раз его теория получила подтверждение за год до описываемых событий. В тот самый день, когда он без всякого шума ушел в отпуск, в Хайфский порт, с громадным шумом вошел паром под украинским флагом, зафрахтованный какими-то прекраснодушными христианскими организациями, страстно желающими помочь евреям оказаться, в конце концов, на исторической родине. Паром торжественно доставил в Святую Землю 750 человек. Натаниэль, узнавший о радостном событии из вечерней сводки новостей, схватился за голову и помчался отключать телефонный аппарат. И естественно, не успел.
Никакого выхода из заколдованного круга, им же самим созданного, Натаниэль Розовски не видел. Потому что вот уже четыре года частное сыскное агентство «Натаниэль» оставалось практически единственным в Гуш-Дане детективным агентством, специализировавшимся исключительно на делах новых граждан, прибывших из пост-советского пространства. Оно (не пространство, агентство, разумеется) постепенно становилось некоей репатриантской легендой, сведения о нем и номер телефона передавались из рук в руки — на манер переходящего красного знамени в полузабытом советском прошлом.
Клиенты приходили в контору, клиенты находили Натаниэля дома, клиенты ухитрялись узнавать место его отдыха, словом — отпуск летел в тартарары. Натаниэль не мог без зубовного скрежета читать имя основоположника политического сионизма Теодора Герцля. Скрежетать приходилось часто — в каждом населенном пункте страны непременно была улица, названная этим гордым именем.
Угадывалась во внезапном колебании сезонной численности репатриантов некая мистика. Розовски давно прекратил попытки объяснить загадочную закономерность. Хотя иногда в конце сумасшедшего рабочего дня ему приходила в голову туманная мысль: что случилось бы с полумиллионом репатриантов, если бы четыре года назад, испытав своеобразный культурный шок и внезапную эйфорию от резкого возрастания численности русской общины, он тем бы и успокился? Что случилось бы с ними, если бы он, инспектор Розовски, не стал увольняться из полиции ради открытия частного агентства, специализирующегося на «русских делах»?
Впрочем, все это оставалось вопросами сослагательного наклонения. Действительность же, увы, была такова: выйдя в отпуск, он с невольной тревогой прислушивался к звонкам — и в дверь, и по телефону, так что появлялся на работе после этого якобы отдыха окончательно издерганым и разбитым.
4
— Мама, — сказал Розовски, скрывая досаду за беспечной улыбкой, — а этот ковер мы постелим, наверное, в туалете, да?
Мать, только что гордо вошедшая с темно-вишневым свертком в картиру, непонимающе уставилась на него.
— Что?
— Я имею в виду — ковер ты купила для нас? — спросил Натаниэль. — Или у кого-то еще не хватает этого добра?
— Сто шекелей! — Сарра сверкнула очками. — Это же не деньги!
— Конечно, но я вовсе не о деньгах.
— Через неделю Роза выдает замуж дочку, — сообщила мать. — Плохой подарок?
— Замечательный. Ты совершенно права, — Розовски поцеловал мать в щеку. — Давай, я пока отнесу его в лоджию.
Едва он взял в руки ковер, оказавшийся неожиданно легким, как раздался телефонный звонок.
Сарра вопросительно посмотрела на сына.
— Я в отпуске, — мрачным тоном сообщил Натаниэль. — Меня нет. Я временно умер.
— Типун тебе на язык! — возмутилась Сарра, направляясь к тумбочке с телефоном. — Никогда не говори так. Даже в шутку, — она сняла трубку: — Алло, кто это?
Натаниэль, не дожидаясь конца разговора, быстренько ретировался в лоджию. Уложив ковер в самодельный стенной шкаф, он еще некоторое время помедлил, окидывая рассеянным взглядом окрестный пейзаж, изрядно надоевший за десять лет — ровно столько времени мать жила в нынешней квартире. Выкурив еще одну сигарету и в очередной раз вяло посоветовав самому себе бросить курить, он не торопясь вернулся в комнату.
Мать стояла у тумбочки и отнюдь не собиралась прерывать оживленную беседу. Натаниэль подумал, что его беспокойство относительно нарушения отпускных планов оказалось лишенным оснований. Но Сарра Розовки, заметив сына, вдруг сказала невидимому собеседнику:
