Мелисса Фостер - Аманда исчезает
На стоянке Бойдской Пресвитерианской церкви тосковал лишь «Шевроле» пастора Летт, который, как порой казалось Молли, с нее не исчезал. Подколенные сухожилия словно огнем зажглись: Молли потянулась к солнцу, чувствуя, как каждая мышца пульсирует, пробуждаясь от сна. Раз – Молли подняла руки вверх и шумно выдохнула. Чем заполнить сегодняшний день? Чем себя занять? Молли с нетерпением ждала утренних пробежек, позволявших отвлечься от домашних хлопот, которые она с трудом растягивала на день.
Последний наклон, чтобы расслабить бедра, – Молли изогнулась так, что голова оказалась между колен, а длинный каштановый хвост свесился до земли. Из-за спины донеслось странное щелканье, но вниз головой мало что разглядишь. Обернувшись, Молли заслонила глаза от яркого солнца и заметила, как мимо белого дощатого здания старой церкви пронеслась синяя птица. Молли послышался негромкий мамин голос: «Птичка, птичка синяя, улетай! От тебя покоя нет, так и знай». Молли раздраженно выдохнула и поморщилась. Мать обожала ненароком ронять замечания, которые, как впоследствии поняла Молли, были предупреждениями. Молли с детства знала: мама – ясновидящая, а когда поняла, что этот дар достался и ей, посчитала его совершенно нормальным. Как и мать когда-то, видения она называла Картинами. Сейчас Молли дорого дала бы, только бы забыть свой дар как кошмарный сон. До гибели Аманды видения были нерегулярными, нечеткими и, как песок во время прилива, ежесекундно меняли форму. Гибель девочки изменила в жизни Молли абсолютно все, в том числе частоту и четкость видений. В отличие от большинства матерей, Молли не отмечала свою жизнь важнейшими вехами жизни ребенка. Для Молли существовала только «жизнь до Аманды» и «жизнь после Аманды».
В тени церкви Молли заметила пастора Летт; та стояла одна, безвольно опустив длинные руки. Сразу после переезда в Бойдс Молли решила, что женщина-пастор – это очень прогрессивно для маленького городка, а сейчас, наблюдая, как та смотрит на кукурузное поле, другого пастора даже не представляла. Пастор Летт была замкнута и слегка мужеподобна, но Молли ни то ни другое не смущало. Она быстро прониклась к ней доверием и рассказала о трагической гибели Аманды. Пастор Летт была очень терпелива и всячески поддерживала Молли, которая появлялась в церк ви несколько раз в месяц, чтобы освободить душу от хаоса. «Изгнание хаоса» – именно так пастор Летт называла их разговоры. Она повторяла, что неуверенность может одолеть любого человека: правильно ли он поступил, верный ли выбор сделал? Нужно освободиться от хаоса и навести порядок в душе, чтобы жить достойно во благо себе и другим. Молли с улыбкой вспомнила их встречи, которые с годами стали реже, ведь понемногу, но она пришла в себя.
– Пастор Летт! – Молли помахала рукой.
Пастор обернулась, спрятала руки в карманы, ссутулилась и, коротко кивнув, нырнула в церковь. Не самое любезное приветствие, но Молли не обиделась: пастор, наверное, занята и о чем-то размышляет. Со стоянки Молли направилась к Уайт-Граунд-роуд, пустынной проселочной дороге длиной в три мили, огибающей старую часть Бойдса. Она каждое утро бегала этим маршрутом.
Первые полторы мили Молли бежала быстрее обыч ного: хотелось отрешиться от тревожных мыслей об Эрике и сосредоточиться на прохладном осеннем воздухе, с каждым вдохом наполнявшем легкие. Наконец ритмичный стук ног успокоил ее, и Молли постепенно сбавила скорость. Теперь она бежала себе в удовольствие.
Собственное тело не переставало удивлять Молли. В сорок два она без проблем пробегала по несколько миль, но больше всего радовала не физическая форма, а неутолимое желание бегать и уверенность, которую давал бег. Психотерапевт как-то поинтересовался, наверное, не без оснований, не является ли бег символом прошлого, не от него ли она бежит. Образ так и застрял в сознании Молли. До случая с Амандой Молли бегала, чтобы поддерживать форму. А после бег превратился чуть ли не в смысл жизни. Молли не работала, и мысли об Аманде постоянно лезли в голову. Бег стал единственным спасением от горьких размышлений.
Что может быть прекраснее ветвей высоких дубов, обрамляющих проселочную дорогу? Молли знала каждую яму и рытвину, знала, где любят бродить олени и даже где ярче всего светит солнце – на повороте у фермы Ханны Слейт. Скоро асфальт сменится мягким грунтом и гравием. Напряжение спадало, и Молли жадно вдохнула аромат погожего осеннего дня.
Ей только кажется или впрямь похолодало? Молли побежала быстрее, пульс участился. Через несколько секунд воздух стал ледяным. Молли покрылась гусиной кожей, по спине поползли мурашки. Судорожный глоток – умиротворения как не бывало, его вытеснила уверенность: вот-вот что-то случится.
Дрожащей рукой Молли вытерла лоб. Шорты и топик липли к поджарому телу. В уши набилась жуткая тишина, перед глазами потемнело, во рту стало кисло. Каждый вдох давался ценой невероятных усилий. Ноги одеревенели. Нет! Не сейчас! Молли зажмурилась, заставляя себя успокоиться, чтобы голова не раскололась от напряжения. Бесполезно, ничего не поможет! Молли прижала кулаки ко лбу, готовясь к неизбежному. Сознание заволокло густым туманом. Случайный прохожий, увидев, как ее трясет, решил бы, что это припадок или приступ. Только ведь прохожий не знает разницы между припадком, приступом и Картиной, а Молли знает.
Молли отчитала себя за то, что столько лет позволяет Картинам собой управлять, – марионетка, а не человек! Так или иначе, остановить их она не могла. В голове уже вспыхнула Картина. Сумрачная комната-пещера, в углу дрожит от ужаса девочка, резко пахнет сырой землей.
Молли рухнула на землю и зарыдала от страха и отчаяния: «Нет! Нет! Нет!» Не в силах шевельнуться, она лежала среди сухой грязи и гравия. В голове царил полный сумбур, война между страхом и отрицанием, – страхом перед тем, что показала Картина, и собственным отрицанием ее правдивости. С реальностью Молли сейчас связывала тоненькая ниточка. Горло словно стиснуло обручем, невозможно дышать. Она с трудом встала, пошатнулась и, схватившись за шею, отчаянно попыталась протолкнуть воздух к легким. Наконец первый судорожный, болезненный вдох. Шаг, еще шаг – нужно выбраться с этой пустоши, хотя бы вон туда, за поворот. Дрожащая от ужаса девочка снова мелькнула перед мысленным взором, но ее образ тотчас сменился другим, въевшимся в память, – образом Аманды. По щекам Молли заструились слезы, на сердце лег хорошо знакомый камень.
«Дыши, дыши, дыши!» – подгоняла себя Молли и брела дальше. «Я не виновата!» – стучало в сознании. Видения давно стали частью ее жизни. Молли огляделась: сплетенные над головой ветви, поваленные стволы, густой кустарник не собирались ее щадить. Сосредоточиться никак не получалось: мысли были слишком беспорядочными, тело – слишком слабым. Мир вокруг лишился смысла.
До дороги Молли добралась с трудом. У поворота, где Уайт-Граунд пересекалась с Олд-Бак лодж-лейн, почувствовала себя лучше и зашагала быстрее, решив добраться до фермы Ханны, прежде чем очередная Картина накроет ее.
В кровь хлынул адреналин, и Молли побежала. Она буквально взлетела на холм и пронеслась полмили до фермы и старого красного дома Ханны. Казалось, она попала не на ферму, а в другую вселенную – здесь легче дышалось, пели птицы, на пастбище резвились лошади. Вот она, нормальная жизнь. Ханна с собакой, маленьким биглем с длинными коричневыми ушами и коричневым хохолком на спине, стояла у крыльца.
– Эй, Молли! – Ханна приветливо помахала ей.
Молли схватилась за левый бок, нащупала шов. Адреналина как не бывало, мысли снова превратились в мешанину из страха и неверия. Она подняла руку в знак приветствия и опустилась на траву.
– Молли, что с тобой? – Ханна уже бежала к ней. – Ты словно призрака увидела. – Она села на корточки рядом с Молли, взяла ее за руку. – Ты меня слышишь?
Прикосновение ладони, крупной и огрубевшей от долгих лет работы на ферме, немного успокоило.
– Молли, что случилось?
Молли захотелось спрятаться в объятиях подруги, пусть защитит. Только как объяснить, что она заглянула за границы реальности? Тайна Картин стала мучительной. Страх и напряжение томились в душе, точно дикие звери в клетке, и рвались на свободу. Но откровенничать Молли не собиралась. Она давно поняла: окружающие никаких Картин не видят. Люди боятся ее способности заглядывать в чужие жизни, отмахиваются от ее видений, называют сумасшедшей, считают, что она просто привлекает к себе внимание. С неверно понятыми видениями, восприимчивостью к богатым на сводящие с ума подробности Картинам Молли жила с детства. Некоторые считали ее видения даром, а Молли казалась себе пленницей своего сознания. Ясновидение она считала частью себя, так же как светло-карие глаза или родимое пятно на левом бедре.
– Дыхание… сбилось, – выдавила Молли и про себя попросила видение прекратиться. Но Картина снова набирала силу. Молли стала про себя повторять мантру: «Я спокойна. Я ничего не боюсь. В той трагедии я не виновата».
