Чарльз Вильямс - Мертвая яхта

— Прямо сейчас. Если, конечно, вы ничем другим не заняты.

— Нет. Сейчас мне абсолютно нечего делать.

Она улыбнулась:

— Вот и отлично! Мы поедем в моей машине, если она вам подходит. Ваше снаряжение поместится в багажнике?

— Безусловно, — заверил ее я.

ГЛАВА 3

Когда мы выехали за ворота порта, она достала пачку сигарет. Я прикурил одну для нее, другую для себя. Она отлично вела машину, хотя, по-моему, слишком долго кружила по всяким проулкам, прежде чем выехать на шоссе, и слишком часто поглядывала в зеркальце заднего вида. Впрочем, на это я мало обращал внимания. Я и сам так поступаю, когда веду машину. Никогда нельзя быть уверенным, что какому-нибудь идиоту не придет в голову вскарабкаться к тебе на задний бампер, точно педерасту.

Наконец мы выбрались на шоссе. Она поудобнее устроилась на сиденье и прибавила газу. Мы плавно неслись по дороге со скоростью 60 миль в час. Это была великолепная машина последней марки. От нечего делать я осмотрел и ее внутреннюю отделку. Ничего не скажешь — высший класс! Ножки у хозяйки были под стать машине. Я с трудом отвел от них глаза и перевел взгляд на летящую под колеса гладкую ленту шоссе.

— Вас зовут Билл Маннинг, верно? — уточнила она. — Случайно, не Уильям Стрейсен Маннинг?

Я мгновенно повернулся к ней.

— Откуда вы знаете?… — Затем я вспомнил: — Ага! Вы читали эту ерунду в газетах?

Несколько дней назад одна из местных газетенок напечатала парочку моих рассказов, этаких "Повествований о Людях с любопытной Судьбой и Моряках с Крепким Характером". В них я рассказывал о том, как мне удалось завоевать пару призов в звездных заплывах нашего яхт-клуба, как я в составе команды-победительницы участвовал в парусных гонках на Бермудах, как служил в отряде морских охотников во время войны. В общем, это была неплохая стряпня из трех или четырех занимательных историй, которые в свое время случались со мной. Написав их, я почувствовал себя чуть ли не Сомерсетом Моэмом с аквалангом.

Она утвердительно кивнула:

— Да, я читала. Значит, вы тот самый Маннинг, который написал эти морские истории? Почему бы вам не написать еще что-нибудь в том же роде?

— Из меня выйдет неважный писатель, — признался я.

Тут мне неожиданно пришло в голову, что я в рассказах не называл своего второго имени. Собственно говоря, я не пользовался им с тех пор, как покинул Новую Англию…

Она внимательно смотрела на дорогу перед машиной.

— Вы женаты? — поинтересовалась она.

— Был, но развелся. Три года назад.

— О! Прошу прощения. Я хочу сказать, что думала…

— Ладно, все в порядке, — буркнул я. Мне не хотелось заводить разговор на эту тему. История была чертовски неприятная, и слава богу, что с этим давно покончено. Тут немалая доля и моей вины, и сознание этого, честно говоря, меня мало утешало.

Катарина и я разошлись во взглядах на мою работу, на мои увлечения морем и писательским трудом и вообще на все. Ей бы хотелось, чтобы я занимался политикой, конторской работой и игрой в гольф. В конце концов мы мирно разделили наше имущество и расстались. Я обучился водолазному делу на флоте во время войны и, когда мы развелись, вернулся к этому занятию. Постепенно перебираясь все дальше и дальше на юг. Если уж вам приходится зарабатывать на жизнь нырянием, то, по крайней мере, лучше делать это в теплой воде.

— Я полагаю, у вас большой опыт в морском деле? — полуутвердительно, полувопросительно произнесла она.

Я кивнул.

— Я вырос на этом. Мой отец был моряком, а я ходил на шлюпке под парусом еще до того, как отправиться в школу. После войны я несколько раз пересекал океан на яхте, а в сорок шестом году мы вдвоем с приятелем обошли весь Карибский архипелаг на старом яле.

— Угу, — задумчиво протянула она, — а с навигацией вы знакомы?

— Да. Хотя, пожалуй, я ее уже порядком позабыл. Давненько ею не занимался.

Я никак не мог отделаться от странного впечатления, будто она прощупывает меня по каким-то своим соображениям. В этом было мало смысла. Что за странный интерес к моим морским делам? Я не видел никакой связи между парусным спортом, морской навигацией и розысками утонувшего ружья в каком-то паршивом озере…

Я заметил, что она ничего не говорила о себе, и сам не расспрашивал. Она постоянно направляла разговор на тему обо мне и уже через час знала обо мне больше, чем я сам, не проявив при этом назойливости и любопытства.

Мы пронеслись через небольшой городок, дремавший возле шоссе под горячим солнцем. В нескольких милях от этого городка моя попутчица свернула на проселочную дорогу, петлявшую по холмам среди хлопковых полей.

Мы миновали пару полуразрушенных ферм, затем посадки хлопчатника стали редеть. С этого места пошла пустынная песчаная местность, поросшая жестким кустарником, и вокруг не было заметно ни малейшего признака человеческого жилья.

Проехав около четырех миль, мы остановились перед воротами, преграждавшими въезд на частную дорогу, которая представляла собой лишь две колеи, проложенные между деревьями. На воротах висел знак: "Охраняется. Въезд запрещен". Я подумал, что здесь, вероятно, расположен заповедник частного охотничьего клуба, членом которого является ее муж, но она ни словом не обмолвилась об этом. Недавно по этой дороге уже проезжала машина, может быть, вчера или позже, разрушив своими колесами подсохшую корочку земли на колеях.

Я вышел из машины, чтобы открыть ворота, и мы проехали еще с милю, после чего дорога внезапно оборвалась. Моя попутчица остановила машину.

— Приехали, — заявила она.

Это было прелестное местечко, и в ту минуту, когда она выключила мотор "кадиллака", звенящая тишина охватила нас. Под густыми кронами деревьев, свисавшими над водой, стоял большой плавучий дом, а позади него сверкала на солнце обширная поверхность озера.

Она открыла багажник, и я достал оттуда свой акваланг.

— У меня есть ключ от плавучего дома. Там вы можете переодеться, — сказала она.

Она пошла впереди, показывая дорогу. Ее высокие каблучки четко постукивали по досками причала вдоль берега, и вся ее стройная спортивная фигурка составляла волнующий контраст с этим диким, забытым богом и людьми уголком.

Дощатый пол у правого борта плавучего дома переходил в длинный мол, который вдавался далеко в озеро.

— Я, пожалуй, оставлю акваланг здесь, — произнес я. — Мне хотелось бы сперва осмотреться.

Она молча кивнула. Мы свернули на мол, и передо мной открылась озерная гладь. Мол вдавался футов на тридцать и у конца его были привязаны две небольшие двухвесельные лодки. Озеро было шириной около сотни ярдов. Абсолютно спокойное, оно сияло под солнцем между густыми стенами деревьев, обступивших его со всех сторон, а в двухстах ярдах впереди виднелся широкий мыс.

— Утиная заводь как раз за этим мысом, слева, — сообщила она.

Я с сомнением взглянул на нее:

— И он не имеет ни малейшего понятия, где у него вывалилось ружье?

Она покачала головой.

— Нет. Это может быть в любом месте между пристанью и мысом.

Мне все это продолжало казаться странным, но тем не менее я ничего не сказал, кроме как:

— О'кей. Что ж, пожалуй, можно начинать. Вам придется плыть со мной в лодке, поэтому лучше бы вам переодеться. Эти ваши посудины довольно грязные и сыроватые.

— У меня, кажется, есть где-то в доме старый купальник. Я пойду надену его.

— Ладно. Я жду.

Мы вернулись к сходням и поднялись на палубу плавучего дома. Она отперла дверь.

Дом представлял собой удобное пятикомнатное строение, расположенное на плоскодонной барже. Она показала мне мою комнату и ушла переодеваться. Она держалась со мной холодновато и была, по-моему, слишком самоуверенна, явившись сюда, в этот пустынный уголок, одна с совершенно незнакомым мужчиной.

Впрочем слово "холодновато" никак не подходило к ней. Я убедился в этом через несколько минут, когда она вышла к причалу. Я уже подготавливал одну из шлюпок. При ее виде у меня перехватило дыхание. Черные шерстяные трусики и лифчик составляли весь ее костюм и так эффектно подчеркивали теплый золотистый загар ее кожи, что я ощутил что-то наподобие удара. В ней было нечто царственное, как у богини скандинавских саг. Я смущенно отвел глаза, чтоб не выдать впечатления, которое произвела на меня ее фигурка, и принялся усердно вычерпывать воду из шлюпки. Она же держалась совершенно свободно, с абсолютным безразличием относясь к тому, что была почти обнажена.

Я вставил уключины и придержал лодку, пока она усаживалась. Затем я уложил акваланг на корму и оттолкнул шлюпку от причала.

Ружье я обнаружил в каких-то семидесяти пяти ярдах от берега. Если бы я смотрел вперед, а не вглядывался так пристально в илистое дно, я нашел бы его гораздо раньше. Оно торчало, воткнувшись стволом в ил, почти перпендикулярно дну. Я вытащил его из ила, вынырнул на поверхность и поплыл к шлюпке.