Владимир Кашин - Приговор приведен в исполнение (Справедливость - мое ремесло - 1)
Когда-то он думал, что живет на свете не зря: он ведь оставит людям свои картины, которые и после смерти будут напоминать о нем. А теперь ему стало все это безразлично, и, если бы он мог, сжег бы свои картины и плясал бы вокруг этого костра, как дикарь.
21
Подполковник Коваль сразу заметил, что Тищенко в хорошем настроении. Хотя настроение человека, облеченного властью, ни в каких документах во внимание не принимается, однако люди - это люди, и настроение часто играет немалую роль даже там, где действия должностных лиц ограничены строгими рамками, из которых они стараются не выходить.
Коварная штука - настроение. Незаметно влияет оно на ход мыслей, на восприятие окружающего, на оценку явлений и поступков - своих и чужих.
Заметив благодушное настроение следователя прокуратуры, Коваль обрадовался и, как ни муторно было на душе, попытался улыбнуться.
Тищенко усадил подполковника в кресло и сообщил, что по области уменьшилось число тяжелых преступлений и что начальство относит это за счет хорошей профилактической работы следственного аппарата. Ожидаются поощрения и даже награды.
Слушая Тищенко, подполковник подумал, что рано обрадовался: надо было узнать сначала, почему у следователя такое хорошее настроение, ведь сейчас придется нанести удар именно по этому радужному его настроению.
- Степан Андреевич, вы знаете, что Сосновский отказался ходатайствовать о помиловании?
В тюрьме в эти дни Коваль не был и быть не мог: по закону он не имел доступа к осужденному. Но, узнав, что Сосновский не захотел просить помилования, заторопился к следователю, несмотря на то что к разговору с ним не был еще готов, - жизнь художника исчислялась теперь несколькими днями и могла оборваться в любую минуту.
- Знаю, знаю, - ответил Тищенко, и Коваль удивился той легкости, с которой произнесены были эти слова. - Он изверг и чувствует, что это ему не поможет.
- Степан Андреевич, - сердце Коваля забилось учащенно, во рту пересохло, - необходимо сегодня же обратиться к прокурору области. Пусть даст телеграмму генеральному.
- Какую еще телеграмму? - насторожился Тищенко.
- Приостановить исполнение приговора в отношении Сосновского.
Следователь посмотрел на Коваля, словно не узнавая его.
- Вы что, товарищ подполковник? - произнес он наконец. - Что за шутки?!
- Я не шучу, Степан Андреевич. Приговор не должен быть приведен в исполнение, - преодолев волнение, твердо произнес Коваль. - Я убежден, что допущена серьезная ошибка. И больше всех повинен в ней я.
В больших и круглых, как у ребенка, глазах Тищенко появилась растерянность. Полные розовые щеки его побледнели.
- Что за бред! - пробормотал он. - Вы в своем уме?
- Да, Степан Андреевич, я здоров. У меня есть основания сомневаться, что убийца - Сосновский.
- Вот как! Но где же были эти ваши основания раньше, когда предъявлялось обвинительное заключение?! - закричал Тищенко, словно забыв, что именно он безапелляционно отбрасывал какие бы то ни было сомнения Коваля.
Подполковник решил для пользы дела не напоминать ему об этом.
- У вас появились новые факты, доказательства? - спросил следователь, не сводя с Коваля неприязненного взгляда. - Выкладывайте!
- Пока еще нет... Прямых доказательств невиновности Сосновского нет...
- Так какого же черта?! - Тищенко вскочил и забегал по кабинету. Дмитрий Иванович, - умоляюще произнес он, остановившись рядом с Ковалем, объясните, пожалуйста, что все это значит?
- Степан Андреевич, - спокойно ответил Коваль, - у меня есть некоторые данные. Это еще не доказательства, и нужно время для проверки. Но если Сосновский будет расстрелян, то... вы сами понимаете... Поэтому исполнение приговора необходимо приостановить...
- Есть приговор областного суда, решение Верховного... Не понимаю, чего вы от меня хотите!.. - Тищенко испытующе посмотрел на Коваля. Дмитрий Иванович, простите, ради бога, но, может быть, вы переутомились?.. Не молодой же вы человек, много работаете... Знаете что, - уже добродушно закончил он, - а не обратиться ли вам к комиссару насчет отпуска? Путевочку возьмите в санаторий. Отдохните. И у вас исчезнут навязчивые идеи.
- В таком случае я сам обращусь к прокурору области или дам телеграмму генеральному от своего имени.
- Вы понимаете, что говорите? - снова вскипел Тищенко. - Думаете о том, чем это кончится прежде всего для вас?
- Да, понимаю. Но лучше признать ошибку, пока ее можно исправить.
- В чем же ошибка?
- Мне кажется, мы связали себя первоначальной обвинительной версией. И пошли по ложному пути.
Коваль не решался пока рассказывать следователю о двойнике Петрова, о своих предположениях, которые еще ничем не подтверждались и смахивали на домысел. Это могло вызвать у Тищенко обратную реакцию.
Следователь застонал, словно от зубной боли.
- Под какой удар, Дмитрий Иванович, вы ставите меня этой своей необоснованной гипотезой! А себя? Имейте в виду, после такого скандала вам дадут отставку без пенсии.
- Я не могу сейчас думать даже об этом. Я думаю о Сосновском. А вы, Степан Андреевич, разве сможете спокойно жить и работать, если выяснится, что мы, а вслед за нами и суд, допустили ошибку, которая стоила человеческой жизни?
Тищенко сел в кресло. Задумался. Зазвенел телефон. Следователь не обратил на него никакого внимания.
- Но кто же тогда убил? - негромко, словно обращаясь к самому себе, произнес он. - Ведь с самого начала было две версии. У мужа - Петрова полное алиби, да и мотивов никаких. Человек солидный, управляющий крупным трестом. Вторая версия - Сосновский. Кто же теперь?
- По-видимому, кто-то третий.
- Кто же?
- Пока еще не знаю, - вздохнул подполковник. - Но он будет найден. Я в этом глубоко убежден.
Тищенко подумал, что оперативник пока не располагает ничем. Но неожиданное упорство Коваля тоже озадачивало. Убийца, конечно, Сосновский. Но как же, однако, понять странное поведение подполковника? Что за этим кроется?
- Ну хорошо, допустим, мы приняли ваше предположение, и Сосновский оказался невиновным, а истинного убийцу мы не нашли. Значит, преступление осталось нераскрытым? Ведь никаких других доказательств у нас с вами нет. Над этим вы думали, Дмитрий Иванович?
- Наша задача, и прежде всего ваша, Степан Андреевич, как работника прокуратуры, - не только уголовное преследование, но и защита невиновного. Мы должны быть мужественны и признать ошибку, если она произошла.
- Признать ошибку, - повторил Тищенко слова подполковника. - Если она произошла... Но, по-моему, никакой ошибки нет. Так, кстати, считают все инстанции, не только я. Ни у кого нет ни малейших сомнений. Что ж, по-вашему, вся рота идет не в ногу, один старшина в ногу? Вы ссылаетесь на свое внутреннее убеждение. Основывается оно на расплывчатых гипотезах, на зыбкой интуиции, которая иной раз может привести черт знает куда. А я убежден, что убийца - Сосновский. И, повторяю, не только я, а все, кто так или иначе соприкасался с делом. Причем всеобщее, так сказать, коллегиальное это убеждение зиждется не на смутных догадках, а на прочном фундаменте фактов и улик.
Коваль молчал, но по выражению лица подполковника было видно, что следователь его не переубедил.
- Конечно, проще всего обвинить в убийстве Сосновского, - упрямо повторил Коваль после паузы.
Тищенко задумался. Румянец понемногу снова появился на его щеках. В конце концов, просьбу об отсрочке исполнения приговора можно прокурору как-то объяснить. Хуже, если Коваль сам ударит в колокола или будет действовать через свое начальство. Тогда вся эта ненужная и глупая возня приобретет скандальный характер, и ему несдобровать вместе с выжившим из ума Ковалем.
- Ладно, Дмитрий Иванович, - миролюбиво произнес Тищенко, - обратимся к областному. Хотя считаю, что это блажь. В отношении Сосновского законность была полностью соблюдена, процессуальные нормы выдержаны, и, думаю, придется вам в своем заблуждении раскаяться. А пока ставлю условие: докладывать прокурору будете вы. Напишите и объяснительную... Укажите, что именно вы допустили ошибку в расследовании дела Сосновского и теперь именно у вас появились новые данные... И еще раз напоминаю, - добавил Тищенко, - если все это окажется пустой затеей, вам почти наверняка предложат подать в отставку. А у вас ведь семья, Дмитрий Иванович, то есть дочь.
- Хорошо, - вздохнул Коваль. - Я согласен.
- Не думаю, что Сосновский поблагодарит вас за такую проволочку. Для него сейчас чем скорее, тем лучше.
Коваль промолчал.
- Ну, быть по сему, - сказал Тищенко, видя, что переубедить подполковника невозможно. - Завтра пойдем на прием. Правда, Иван Филиппович все еще в больнице, но ничего, поговорим с Компанийцем. Это даже лучше, - оживился Тищенко. - Он ведь выступал на процессе государственным обвинителем и полностью в курсе дела.
- Идемте сегодня.
- За один день ничего не изменится, - возразил Тищенко. - Мне-то ведь тоже надо подумать, подготовиться.
