Дик Фрэнсис - Осколки
— Введите этого четвертого во все уравнения, — порекомендовал он, — и посмотрите, на какие вопросы получите ответы. Узнаете или нет, зачем Форс хотел вас убить? Зачем на вас нападали? Подумайте.
Не успел я подумать, как один из сотрудников явился с сообщением, что на тротуаре перед особняком стоят Адам Форс и худая женщина с каштановыми волосами — моя подружка Роза. Наверняка тылы Форса прикрывал кто-то еще.
— Так как же нам вывести отсюда мистера Логана? — спросил профессор.
Умницы исследователи предложили сразу несколько вариантов. План, которому я последовал, принадлежал очаровательной сотруднице.
— Поднимитесь по лестнице на седьмой этаж, — объяснила она. — Там дверь на крышу. Соскользните по черепице до парапета и ползите вдоль него направо. Голову пригибайте. Тут семь домов со смежными крышами. Ползите за парапетами до пожарной лестницы на последнем доме. Спуститесь по ней. Я подъеду и отвезу вас к вашему водителю.
Мы с Джорджем Лоусон-Янгом пожали друг другу руки. Он дал мне многочисленные контактные телефоны и высказал надежду, что я найду украденную пленку — дедукция и интуиция мне в этом помогут.
— Слабенькая надежда! — усмехнулся я.
— Для нас она единственная, — сдержанно заметил профессор.
Автор плана моего бегства помогла мне съехать по покатой черепичной крыше. Чтобы меня не заметили, я, потея и дрожа, пополз по-пластунски вдоль парапета, который едва меня прикрывал. Земля была далеко внизу.
Семь домов показались мне пятьюдесятью. Прошедший накануне дождь оставил на крыше лужицы, и моя одежда промокла насквозь. Но я все же благополучно спустился. К тому времени, как Джим привез меня зевающего домой, мы оба изрядно устали.
Джим уехал. На кухне тепло и гостеприимно пахло стряпней, и это казалось совершенно естественным.
— Извини. — Кэтрин кивнула на яичницу. — Я не знала, когда ты вернешься, а есть хотелось.
Она внимательно оглядела меня и вопросительно подняла брови.
— Немного промок, — сказал я.
— Потом расскажешь.
Пока я переодевался, она пожарила еще яичницу, и мы по-дружески мирно поужинали. Я сварил нам кофе и выпил свой, любуясь ее точеным лицом, светлыми вьющимися волосами и чистой кожей. А вот каким видит меня она — об этом оставалось только гадать.
Постепенно, ничего не приукрашивая, я рассказал Кэтрин о событиях дня.
Мы сидели, втиснувшись в широкое кресло. Кэтрин уютно свернулась в моих объятиях и слушала сосредоточенно, с ужасом в глазах.
Я рассказал ей о профессоре и о его методе введения неизвестной величины во все уравнения.
— Так что теперь, — подытожил я, — вспомню все, что кто-либо сказал и сделал, введу во все ситуации Черную Маску номер четыре и посмотрю, что получится.
Я с отвращением осознал, что мне придется припомнить каждый удар и каждое слово Розы. «Ломайте ему запястья», — выкрикивала она.
Кэтрин пошевелилась у меня в объятиях, прижалась теснее, и мысли о постели вытеснили из моей головы образ Розы.
Глава восьмая
Кэтрин ушла затемно, и я пешком отправился в «Стекло Логана». Хотя я пришел за полчаса до начала рабочего дня, Хикори был уже на месте. Он снова упрямо пытался сделать идеальный парусник. Тот и впрямь стал изящнее и ярче, поскольку Хикори пустил вдоль мачты красную и синюю полоски.
Я поздравил его — он пренебрежительно фыркнул. Я подумал, как легко и быстро его солнечный темперамент оборачивается взрывным. Надо отдать Хикори должное, в работе с полужидким стеклом он умел себя выигрышно подать, что пригодится ему на пути к всеобщему признанию. Про себя я, однако, знал, что его потолок — «довольно красиво» и до «великолепно» ему никогда не дотянуться.
Айриш и Памела Джейн пришли вместе, как это нередко случалось. На сей раз они спорили о фильме, где был выведен плохой стеклодув. Они спросили у Хикори его мнение, и все так увлеклись спором, что его драгоценный парусник разлетелся со звоном на пять или шесть кусков. Хикори оставил парусник на катальной плите, и его поверхность остывала быстрее, чем раскаленная сердцевина. Перегрузки, возникшие из-за неравномерной усадки, оказались чрезмерными для хрупкого стекла.
Все три мои помощника пришли в ужас. Хикори взглянул на часы и уныло заметил:
— Хватило всего трех минут. Я как раз собирался поставить его в печь. Будь проклят этот дурацкий фильм!
— Не переживайте. — Я пожал плечами и посмотрел на осколки. — Бывает.
Такое действительно бывает со всеми. И даже с лучшими.
Все утро мы добросовестно работали, изготовляя парящих птичек для мобилей — их всегда быстро раскупают. У Хикори хорошо получались маленькие ладные птички, и, когда к магазину подъехал Уэрдингтон в «роллсе» Мариголд, он снова обрел хорошее настроение. Сама Мариголд выплыла из сверкающего лимузина, хлопая густо накрашенными ресницами, словно жирафа. На ней был сногсшибательный восточный наряд в черно-белую полоску. Она объявила, что приехала с предложением.
Из них двоих Уэрдингтон куда лучше загорел на горнолыжном курорте. Он с довольным видом заметил, что почти все время катался, тогда как гардероб Мариголд стал больше на три огромных чемодана. Вылазка явно пришлась по душе им обоим.
Уэрдингтон деликатно потянул меня за руку, увлек к печи и сообщил, что подпольное братство букмекеров предрекает мне поражение, если не смерть.
— Роза рыщет поблизости, жаждет мести. Так что будь настороже — я слышал, кто-то из Бродвея следит за тобой и докладывает Розе о каждом шаге. Это не шутка.
Мариголд расхаживала туда-сюда по залитой светом галерее, как будто впервые в ней оказалась. Наконец она остановилась перед крыльями Кэтрин, чтобы сообщить нам о цели своего посещения. Нам повезло, сказала она, наши изделия уже высоко ценятся в мире, и она намерена поднять нашу репутацию на недосягаемую высоту.
— Джерард, — она послала мне воздушный поцелуй, — изготовит великолепный Приз Мариголд Найт, который я стану вручать в канун каждого Нового года победителю скачек с препятствиями в Челтнеме в память о моем зяте Мартине Стьюкли. — Она широко раскинула руки. — Ну, что вы на это скажете?
Я ничего не сказал, а только подумал: чересчур. Просто запредельно.
— Видите, — с торжеством продолжала Мариголд, — всем будет выгода. К вам толпами повалит народ.
— Мне кажется, прекрасная мысль, — сказала Памела Джейн. Остальные с ней согласились.
Хрустальные призы на скачках вручают часто, я бы гордился, если бы мне поручили изготовить такой.
— Я мог бы сделать лошадь в прыжке, с золотыми полосками, — приз, достойный Челтнема.
Счастливая Мариголд быстро набросала план действий. Она незамедлительно переговорит с Челтнемским комитетом по призам. Джерард может уже приступить к работе, прессу известят.
Мариголд заранее договорилась с Бон-Бон, что привезет меня. Мариголд, Уэрдингтон и я подъехали к дому Стьюкли одновременно с Прайемом Джоунзом. Прайем любовно лелеял смертельную обиду на Ллойда Бакстера — тот распорядился, чтобы всех его лошадей, включая Таллахасси, перевели на север, поближе к его дому, и поручили другому тренеру.
Бон-Бон появилась из дома, приветливо поздоровалась и увлекла мать посмотреть какие-то наряды, бросив через плечо:
— Джерард, не нальешь Прайему чего-нибудь выпить? Все нужное найдется в буфете.
— Бон-Бон пригласила меня на ранний ужин, — объявил Прайем.
— Чудесно, — сердечно отозвался я. — Меня тоже.
Скорбь по Мартину ушла в глубь души Бон-Бон, словно якорь, удерживающий корабль на месте. Она стала больше заниматься детьми и легче управляться с делами по дому. Я спросил ее, не трудно ли ей пригласить Прайема на ужин, но не ожидал, что она так ловко мне его сплавит.
Мы с Прайемом прошли в кабинет Мартина. Я, как было велено, взял на себя роль хозяина, подольстился к Прайему, как мог, и уговорил рассказать об успехах остальных его лошадей — одну из них хвалили в газетах за победу на скачках.
Прайем с присущим ему бахвальством принялся объяснять, что из всех тренеров только он один смог определить, что эти рысаки достигли прекрасной формы. Развалившись на диване, он потягивал виски с содовой. Я сидел в кресле Мартина и перебирал мелкие вещицы у него на столе.
— Вы хорошо знаете Эдди Пейна, слугу Мартина? — как бы между прочим поинтересовался я.
Прайем удивился:
— Близко мы не знакомы, но иногда я ему сообщаю, какие цвета будут на форме жокеев. Так что мы с ним общаемся.
— А Розу, дочь Эдди Пейна, знаете?
— А вам-то это зачем?
Прайем был заинтригован, но на вопрос не ответил.
Я сказал с признательностью:
— Вы были очень добры, что привезли назад в Бродвей пленку, которую в тот проклятый день, когда погиб Мартин, мне дали на скачках. Тогда я по глупости забыл ее в кармане плаща в его машине. Я ведь так с тех пор вас и не поблагодарил. — Сделал паузу и добавил, словно совсем о другом: — Ходят идиотские слухи, что вы подменили пленку. Взяли ту, что была в кармане, и положили другую.
