Алексей Хапров - Наследник
Глава двадцатая
Следующий день принес страшную весть.
Я сидел на кухне и обедал. Зазвонил телефон. Я вышел в холл и поднял трубку. Это был Баруздин.
— Вроде, нашли, — проговорил он. — Сообщи Катерине, и собирайтесь. Я сейчас за вами заскочу. Нужно ехать.
— Куда? — глухо спросил я.
— На опознание! — рявкнул мой шеф.
В моем животе мгновенно разлилось что-то едкое и леденящее.
— Геннадий Матвеевич умер?
— Он убит!
В моих висках со звоном застучала кровь. В глазах потемнело.
Послышались короткие гудки. Я положил трубку и замер, будучи не в силах сделать хоть какое-то движение.
"Убит! Убит! Убит!", — эхом звучали в моих ушах слова Баруздина.
Как же это так?
Немного опомнившись, я заглянул в спальню. Катерина стояла возле раскрытого окна и нервно затягивалась сигаретой. Мою информацию она восприняла спокойно. Ее тело даже не вздрогнуло. За ширмой белесого дыма, сквозь которую ее лицо представлялось сплошным расплывчатым пятном, не проявилось даже малой толики эмоций.
— Роман Олегович просил собраться, — добавил я. — Он сказал, что скоро заедет, чтобы забрать нас на опознание.
Катерина продолжала сохранять каменную неподвижность. Она лишь слегка кивнула в ответ, и снова повернулась к окну. Я вышел.
"Однако, ведет она себя как-то странно, — подумалось мне. — Как будто ей уже известно о смерти мужа. Или она просто так умеет владеть собой?".
Поднявшись на второй этаж, я покосился на дверь "детской".
"Радику тоже надо как-то сообщить".
Но, немного поразмыслив, я решил пока этого не делать. А вдруг в морге окажется вовсе не Карпычев, а просто очень похожий на него человек? Может же такое быть!
С дурными новостями лучше не торопиться.
Процесс опознания произвел на меня тягостное впечатление. Прежде всего, давила сама атмосфера. Морг — заведение довольно страшное. Царящий в его стенах тошнотворный запах способен вывести из равновесия всякого, кто оказывается здесь впервые.
Смерть не сильно изменила облик Карпычева. При первом взгляде мне показалось, что он просто крепко спит. И только когда санитар приподнял простыню, и я увидел на бледном, обескровленном, бездыханном теле известного актера уродливый порез, именуемый на судебно-медицинском языке "глубокой ножевой раной", до меня со всей очевидностью дошло, что его безвозвратно покинула жизнь.
Вот ведь оно как! Есть человек, и нет человека. Многие годы он живет, становится неотъемлемым элементом того, что тебя окружает. И вдруг, в какой-то момент, его сознание гаснет, как лампочка после щелчка выключателя. И ты явственно ощущаешь, что в этом мире стало что-то не так, и что в нем больше нет уже всего того, к чему ты привык.
Всю обратную дорогу мы с Катериной и Баруздиным хранили тягостное молчание. Подобные миссии к разговорам не побуждают. Все наше общение свелось к одному-единственному вопросу-ответу.
— А где его нашли? — спросил я.
— Рядом с оврагом, — ответил Баруздин. — В канализационном люке.
Его слова заставили меня похолодеть.
Сидевшая на заднем сиденье Катерина вздохнула и нервно повернулась к окну.
Когда мы приехали домой, я собрался с духом и подошел к комнате Радика. Дверь оказалась не заперта. Мальчик лежал на кровати и смотрел телевизор. Его лицо было страшно напряжено, и имело какой-то пепельно-серый оттенок. Вслушавшись в то, что доносилось из динамика, я понял, что сообщать ребенку мне уже ничего не придется. Он уже все знал.
— … Экспертиза установила, что смерть Геннадия Карпычева имела насильственный характер. Прокуратурой возбуждено уголовное дело по статье "Убийство". От дальнейших комментариев следственные органы пока воздерживаются…
Радик повернул голову. Увидев меня, он вздрогнул, резко соскочил с кровати и схватил стоявшую на стуле тарелку с остатками какой-то еды.
— Пошел вон!
В его взгляде было столько лютой ненависти, что я невольно отпрянул, и едва успел закрыть дверь, прежде чем тарелка угодила мне в голову. Послышался звон разбитого фарфора. Щелкнул замок.
Мне было обидно до глубины души. Я не считал, что заслужил такого к себе отношения. Я старательно пытался оправдать мальчика, отнеся его выходку на чудовищный стресс, который ему, безусловно, пришлось пережить. Но его враждебность, тем не менее, оставила на моем сердце чувствительный шрам.
Глубокой ночью мое внимание привлекли какие-то странные шаги. Они доносились из коридора. Шаги были тяжелые, неторопливые, шаркающие. Их звук медленно приближался. Мне тут же вспомнился вчерашний кошмар Катерины.
Я нервно сглотнул слюну и приподнялся на кровати.
Шаги становились все ближе и ближе. Когда они поравнялись с моей комнатой, в щелях проема мелькнул тусклый свет.
Меня пробрал мороз. Во рту пересохло.
Шаги стали отдаляться, и вскоре стихли. Я перевел дух. ПереборСв овладевший мною страх, я поднялся с кровати и выглянул из комнаты.
В коридоре было темно. Он казался пустым. Я замер и прислушался. Стояла мертвая тишина.
Вдруг справа что-то блеснуло. Я резко повернул голову. Перед моими глазами мелькнуло лицо Карпычева. Оно было огромных размеров. Его окружала какая-то бледная, полупрозрачная дымка. Через секунду оно исчезло.
Мои ноги приросли к полу. Сказать, что я испугался — это не сказать ничего. Моя душа буквально ушла в пятки. Я словно окаменел от ужаса, и, как зачарованный, продолжал смотреть в ту точку, где проявилось видение. Но оно больше не возвращалось.
В мои ноздри ударил слабый запах гари.
Призрак!…
Глава двадцать первая
С самого раннего утра дом Карпычева стал напоминать осажденную крепость. Его буквально окружили журналисты. Они просто поражали своей наглостью. Сталкиваться с репортерами мне доселе никогда не доводилось. Может, поэтому я раньше и относился к ним с доверием и уважением. Но с того дня мое мнение о них круто изменилось. Я убедился, насколько это препротивный народ.
Потерпев неудачу в попытках пообщаться с домочадцами погибшего артиста (Катерина давать интервью категорически отказалась, а Радик заперся в своей комнате, и на все обращения в свой адрес отвечал грубыми "посылами"), корреспонденты беззастенчиво стали искать окольные пути для проникновения внутрь. Походив вокруг дома, но так и не найдя ни одной щели, сквозь которую можно было бы пролезть, пишущая и снимающая братия взобралась на кузова своих машин и нацелила объективы на просматривавшийся поверх забора двор.
Бедного Ширяева, когда он, сдав смену Панченко, вышел из калитки, едва не растерзали на части. С трудом отбившись от микрофонов и диктофонов, он еле-еле унес ноги.
Катерина пребывала в дикой ярости.
— Блокада! Осадное положение! Саранча! — гневно восклицала она, кивая на окно, когда я вошел на кухню, чтобы позавтракать. — Даже шторы открыть нельзя.
Я спросил ее про Радика.
— Откуда я знаю, ел он или нет? — раздраженно бросила Катерина. — Его голодом никто не морит. Пусть спускается и ест себе на здоровье. Я ему не официантка.
Хорошенько подкрепившись, я разогрел еще одну порцию картошки с бифштексом, добавил салат, хлеб и чай, поставил все это на поднос и понес на второй этаж.
Подойдя к "детской", я опустил поднос на пол, деликатно постучал и крикнул:
— Радик! Я принес тебе покушать. Выйди, возьми.
После этого я сразу ушел к себе. Спустя несколько минут до меня донесся легкий скрип двери и позвякивание тарелок.
"Ну, слава богу", — облегченно вздохнул я.
После полудня появился Баруздин. Он был не один. Вместе с ним приехали еще пятеро дюжих молодцев. В считанные минуты они навели на улице порядок. Вся корреспондентская рать, невзирая на шумные протесты, была оттеснена от забора метра на два.
— Ну, как тут у вас? — устало спросил мой шеф, войдя в дом.
Катерина молча махнула рукой и ушла в гостиную. Баруздин обратил свой взор на меня:
— Без происшествий?
— Вроде, все живы, — ответил я и добавил: — Роман Олегович, я здесь еще нужен?
Этот вопрос уже второй день вертелся у меня на языке. Смерть хозяина и исчезновение старика сделали мое положение в этом доме совершенно непонятным. Ведь те задачи, ради которых я был в него поселен, сами собой отпали. Меня грызла неловкость: с какой стати я продолжаю здесь находиться, и в каком качестве? Моя бесполезность представлялась мне очевидной. Я резонно рассчитывал, что после этого разговора соберу свои вещи, и со спокойной душой вернусь к своим родственникам, тете Клаве и дяде Саше. Но, к моему удивлению, Баруздин решительно закивал головой.
— Нужен, — твердо произнес он. — Ты же видишь, что здесь творится. Надо, чтобы в доме оставался хотя бы один здравомыслящий человек, который бы за всем присматривал. Катерина меня, кстати, уже об этом просила. У нее, вон, совсем нервы расшатались. Ей уже призраки стали мерещиться.
