Алексей Грачев - Кто вынес приговор
- А работать на кого будем? - спросил один из красноармейцев, натягивая на голову шлем.
- Как на кого? - оторопел зазывала. - На вас. На трудовую артель.
- Знаем, что за трудовая артель, - засмеялся второй, тоже облачаясь в шлем. - Батька, матка, дочки, сынки. А звание - трудовая. От финансовых агентов чтоб скрываться. Нет, дядька, не мани нас наварным столом... Трудовая валяная артель, - закончил он презрительно. - Айда, Саня, смотреть я на него не могу.
Костя проводил их взглядом, одобрил про себя: молодцы ребята, как отчесали мелкого буржуя, и головы не поднимает, сидит как в воду опущенный. Увиделся ему тут вагонный тупик за станцией, у лесопилки, а на рельсах, засыпанных снегом давно, в два ряда эти паровозы старые: понурые, с пробитыми тендерами, с помятыми будками, с выбитыми стеклами, с механизмами, опутанными золотистой паутиной ржавчины, с разинутыми по-голодному топками, из которых и до сих пор тянет каменным углем остро и едко. Собирались их было валить в литейные печи, да вот комитет большевистской партии решил поднять людей на ремонт. Оно и понятно - мало паровозов, а заводы не отстроены, чтобы выпускать их быстро да дешево. Подумал: может, уже нынешней зимой выйдут паровозы на большую дорогу, побежит за ними на стальной пристяжке черед вагонов, платформ, пульманов, цистерн. Зафукают они черным дымом, застучат колесами по рельсам - где будут в это время парни в армейских шинелях?
- Ремонтировать паровозы собрались, - проговорил он, поднял голову и поразился даже. Только что разговаривали его соседи по столу с тихой матерной бранью, с "блатной музыкой", с плевками, с чавканьем, с пыхтеньем. А тут замолчали, глядели на Костю с тревогой, с ожиданьем, и казалось, что ждут они какого-то приказа от инспектора, вроде: "Идемте со мной..."
И были в напряжении, даже клонились со стульев. Крикни кто-нибудь "шухер" - кинулись бы к дверям. Или же на него, на инспектора, с наганом, с ножами, которые, наверняка, в карманах. Поболтав ложкой, как ни в чем не бывало, как не заметив этой разительной перемены, случившейся непонятно по какой причине, он сказал снова:
- Глядишь, ездить в поездах будем свободней. Купи билет и езжай, хоть в мягком, хоть в жестком.
Хрусталь вздохнул, перекатил окурок из одного угла рта в другой, проговорил лениво:
- Зачем нам мягкий. Мы привыкли в арестантских за казенный счет.
Тут же встрепенулся незнакомый мужчина:
- А ты хлебай похлебку, а то остынет.
- Я и холодную люблю, - отозвался спокойно Костя, разглядывая теперь пристально рябое лицо с дикими глазами. - А вот ты кто такой, чтобы меня тыкать, я бы хотел знать?
- Арестуй и узнаешь, - закричал незнакомец и выложил кулак с татуировкой, другой рукой зашарил в кармане. Что там у него? Нож? Наган?
- Ну, ты, - подтолкнул вдруг Хрусталь своего соседа под бок локтем. "На скрипке сыграть"* захотел?
_______________
* Н а с к р и п к е с ы г р а т ь - быть арестованным.
Он улыбнулся миролюбиво, пояснил пренебрежительно:
- Псих, что с него спрашивать. Ушков это. "Ксива"* у него дагестанская. Давай, Ушков, выкладывай свою "бирку".
_______________
* К с и в а - документ.
К удивлению Кости, незнакомый вытянул из бокового кармана документ, кинул через стол, рядом с чашкой. Кажется, и верно, в порядке, дагестанская отметка. Может, украл где или же подделал... Он так же бросил его назад, вызвав на лице Хрусталя поощрительную усмешку.
- Уточним как-нибудь...
- Уточняй, - хмуро буркнул Ушков.
Вскочила вдруг Лимончик, затягивая платок.
- Погоди, Зинаида, - остановил ее Костя, снова откладывая ложку.
Нет, придется ему хлебать холодную солянку.
- Сколько раз тебя предупреждали, чтобы не появлялась на улицах с мужчинами?
- Кормиться-то надо, - протянула плаксиво Лимончик, надула губу, точно капризный ребенок.
- Почему сбежала из ремонтных?
- Пыльно там. В носу все время щиплет.
- Пыльно, а табак куришь. И папиросы, и махорку садишь вовсю.
Лимончик рассмеялась, запустила руки в рукава.
А Костя вот тут не выдержал наконец. Он заговорил, а голос срывался:
- Вам Советская власть дала амнистию. Верно, безработица. Но сейчас посылают людей на расчистку путей, на выгрузку и погрузку, по пятьсот человек ежедневно. Постоять в очереди на бирже, и в кармане - трудовые деньги...
- В домзаке я эти проповеди слыхал, - отозвался со смехом Хрусталь. Теперь вот в трактире...
- Что он к нам завалился, - закричал вдруг Ушков. - Шел бы своей дорогой. И на другом столе не растаял бы.
Костя посмотрел на Лимончика, ожидая ответа.
- Пусть меня назад отошлют, в Питер, к папе с мамой, - протянула она нараспев, покачалась, точно исполняла падеспань. Нагнулась через стол близко к лицу Кости, пахнуло резко табаком и духами, пивной горечью:
- Я благородных кровей, может.
Костя пообещал хмуро:
- Попадешься еще раз - вышлем дальше. Лес валить будешь.
- Я, может, замуж выйду за лекаря. Вот вам и лагеря, - засмеялась снова Лимончик, направляясь к двери из трактира.
- А вот я так отработал уже досыта, - сказал Хрусталь. - В Ямбурге, на родине, у купца, у зеленщика. Корзины ему таскал на базар. И в Петрограде - печатником. У меня профессия такая - печатник.
- Знаю я твое печатание, - ответил Костя. - Когда тебе было стоять за машиной, если имеешь восемь судимостей за грабежи, кражи, за побеги из "Крестов". Один с наружных работ, второй - из лазарета...
- Пришла ксива?
- Пришла, куда от нее денешься.
- Как от пупка своего, - прибавил Хрусталь. Он снял руку со спинки стула, запустил в карман, вытянул бутылку, заткнутую куском хлеба.
- Можешь шить нам дело, гражданин инспектор, а мы выпьем... Шесть гривен за перегонную бутылочку заплатил трудовых денег.
- Другая статья тебе будет, Хрусталь...
Сказав это, заметил, как помигал Хрусталь, как дернулся он невольно на стуле и тут же осклабился:
- Статей много, целая книга.
Подошел какой-то посетитель, увидев Хрусталя, шатнулся в сторону, а налетчик захохотал теперь с какой-то злостью. Налив самогон в стаканы, один поставил перед Ушковым, выкрикнул:
- Пей, Ушков. И не морщи лоб, а то вытащит инспектор кабур.
Он выпил, проследил, как бросил Ушков в рот содержимое стакана, проговорил:
- Дружок мой, Ушков. Два года назад докатился я до Москвы из Питера. В "коробочке" и встретились. "По блоку"* вместе уходили, только я - в Питер на отсидку, а он сюда.
_______________
* П о б л о к у - по этапу.
- О делах говорили? - спросил Костя.
Хрусталь хмыкнул, пробормотал, качая головой:
- Веселый ты человек, дядя-сыщик, а с виду не скажешь, всегда строгий, деловой и ходовый человек...
Он отодвинул тарелку, поднялся, гремя стулом:
- Подымай, Ушков, свой варзушник.
- Уж помогать так помогать, Хрусталь, - быстро сказал Костя. - Кто-то на той неделе снял с женщины перстни да кольца, а из ушей - сережки. Перстни с бирюзовыми камнями, дорогие...
Хрусталь застыл, неторопливо оглянулся, а глаза замигали, не остановишь - с чего бы это? Ушков тоже наклонил голову, точно ждал сигнала от своего дружка.
- Один был в длинном пальто из парусины желтого цвета, а второй - в кожаной куртке да шлеме...
- Так вот и ищи эту парусину.
И Хрусталь пошел быстро между столами, отталкивая встречных плечом. За ним Ушков, пригибаясь, точно борец на ковре. В коротком пиджаке, в желтых лаковых сапогах, какие обычно носят "юрки" - ловкие и опытные воры-рецидивисты.
Появился официант, собирая со стола тарелки, заговорил с каким-то возбуждением:
- Присматривал я за столом, Константин Пантелеевич. Ну и в компанию сели вы. Ай-яй-яй...
- Сидим, бывает, что поделаешь.
Он оглядел шумящие столики, как поискал там кого-то, спросил тихо:
- В кожаной фуражке был здесь вчера или сегодня?
- Ходил Хрусталь в такой фуражке.
- Это я знаю.
Нет, не Хрусталь напал на человека в белых бурках. А вот почему он заморгал, как зашел разговор о серьгах и кольцах? С чего бы это?
17
В "дознанщицкой" тянуло угаром, как в давно заброшенной бане. Из дежурки доходил сквозь стены голос дежурного, повторяющего слова телефонограммы откуда-то. В коридоре негромко бурчал милиционер - ругал посетителя, прибредшего в розыск в такую рань.
- Некогда им с тобой... Заняты...
За окном накатывался метельный ветер, повизгивала плохо прикрытая форточка. Площадь льнула к окнам брезжущим светом фонарей, редкие прохожие казались странниками, уходящими за стены зданий, как в далекие, неведомые поля.
Сидели в пальто, в шубах, не снимая шапок, для тепла нещадно дымя папиросами. Летучку сегодня вел Костя, по поручению Ярова, отбывшего вчера еще в уезд. Сбоку Федор Барабанов - с покрасневшим крючковатым носом, с плохо пробритыми щеками. Вчера он надумал отпроситься на день, а Яров не разрешил: и так агенты на счет. Вчера же, проходя по коридору, слышал Костя, как покрикивал в курилке Барабанов. Кому-то там (не голым же стенам) жаловался:
