Евгения Грановская - Код Рублева

То же ощущение нарочитости происходящего возникало у Галины, когда Махно заводил свои разговоры про «народ».

Галина никак не могла понять, чем именно крестьянин лучше дворянина. Тем, что у крестьянина меньше собственности и денег? Ну хорошо. Допустим. Но ведь есть, во-первых, зажиточные крестьяне. А во-вторых – нищие (в полном смысле этого слова) дворяне. С ними-то как? Почему Махно охотно оказывает помощь сытому крестьянину, а голодного дворянина приказывает отвести в лес и расстрелять?

Можно предположить, что нынешние обнищавшие дворяне расплачиваются за грехи предков. Ну ладно. Вроде бы разобрались. Но пройдут два-три поколения, и потомки нынешнего бедного дворянина и зажиточного крестьянина вновь поменяются местами. А еще через два-три – опять. И опять. И так до бесконечности. И что же? Каждые пятьдесят-семьдесят лет одна половина жителей страны будет резать и расстреливать другую? И в этой социальной мстительности – главный смысл существования великой нации?

Галина покачала головой. Нет. Она отказывалась верить этому бреду. Просто воевать легче и интереснее, чем полоть грядки с клубникой. Взрастет клубника или нет – еще неизвестно. Вероятность же срубить шашкой голову богатому землевладельцу и завладеть его имуществом несравненно выше.

Глупые, глупые мужчины… Видно, и правда, здравый смысл в этой стране остался только у женщин. Галина посмотрела на Махно долгим, задумчивым взглядом, потом вздохнула, опустила глаза на вязанье и бойко заработала спицами.

– Смотрите, – тихо сказал Пирогов. – Кто это там едет?

Он слегка раздвинул рукой кусты, чтобы Алеше и артисту лучше было видно.

По дороге ехали всадники. На гнедом жеребце восседал прямой, как палка, человек в серой шинели и кожаной фуражке, на околыше которой мерцала кроваво-красная большевистская звезда. У него было чуть вытянутое, бледное, с землистым оттенком лицо с какими-то неопределенными, словно подтертыми ластиком чертами. Глаза не то черные, не то темно-серые, глубоко посаженные и какие-то тусклые, будто матовые.

Он повел носом вправо и влево – как бы принюхиваясь, и вдруг остановил лошадь прямо напротив кустов, где прятались Алеша Берсенев и его спутники. Кончик носа у человека был острый, ноздри – тонкие, трепещущие.

Всадники проехали мимо, но один из них остановился рядом с бледнолицым. Этот был широкоплечий, кряжистый, в черной, сильно заношенной фуражке. Он выправил коня и спросил:

– Что случилось, товарищ Глазнек?

– Ничего. Показалось, – ответил тот тихим, сипловатым голосом.

Кряжистый огляделся по сторонам и сказал:

– Мальчишка не мог далеко уйти.

– Верно, не мог, – ответил бледнолицый.

– Думаете, эти двое все еще с ним?

– Не знаю.

Конь под широкоплечим слегка взбрыкивал. Широкоплечий осадил его и раздраженно произнес:

– Черт! Вымотался, сил нет! Задница – будто на маслобойне побывала! И голова раскалывается. Дернул же меня черт с батькой пить.

Бледнолицый недобро на него прищурился.

– Он вам уже «батька»?

– Бросьте, комиссар. Я ведь это так сказал – к слову. Черт, как же все-таки болит задница. Честное слово, поймаю сучонка – на ремни порежу! Самолично! Столько мучений из-за какого-то щенка. Скажите хоть, что такого важного он тащит?

Бледнолицый промолчал.

– Военная тайна? – с легкой усмешкой осведомился широкоплечий.

Комиссар и на этот раз не ответил.

– Ох, тайны, тайны… – проворчал широкоплечий. – Наверно, тащит пуд золота. Не иначе.

Он стегнул лошадь и поскакал догонять своих товарищей. Комиссар проводил его холодным, оловянным взглядом, затем еще раз внимательно посмотрел на кусты, отвернулся и медленно тронул лошадь.

Только когда всадники скрылись из глаз, когда затих перестук лошадиных копыт, Пирогов решился заговорить.

– Фу, пронесло, – облегченно произнес он. – Уберег Господь от расправы. – Он повернулся к Алеше. – Ну? И какого черта вы им понадобились? Они ведь о вас говорили?

– Я… не знаю, – тихо ответил Алеша.

– Идальго, вы слышали? Евгений Александрович, вы слышали? Он «не знает». А кто знает?

Артист поднялся на ноги и сказал:

– Отстаньте от него. Вы же видите, парень напуган.

– Напуган? А я не напуган? Я, может быть, еще больше напуган! Видели, как он на кусты смотрел? Я думал, он мне прямо в душу заглядывает! Никогда не видывал таких глаз… А вы-то что молчите, господин Берсенев? Признавайтесь – что это за дьявол за вами охотится?

– В самом деле, Пирогов, – мягко заговорил Миронов, поблескивая стеклышками очков, – вы же видите – Алеше плохо. Вот станет лучше, и он, может быть, вам все расскажет. Правда, Алеша?

– Правда. – Алеша тяжело поднялся на ноги, изо всех сил стараясь сдерживать подкатившую к горлу тошноту. – Только я не знаю, что рассказывать. Я никогда прежде его не видел.

– Тогда хотя бы скажите, что вы несете в Москву, – потребовал Пирогов. – Мы с вами, и мы должны это знать. Вы ведь что-то несете?

Алеша стоял, держась рукой за ствол березы, с бледным измученным лицом. Лоб его покрывали мелкие капли пота.

– Пирогов, если вы от него не отстанете, я вас застрелю, – тихо пообещал артист.

Пирогов встретился с ним взглядом, и тут же поспешно отвел глаза.

– Да я так только спросил, – сказал он, пожимая плечами.

– Извините, господа… – пролепетал вдруг Алеша и, закрыв рот руками, поспешил за деревья. Там его вырвало.

6. Странный чучельник

Утро выдалось пасмурным. Моросил дождь. Возле метро толклись продавцы семечек и орехов, пенсионеры, сующие прохожим рекламные листки, представители политических партий, раздающие листовки с фотографиями улыбающихся или, напротив, деловито-сосредоточенных кандидатов.

Марго удивленно посмотрела на отца Андрея, на его высокую, подтянутую фигуру.

– Сойдет, – сказал она. – Даже на человека похожи стали.

– Вы находите?

Дьякон, одетый в белую рубашку и вельветовое черное полупальто, вытряхнул из пачки сигарету и угрюмо вставил ее в рот. Его темные волосы и даже брови были влажными от дождя, но он не обращал на это никакого внимания. Марго раскрыла было зонт над его головой, но он отрицательно качнул головой.

Дорога к дому, в котором находилась мастерская Берга, заняла минут десять. К черной железной двери вели две широкие ступеньки. Синяя табличка с золотыми буквами, привинченная к двери, сообщала:

Взойдя на крыльцо, Марго нажала на черную кнопку замка, и железная дверь с тихим писком приоткрылась.

Шагнув внутрь, Марго и отец Андрей оказались в довольно тесном помещении, напоминавшем предбанник или сени. Справа – окно, выходящее во двор, слева – пластиковая стойка. Левее стойки, на квадратной колонне из гипсокартона красовалась коричневая табличка, на которой золотыми буквами было оттиснуто:

– Никого нет, что ли, – проговорила Марго и постучала кулачком по пластиковой стойке.

Откуда-то из глубины помещения послышались звуки шагов. Шаги были шаркающими, неуверенными, словно из темной глубины коридора к ним приближалась спеленатая в бинты мумия. Наконец в дверном проеме показался сутулый человек с одутловатым, желтым лицом, совершенно лысый, с неприятными голубыми глазами, скуластый и морщинистый. Он был в клетчатой рубашке-ковбойке и старомодном жилете. На шее у мужчины красовался широкий вязаный шарф, скрывающий подбородок и нижнюю часть желтых, словно вылепленных из воска, щек.

Мужчина подошел к стойке, оглядел визитеров, остановил цепкий взгляд на Марго, разлепил узкие бледные губы и медленно произнес:

– Чем могу быть полезен?

Голос у него был глуховатый, шамкающий.

– Вы доктор Берг? – спросил отец Андрей.

Человек слегка склонил голову и сказал:

– Да, это я.

– Мы бы хотели с вами поговорить.

– Поговорить о заказе?

– О профессоре Тихомирове, – сказал дьякон.

В голубых глазах доктора Берга, в самой их глубине, полыхнул неясный огонек, который через мгновение потух, словно на него накинули кусок брезента.

– Здесь я принимаю заказы, а не беседую, – медленно отчеканил он. – Вы будете делать заказ?

– Нет, мы не будем делать заказ, – сказал отец Андрей.

– В таком случае не смею вас задерживать.

Доктор Берг сделал вялое движение, словно собирался повернуться и уйти, но тут в разговор вмешалась Марго.

– Вообще-то, заказ есть, – сказала она.

Доктор Берг повел лысой головой и вопросительно на нее посмотрел.

– Какого рода? – осведомился он.

– Хочу сделать чучело вот из этого господина! – Марго кивнула подбородком в сторону дьякона. – Сколько мне это будет стоить?

Доктор Берг сморщил сухие, узкие губы, что, по всей вероятности, означало усмешку, и сказал: