Евгения Горская - Дар или проклятие
– Можно макароны с сыром сделать, – с сомнением проговорила Наташа, глядя на засохший кусок сыра.
– Нет, – решил Вадим, – не нужно травиться. Я сейчас схожу в магазин и все куплю.
Это им не понравилось. Им не хотелось без него оставаться, он как будто был гарантом того, что ничего страшного с ними больше не случится.
– Я очень быстро, – успокоил он, – минут пятнадцать, магазин близко. Ничего не бойтесь. Запритесь на щеколду и никому не открывайте, кроме меня. Никому, поняла, Наташа?
Она кивнула. Она все поняла и никому не откроет, но ей снова стало страшно, как утром. И снова показалось, что опасность рядом и эта опасность угрожает Сереже.
Вадиму очень хотелось прижать ее к себе.
– Я быстро, – улыбнулся он, – мигом.
Он надел куртку, дождался, когда щелкнет железная щеколда, помахал рукой в глазок закрытой двери и побежал вниз по лестнице. На пятом этаже ему показалось, что Танечкина дверь приоткрыта. Бедная девка, хоть бы занялась чем-нибудь, как всегда в последнее время, подумал он и тут же забыл о соседке.
Подъезд был пуст, только в дверях он столкнулся с немолодой соседкой, которая переехала в подъезд года два назад. У нее была очень маленькая забавная собачка. Соседка – он все время забывал, как ее зовут, носила собачку на руках, только изредка опуская на землю, после чего несчастная псина немедленно начинала трястись от страха. Вадиму отчего-то было жалко и собачку, и соседку.
– Простите, – он отступил назад и улыбнулся: – Привет.
– Здравствуйте, Вадик, – улыбнулась в ответ женщина, – погода мерзкая, не поймешь, то ли дождь, то ли что…
Дверь подъезда медленно закрывалась за дамой с собачкой, и Вадим не сразу понял, что видит уже знакомую фигуру в коричневой куртке. Не может быть… Он прижал ногой дверь, не давая ей закрыться совсем. Парень в коричневой куртке исчез из поля зрения, и Вадим замер, чувствуя, как молотом стучит сердце. Не может быть, они не могли так быстро его вычислить. Хотя… прошло больше двух часов. Вполне могли вычислить. Дело нехитрое. Видно, молодой человек прогуливался вдоль дома, и в узкую щель Вадим увидел знакомое лицо. Он так и не спросил у Наташи, кто из придурков Озерцов, а кто без имени.
Попытаться среди бела дня похитить мальчишку у двух взрослых людей парни не посмеют, какими придурками бы ни были, а вот отомстить по-тупому вполне могли попытаться. Хотя бы дверь поджечь, заперев ускользнувшую добычу на седьмом этаже… Или еще какую-нибудь пакость устроить.
Он мгновенно взлетел вверх по лестнице и, как только ему открыли дверь, приказал:
– Одевайтесь. Быстро. Уходим.
Сдернул с крючка, вбитого в дверной косяк, связку ключей, потрепал по волосам испуганного Сережу, глянул в дверной глазок, потом, слегка приоткрыв дверь, внимательно прислушался – в подъезде было тихо, и лифт не работал. Выпустил из квартиры своих гостей и запер дверь.
– Поднимайтесь наверх. У нас передислокация. Только не очень шумите на всякий случай. Проходи, Наташа. Иди, Сережа, не бойся.
Дом был восьмиэтажный, и они быстро оказались у запертого чердака.
– Осторожно, здесь темно, – предупредил Вадим, отпирая дверь. – Смотрите под ноги.
Ключ от чердака Вадиму дал старый жэковский слесарь дядя Аркадий. Это был даже не ключ, а скорее собственноручно изготовленная старым мастером универсальная отмычка, которой можно было отпереть чердачные двери всех шести подъездов дома.
Когда-то маленький Вадик очень любил смотреть праздничные салюты из чердачного окна, тогда он еще не запирался, и мальчик, замирая от восторга, не пропускал ни одного красочного зрелища. На чердаке он и познакомился с дядей Аркадием, который почему-то именно там сооружал себе нехитрый праздничный стол на расстеленной газете, смотрел на раскрашенную разноцветными огнями Москву и беседовал с прибегавшим к салюту мальчишкой. Маленький Вадик приносил дяде Аркадию пироги, которые всегда пекла к праздникам бабушка, а взрослый Вершинин – водку и такую же нехитрую закуску, как у самого дяди Аркадия, разве что подороже. Привычка любоваться взрывающимся огнями небом из чердачного окна у обоих была необъяснимой, но постоянной, и это превратилось для них в настоящую традицию.
На чердаке было уже совсем темно, и Вадим, подсвечивая дорогу телефоном, осторожно повел беглецов к первому подъезду. Дом был старый, довоенной постройки, в форме буквы «Г», и первый подъезд, в отличие от всех остальных, выходил на совсем другую улицу.
Почему-то Вадиму, имевшему в детстве множество друзей-приятелей, никогда не приходило в голову привести их сюда, как будто чердак восьмиэтажного многоквартирного дома был его личным тайным убежищем.
Единственной, кого он все-таки сюда однажды привел, как ни странно, была Танечка. Как-то Вадим проговорился ей о своем давнем пристрастии, и соседка, от которой он еще не прятался, чуть не силой заставила его показать ей открытую только для работников ЖЭКа площадь. К счастью, пыльный чердак Танечке решительно не понравился, она даже не рискнула переступить порог полутемного помещения и больше к разговорам о нем не возвращалась.
Старый мастер не подвел – ключ-отмычка мягко отпер дверь.
– Мы сейчас спустимся, вы подождете меня в подъезде, я поймаю машину и за вами зайду.
– Может… это… вместе? – испуганно попросил Сережа.
– Нет! Не надо нас оставлять, – к удивлению Вадима, так же испуганно не согласилась Наташа. Впрочем, тут же поправилась: – Если можно.
– Можно, – улыбнулся он. Несмотря на тревожность ситуации, ему было приятно, что они так на него надеются.
Машину, старые «Жигули» с улыбчивым немолодым кавказцем за рулем, он поймал мгновенно.
Маленькая улица была пуста. Ничего подозрительного, никакой опасности.
– Тополиная улица, – попросил Вадим водителя.
Александрина зажгла маленький ночник в спальне. Почему-то свет ее раздражал, но ходить по квартире без освещения было уже нельзя, на улице совсем стемнело. Она понимала, что нужно прекратить это бессмысленное хождение, выпить чаю, а еще лучше – чего-нибудь покрепче.
Она перебрала бутылки в небольшом баре, налила мартини в первую попавшуюся рюмку и почти залпом выпила.
Она знала, что так будет. Все два месяца, с тех пор, как чужой мужчина переступил порог их с Петром квартиры, она понимала, что расплата наступит. И впервые за весь этот бесконечный день она подумала: может быть, то, что случилось, к лучшему. Она только сейчас поняла, как измучилась за долгие два месяца. Измучилась от неизвестности, от страха, от ожидания беды.
Теперь, по крайней мере, нечего больше бояться.
Она снова наполнила рюмку и подошла к окну. Жаль, что кончились сигареты. Можно было выйти в ближайший магазин, но Александрина знала, что не сделает этого. Петр велел не выходить из дома, и она не выйдет. Она всегда его слушалась. Собственно, он единственный, кого она слушалась в своей сознательной жизни.
Даже когда он предлагал совершенно невозможные вещи, как совсем давно с заявлением.
Второй раз Александрина увидела Петра, когда пошла с Леной в театр «Современник» и Димка с Петром встретили их после спектакля.
Александрина и Петр, простившись с Фроловыми, вышли с Чистопрудного бульвара и пешком пошли к ее дому по Старой Басманной улице, которая, как сказал ей тогда Петр, в советские времена называлась улицей Карла Маркса. Еще Петр рассказывал, как когда-то совсем давно этой самой дорогой любила ездить в Измайлово веселая императрица Елизавета Петровна, и Александрине было очень интересно его слушать и совсем не страшно идти с ним по темным московским улицам.
А потом совершенно неожиданно он спросил:
– У тебя неприятности?
И она так же неожиданно ответила:
– Да. – Она никому не рассказывала о своих проблемах на работе, даже родителям. Тут ей стало любопытно, и она спросила: – А как ты догадался?
Он пожал плечами и улыбнулся, а Александрине стало так радостно, что даже непреодолимые сложности показались сущей ерундой.
Потом она рассказала, что трудится в Доме моды, очень хочет разрабатывать женские модели, но ей не позволяют, ограничивая ее творчество исключительно моделями детскими, и она не видит выхода из сложившейся ситуации, потому что работу найти сейчас очень непросто.
– Ты хороший модельер? – спросил он.
– Хороший, – сразу ответила Александрина и уточнила: – Отличный.
Она была уверена, что способна создать серьезную конкуренцию работающим в Доме моды модельерам, и именно поэтому ей и отводится скромная роль художника по детской одежде.
– Завтра же подай заявление об уходе, – распорядился он. – Тебя тут же переведут, куда ты захочешь. Вот увидишь.
– Что?! – Александрина даже остановилась, замерев от изумления. – Да меня уволят, и все!
– Не уволят, – заверил он, – они же не идиоты хорошими специалистами разбрасываться. Так и в трубу вылететь можно.
