Андрей Анисимов - Спаситель мира
На первый взгляд, никакой. Но Слава был парень неглупый и понимал, что ему кое-что все-таки сказали. Во-первых, назвали имя Стерна. Во-вторых, дали понять, что Олег Иванович Каребин, вероятно, погиб именно потому, что получил информацию ФСБ об истинном лице знаменитого деятеля. Более того, самого Сини-цына предупредили, чтобы он был поосторожнее. Что это? Предупреждение или угроза? Слава часто слышал сплетни, что ФСБ, пользуясь руками завербованных уголовников, убирает неугодных. Огромное количество громких нераскрытых убийств наводило на мысль, что эти слухи не совсем абсурдны. Недаром Лебедев не удержался и воскликнул: «Ох, не люблю пересекаться с этой конторой!» «Конторой» в МВД называли службы Лубянки. А как испугался Электрик, когда узнал, до кого дозвонился его сотрудник! На подполковнике лица не было, хотя напугать шефа не так-то просто, он не зря получил свою кличку. В смелости подполковнику Грушину не откажешь. К проблемам службы и своей жизни он относился с одинаковым безразличием. Вошел же он как-то в квартиру с вооруженным идиотом, который грозился подорвать дом. А вот от звонка с Лубянки побледнел, как гимназистка…
Если предположить, что ФСБ само чьими-то руками убрало писателя, то выходит неувязка. Зачем тогда давать человеку такую информацию, за которую его затем приходится убирать?
Синицын решил оставить до времени проработку встречи на Кузнецком мосту и принялся анализировать поход в театр. Сам режиссер подозрений у следователя не вызывал. Его беспокойство искренне и понятно. Он отдал деньги, а пьесы нет.
Конечно, Пе-реверцев черствая сволочь, и ему писателя жалко лишь потому, что появились проблемы. А ведь он называл его Олегом, из чего следует, что они были неплохо знакомы. Но в остальном там все понятно. Надо на всякий случай выяснить, что за публика находилась в здании в день прихода Каребина. И на театре можно будет поставить точку.
Итак, что имеет следователь Синицын на сегодняшний день? Он знает, или почти знает, что Каребина застрелили в связи с его профессиональной деятельностью. Скорее всего, за факты, изложенные в последней пьесе или романе, который Слава сейчас читает. Какие имеются основания для того, чтобы подобное утверждать? Вчерашний налет на квартиру писателя, поиск дискет и изуродованный процессор, плюс сухопарый сутулый тип, которого он засек через дверной глазок.
— Славка, ты куда подевался? — обиженно позвала друга Шмелева.
— Я здесь, Леночка, сейчас приду. — Синицын залпом допил остывший чай и вернулся в свою комнату.
— Проснулась, а тебя нет. Знаешь, как я испугалась… — пожаловалась Лена.
— Пить захотелось. Дать тебе чаю?
— Какой чай в такую рань?! Ложись рядом, чтобы я не боялась, — потребовала она и, прижавшись к парню, моментально уснула.
Слава обнял ее, свободной рукой дотянулся до стула, где висел его пиджак, и осторожно, стараясь не будить девушку, добыл из внутреннего кармана распечатку дискеты. Завесив лампочку у постели своей рубашкой так, чтобы свет не падал Лене на глаза, Синицын углубился в изучение бумаги.
Сначала он ничего понять не мог. Распечатка целиком состояла из перечисления всевозможных архитектурных сооружений с пунктуальным описанием их размеров и коммуникаций.
Открывало список описание небоскреба на 34-й авеню Нью-Йорка. Он состоял из трех тысяч семидесяти пяти комнат. Имел два с половиной километра водопроводных и канализационных труб. Пятьдесят километров электрических кабелей и проводов, две тысячи телефонных номеров. Обслуживало небоскреб семь шахт лифта, пятьдесят электрических моторов, и продували его помещения сто двадцать семь вентиляторов.
Синицыну надоело это перечисление, и он, опустив полстраницы, перешел ко второму объекту. Эта была вилла в Ницце, состоящая из пятнадцати спален и десяти гостиных с гектаром пляжного парка. Описание ее сантехнических прелестей, включая бассейны и фонтаны, занимало тоже немало места. Но Слава добрался до конца и увидел приблизительную цену этого сооружения. Вилла стоила двенадцать миллионов старых франков. Дальше шли объекты поскромнее. Это были квартиры в Лондоне, Париже, Риме и Сан-Франциско. Следующая страница выглядела разнообразнее. В ней перечислялись не только дома и квартиры. Начинала эту часть списка паровая яхта «Спаситель Мира Стерн». За ней следовали катера, лодки, самолеты и около сотни автомобилей самых различных марок. Увидев знакомую фамилию в названии яхты, Слава оживился, осторожно отнял руку от плеча подруги и уселся, свесив вниз ноги. Он решил просмотреть распечатку с конца и был вознагражден. В его руках оказался удивительный документ с подписью Святослава Альфредовича Стерна и не больше не меньше Иосифа Виссарионовича Сталина. Перечисленное имущество Стерн завещал вождю народов. Дальше было еще интереснее. Всю последнюю страницу пересекала размашистая резолюция: «Начать процедуру вхождения в наследство» — и подпись: «И. Сталин. 30 декабря 1937 года».
Слава снова перелистал страницы и обнаружил на каждой бледную печать «Архив КГБ СССР».
"Очень странная бумага ", — подумал он. Если верить Саше Лебедеву, Стерн скончался в пятидесятых, а Сталин пишет резолюцию о вступлении в наследство в тридцать седьмом. Что бы это могло означать? Синицын улегся в постель и принялся за роман Каребина.
* * *Сабсан мерил улицы ночного города упругим шагом бывалого путника. В таком ритме он мог шагать много часов. Долгие годы городской жизни не отняли сноровки у сына степей. Сабсан спешил, он думал о Верочке и волновался за Тимура.
Размышления о молодых людях не помешали старому следопыту почуять опасность. Он не слышал ни шагов, ни других звуков, говорящих о преследовании; оглядываясь, не видел ничего живого в этом словно вымершем от страха городе, но был абсолютно уверен, что по его следу идут. Заметив, что ворота старинной усадьбы отчего-то не заперты на ночь, он шмыгнул туда и затаился.
Через минуту в проеме ворот обозначились две тени. Одинокий фонарь в конце улицы не давал возможности разглядеть их фигуры обстоятельно, но острое зрение гура зафиксировало длиннополую кожанку одного из преследователей и матросский бушлат другого. Фигуры замерли в проеме. Видно, их тоже озадачили открытые ворота, и они нерешительно топтались на месте, размышляя, как поступить.
Наконец тот, что в кожанке, сделал знак матросу, и тот продвинулся вперед.
Человек в кожанке остался в подворотне, а фигура в бушлате, прижавшись к стене, начала приближаться к схоронившемуся за углом Сабсану. Гур дождался, когда она поравнялась с ним, и коротким ударом ладони в шею свалил преследователя. Матрос выкатил глаза и осел на песчаную дорожку, ведущую к усадьбе. Он пытался говорить или кричать, но удар Сабсана лишил его голоса. Гур спокойно обыскал карманы матроса. Кроме нагана и бумажки-справки ОГПУ нашел у него драный кисет, из которого сыпалась махорка. «Видяпин Фрол Андронович», — прочитал Сабсан на документе. Видяпин тем временем замычал и попытался встать. Гур двумя пальцами правой руки нажал ему на шейные позвонки, и тот снова отключился.
— Поспи часок-другой, — проворчал Сабсан и, взвалив матроса на плечи, понес его в сад усадьбы.
Положив свою ношу под навес на поленницу, он решил на улицу не выходить.
Вместо этого, перебравшись через два забора, оказался на набережной Обводного канала, затем, быстро перейдя маленький горбатый мостик, несколько раз оглянулся и побежал. Навстречу плыли дома, заборы, лавки. Гур бежал ровно, не ускоряя и не замедляя темпа, дыхание стало легким, ноги словно сами несли тело вперед, не мешая голове думать. "Господин Бокий опомнился и послал за мной.
Интересно, какой наказ получили его люди? Тот, в кожанке, держал в руке наган…" Скорее всего, преследователи хотели выяснить маршрут Сабсана и, возможно, тогда его пристрелить.
Через час гур был возле своего сада. Света в окнах дома он не увидел. Но зато все окна в особняке Филиппова светились, будто убитый сосед давал бал, в них мелькали тени. Сабсан не пошел в свой сад через калитку. Он медленно обследовал забор и добрался до места, где у него был свой потайной лаз.
Бесшумно отодвинув две доски, гур оказался на задворках своего особнячка.
Остановившись у дровяного сарая, прислушался. Ему показалось, что там кто-то есть. Постояв минуту, и вправду услышал приглушенные голоса. Один голос скорее всего принадлежал мужчине, другой — послабее — женщине.
— Тимур? — тихо спросил Сабсан и три раза стукнул по дощатой стене.
Голоса стихли, наступила напряженная тишина.
— Отец, ты? — наконец услышал Сабсан голос сына.
— Я, мой мальчик, — ответил гур. Ворота сарая неслышно отворились, в них возникли Тимур и Вера.
— Отец, мы теперь всегда будем вместе, — сказал юноша, обнимая Веру, и его темные прекрасные глаза засветились нежностью.
