Дерек Картун - Падение Иерусалима
- Да, но с другой стороны, о сионистах говорят, будто они способны взорвать любую бомбу. Не забывайте - я ведь человек военный, меня учили взвешивать всякий риск.
- Возможность доставить бомбу стопроцентная, просчета быть не может.
- Но вы археолог, вы мыслите огромными периодами времени, историческими категориями - вы погружены в прошлое, мой друг, в то время как мое основное занятие - современная борьба. Оба мы знаем, что Израиль за последние три тысячелетия менял хозяев шесть или семь раз, и Аллах все равно вернет его тем, кому он по праву принадлежит. К сожалению, приходится признать - не скоро, возможно, через несколько десятилетий. Но не более того. Делайте в Иерусалиме все, что хотите. На это я вас благословляю, и да не оставит нас Аллах. Но не могу позволить вам подвергнуть опасности мою страну - ее попросту уничтожат. Может, столетие спустя она и возродится, однако это слабое утешение.
Гость молчал, лицо его оставалось бесстрастным, он все еще вертел в пальцах авторучку. Где-то поблизости муэдзин звал верующих к молитве.
- Вы собираетесь молиться?
- Аллах меня простит. - Каддафи позволил себе легкую улыбку. - Давайте продолжим беседу. Аллах и вас наверняка простит.
- Я человек верующий, но не слишком набожный.
- Обычно людьми вроде вас движет именно вера.
- Вы говорили о чувстве истории. Вот оно движет мною. Смотрю вокруг и вижу восемьсот миллионов палестинцев. А сионистов - их же всего миллионов двенадцать, да и те рассеяны по всему миру. Оглядываюсь в прошлое - вижу два тысячелетия борьбы и страданий моего народа. Смотрю, наконец, на Иерусалим и что же вижу? Город, который испытал нашествия вавилонян, ассирийцев, римлян, персов, турок, крестоносцев. Народ мой через все это прошел и оставался верным Иерусалиму, как и сейчас. Сионистская оккупация - да она же ничего не значит. Кончится, как и все, что были до нее...
- А та возможность, о которой вы сказали, - насколько она безопасна?
- Совершенно безопасна. Один я знаю ее.
- Не один вы - кто-то же есть у вас в самом городе?
- Мы говорили о вере. Она замыкает уста надежнее всего. Этот человек живет только во имя Аллаха. Я за него ручаюсь, потому что он фанатик.
- Я бы хотел вам помочь, - промолвил Каддафи. - Ваш план нашел отклик в моей душе. Назову одно имя. Это большой друг и отчасти даже фанатик нашего дела. Может быть, он сделает что-то для вас. Перескажите ему наш разговор и скажите, чтобы он связался со мной, если захочет получить подтверждение.
Он написал что-то в блокноте, оторвал листок и протянул собеседнику. Тот взял и, не взглянув, спрятал во внутренний карман пиджака.
- Он француз. Выйти на него можно через некоего майора Савари из шестого отдела главного управления внешней безопасности. Можете говорить с ним напрямую.
- Вы ему полностью доверяете?
- Он давно сотрудничает с нами. Наладил морскую транспортировку грузов, которая оказалась весьма полезной.
- То есть?
- У него есть возможность беспрепятственно вывозить из Франции товары, которые представляют для нас интерес. Если вы встретитесь и он вам поверит, то сам скажет, на что можно рассчитывать.
- И что же движет этим человеком?
- Деньги, - усмехнулся Каддафи. - Деньги и сознание, что начав работать для нас, он уже не может эту работу бросить.
Ханиф не улыбнулся в ответ.
- Аллах да пребудет с вами, - только это он и произнес, поднявшись, чтобы уйти. Будто и не было никакого разговора.
- А все-таки, - спросил Каддафи, тоже вставая, - каким образом вы докажете сионистам, что спрятали в городе атомную бомбу, что она действует и что вы готовы ее взорвать? Это ведь не одна, а целых три задачи.
- Все это продумано в деталях. Полагаю, вы не станете настаивать, чтобы я объяснил?
- Не стану.
Каддафи хлопнул в ладоши, и тут же появился адъютант. Он козырнул, выслушав краткий приказ, и проводил гостя на свет Божий.
Глава 11
Атмосфера в посольстве Израиля на улице Рабле была накалена. Несчастье, происшедшее неделю назад, все еще давило на всех. Не утихал гнев против французов, но за ним крылось и сознание собственной вины. Посол считал, что его сотрудники не проявили достаточной настойчивости, договариваясь с французским министерством иностранных дел о предоставлении надежно защищенного автомобиля, а сотрудники, в свою очередь, полагая, что несчастья не случилось бы, не трать посол столько времени на приобретение друзей в разных там изысканных кругах общества, вместо того чтобы налаживать добрые отношения с этим же самым министерством. К чувству вины, стыда и горечи добавлялось еще ощущение собственного бессилия - ведь посольство лишь рупор, оно выражает то, что говорится в Иерусалиме. Люди в посольстве вынуждены были облекать свои чувства в любезные слова и выслушивать осторожные рекомендации от тех, кто имел право эти рекомендации давать. Такая обстановка угнетала, действовала на нервы. И вследствие общей подавленности, неопределенности, невозможности высказаться прямо, почти ничего из того, что велено было делать, не выполнялось.
Так обстояли дела, когда пред светлые очи резидента "Моссада" легло шифрованное послание Бен Това, - не удивительно, что этот господин отнесся к поручению с неудовольствием. Тем более что оно сопровождалось букетом запрещений. Предназначено одному ему. Ни с кем не обсуждать. Никому ничего не говорить, в том числе и в самом посольстве. Ответ в МИД не направлять, а только лично Бен Тову и притом как можно скорее. Записей никаких не делать. Последним словом в послании значилось: первоочередное. То есть, все остальные дела извольте отложить.
В шифровке не упоминалось ни о том, чего ради все это затевается, ни о цели предписываемых резиденту действий, ни об их последствиях. Похоже было, что задание не имеет ровно никакого отношения к тому, что занимало все умы, - к убийствам на Северном шоссе. Бен Тов рассудил, что хотя Шимон резидент неплохой, не хуже остальных, но все же не его ума это дело. Чего доброго, не устоит перед искушением шепнуть кому-нибудь из приятелей: "Не беспокойся, мол, старик уже что-то там нащупал, не могу пока сказать, что именно, странное что-то на первый взгляд, но, по крайней мере, есть чем заняться..." Бен Тов решительно не хотел возникновения подобных слухов.
Так что Шимону ничего не оставалось как только выругаться про себя - он трижды перечитал текст, протянул было руку к трубке внутреннего телефона, чтобы вызвать помощника, но передумал: раз уж это поручение - такая страшная тайна, так он им займется сам.
Он позвонил в справочную и узнал нужный телефон и адрес, нашел на карте города улицу и, неподвижно сидя взаперти в своем кабинете, минут пятнадцать обдумывал план действий. Потом предупредил секретаршу, что сегодня не вернется, и вышел.
Он не стал садиться в первое попавшееся такси, а предусмотрительно свернул за угол и поймал свободную машину на соседней улице. По пути, то и дело оглядываясь, он убедился, что никто за ним не следит. Возле биржи расплатился с таксистом и пешком пошел по улице Федо. Вывеска на доме под номером четырнадцать гласила: "Сейфы и несгораемые шкафы". Заглянув в окно, он смутно, сквозь пыльные стекла, различил унылое помещение, плакаты на стенах, изображавшие сейфы, а также сами сейфы разных размеров. Еще там была касса и за ней - человек в сером комбинезоне. За столом печатала на машинке дама весьма сурового вида.
Шимон вошел с нерешительным видом - чистая игра, он был отнюдь не робкого десятка.
- Что вам угодно, месье?
Шимон пожал плечами и изобразил подобие смущенной улыбки.
- Вы не говорите по-еврейски? - задал он вопрос на иврите.
- Иврит... Эбре... - Шимон ткнул себя в грудь. - Mou isroel.*
______________
* Здесь: я израильтянин (искаж. фр.).
Кассир повернулся к машинистке:
- Похоже, он по-французски не говорит.
Та подняла брови и перестала печатать. Это, конечно, тоже скучно, но все же хоть какое-то событие.
- Personne parle Hebreu? Никто по-еврейски не говорит?
Шимон произнес это так, будто исчерпал свой запас французских слов полностью.
Кассир почесал в затылке.
- Может, кто наверху, а? - негромко спросил он машинистку.
- Мадам Альтман еврейка. Если только ее спросить? Сейчас попробуем.
- Это идея, - обрадовался кассир. Он повернулся к Шимону: - Подождите.
Шимон улыбнулся и закивал в ответ. Машинистка сказала пару фраз и с явным разочарованием положила трубку на рычаг.
- Ни слова не знает, - сообщила она.
Наступило неловкое молчание, с помощью кивков и беспомощных жестов все трое пытались выразить сожаление. После чего Шимон вновь оказался на улице и мельком успел заметить сквозь пыльную витрину, что те двое смеются. Видимо, упущенная возможность получить заказ на изготовление несгораемого шкафа их нимало не огорчила.
Было около половины шестого вечера. На другой стороне улицы, в кафе Шимон ухитрился найти свободный столик у окна, откуда была видна дверь в мастерскую. Заказав пиво, он принялся ждать.
