Татьяна Устинова - Чудны дела твои, Господи!
– Вот именно! – заорал Андрей Ильич, и Мотя зарычала негромко и стала скрести лапами – заволновалась. – Вопрос был решен! И решал его не я! И не эта ваша Анна Львовна!
– А где ты взял письмо? Я никогда его не видел, и официальным путем оно не проходило. Утащил из директорского кабинета в понедельник?
– На дом принесли, – буркнул Боголюбов. – Соблюдаем традиции! Старому директору всю корреспонденцию на дом носили, теперь мне приносят.
– Кто?!
Боголюбов махнул рукой.
– Что здесь творится, а?
Саша пожал плечами.
– Не скажешь, да?..
Иванушкин посмотрел исподлобья.
– Понятно. Водки нет, только виски. Ты виски употребляешь?
– Мне все равно, – торопливо ответил Саша. Ему не хотелось ссориться с Боголюбовым. – Я и то, и другое могу.
Мясо, взятое у Модеста в пятницу, оказалось превосходным, кастрюлю с картошкой закопали в угли, и она варилась тут же, на мангале. Мотя крутилась рядом, делала умильную морду и то и дело вскидывала лапы на грудь Андрею Ильичу.
– Значит, так, – сказал Боголюбов, тяпнув виски из граненого стакана. Саша переворачивал решетку с мясом, дощатый стол украшали тарелки скопинского фарфора и композиция «Медведь на воеводстве», принесенная из дому. – Как только я приехал и ты меня встретил, объявилась убогая…
– Ефросинья, – подсказал Саша, отворачиваясь от дыма.
– А как ее на самом деле зовут? Ну не Ефросинья же!..
– Почему?
– Она молодая тетка и не монашка. Ты сам говорил, что монашеского звания она не имеет! Значит, у нее есть какое-то человеческое имя.
Саша пожал плечами – согласился.
– Она первым делом мне сказала, что городу и дому быть пусту и чтоб я уезжал отсюда. Кто ее послал ко мне?
– Послал?..
– А ну тебя. – Боголюбов налил себе еще. – Или разговаривай по-человечески, или я лучше буду газету читать. Вон у меня сколько газет, и все шестьдесят первого года выпуска.
– Я не знаю, кто ее послал.
– А тебя Анна Львовна просила? Встретить меня в доме?
Саша кивнул.
– В тот же вечер мне шину пропороли. Я колесо на запаску поменял. Но проколотое нужно отвезти на шиномонтаж. Где он здесь?..
– У Модеста сын этим занимается, у него приличная мастерская, к нему все ездят. Это на том конце города, где новый район.
– А что, здесь есть новый район?!
– Ну, – Саша улыбнулся широко, – он относительно новый, как твои газеты. Строили при советской власти, когда здесь военных много было. Обыкновенный городской микрорайон – многоэтажки, магазины, таксисты. Там в основном фабричный народ живет и приезжие.
– Много приезжих?
– Мало здесь приезжих, – сказал Саша и понюхал мясо. – Уехавших больше.
– Так, значит, шину мне разрезали. Кто? И зачем?.. Прицепили к ножику бумажку, на бумажке написано – «уезжай». То есть то же самое, что говорила мне Ефросинья, будем ее пока так называть. Тем же вечером у Модеста состоялся прием в честь Анны Львовны. Ефросинья туда тоже пришла и там выступила. Анне Львовне подавали капли, а Ефросинью я вывел. Как вы все связаны? Ты, Нина, Дмитрий Саутин, Модест Петрович, экскурсоводша Ася с ее очками, писатель Сперанский, аспирантка Настя и студент-реставратор Митя, которого я с тех пор так и не видел? Где он, кстати?
Саша хотел пожать плечами, но раздумал и сообщил:
– Уехал. Отпросился у меня на неделю и уехал.
– Куда и зачем?
– Я не знаю. Сказал, что ему очень срочно нужно уехать.
– Хорошо, – продолжал Боголюбов, хотя ничего хорошего не было. – В тот же вечер ко мне в дом забрался некто, и я его спугнул. Зачем он забрался и что ему было нужно? Собака не лаяла. На меня так просто бросалась, но всех вас она, как я понимаю, хорошо знает!.. Значит, это был кто-то из вас.
– Никаких «нас» нет, Андрей.
– Назавтра мы пришли в музей, – продолжал Боголюбов, не слушая, – и встретились с Анной Львовной. Она была в прекрасном настроении и собиралась провести для меня экскурсию. На эту экскурсию еще напросились Саутин и Нина. Нина поменялась с Асей. Она должна была вести группу, но ее заменила Ася. Мы все спустились на первый этаж. На этом настаивала Анна Львовна, хотя все ее отговаривали. Мы вошли в зал, и она умерла на месте. Сказала – «этого не может быть». И показала рукой. На что она показывала? Чего не может быть? Что именно она увидела? Картину? Она их видела сто раз! Человека? Какого? Из экскурсионной группы?.. Или кого-то из вас?..
– Нет никаких «нас»!
– В день похорон я пошел в музей. Понимаешь, я забыл, что понедельник!.. Но дверь служебного входа была открыта. Я вошел, увидел из окна Ефросинью. Она слонялась возле клумбы. Ворота и калитка в парк были заперты, по всей видимости, вошла она через внутреннюю дверь. Если наружная была открыта, то и внутренняя вполне могла быть, а я не догадался!.. Я побегал вдоль решетки, вернулся и зашел в директорский кабинет. Там меня ударили по голове. Сильно. Очнулся я позади торговых рядов. Сегодня утром выяснилось, что зеленой папки, которую я только открыл, когда меня ударили, нет. Пропала!.. И что в ней могло быть такого секретного, я ума не приложу. А ты? Можешь приложить?..
Саша сказал, что мясо готово. Боголюбов, морщась и отворачиваясь от бьющего в лицо пара, слил под смородиновый куст картошку. Они разложили еду в скопинские тарелки, и Андрей Ильич разлил виски.
– Ну, за процветание нашего музея!
Саша усмехнулся и залихватски тяпнул. У Боголюбова горело лицо. Он всегда от глотка спиртного становился похожим на Петрушку из детской книжки.
Мотя тактично сидела в некотором отдалении и смотрела на них. Она не претендует на жареное мясо, она вполне могла без него обойтись, и именно потому, что она не претендовала, Боголюбов выбрал кусок побольше и отнес ей, кидать не стал. Мотя приняла с благодарностью.
– Ну, что скажешь?..
– Я не понимаю, зачем Анна Львовна написала письмо в министерство, – заговорил Саша. – Все знали, что изменить уже ничего нельзя, а она написала! И где ты его взял, письмо-то?..
– Не скажу, – с полным ртом выговорил Боголюбов. Ему было вкусно, не хотелось ни думать, ни разговаривать про музей, но он знал, что придется. – Хорошо, допустим, про это письмо ты ничего не знал. А про первое знал?
– Про какое… первое? – не понял Саша Иванушкин. От виски он тоже раскраснелся так, что в морковном цвете пропали все его веснушки.
– Письмо, которое написал покойный директор, – пояснил Боголюбов. – Тоже министру культуры, между прочим!.. Он категорически настаивал на том, чтобы после его кончины в музей назначили человека со стороны. Ни в коем случае не Анну Львовну.
– Да ладно, – сказал Саша и положил вилку. – Быть не может!
Боголюбов покивал:
– Я видел это письмо. Да он приезжал, директор-то!
– Куда… приезжал?
– В Москву, в министерство. Просил о том же самом. Найдите человека со стороны, не назначайте Анну Львовну.
– Когда… когда это было?
Боголюбов с мстительным видом пожал плечами:
– Я точно не знаю. Кажется, осенью. А ты говоришь, у них были прекрасные отношения и он шагу не мог без нее ступить! Во всем с ней советовался и прислушивался. Он совершил один очень серьезный шаг и с ней не посоветовался!.. Почему он так поступил? Или это было восстание рабов? Мотя, иди сюда! Иди сюда, собака!..
Она подошла, и Боголюбов сунул ей еще кусочек.
– Это все меняет, – задумчиво проговорил Саша. – Всю картину мира.
– Твою?
Он кивнул.
– А какая у тебя картина мира?
Саша вздохнул:
– Андрей, я не знаю, чего ты доискиваешься! Ну, у нас тут… да, свои дела. Анна Львовна умерла, теперь какая разница, о чем просил старый директор! Или зачем она на тебя кляузу написала! Все уже сложилось так, как сложилось.
– А если так сложится, что в следующий раз, когда я приду на работу, меня зарежут?..
– Не зарежут.
– Я не уверен.
– Ты просто многого пока не понимаешь. Но со временем…
– У меня нет времени, – нетерпеливо сказал Боголюбов. – Ты на самом деле повесил картину вверх ногами?
Саша уставился на него.
– Нина говорила, что ты вешал картину и повесил вверх ногами. Это шутка такая?
– А, Пивчика! – вспомнил Саша. – Правда, было. Я просто не понял, где у нее верх, а где низ, у той картины.
– Вот ты врешь, – заявил Боголюбов, – а когда я узнаю правду, что ты будешь делать?..
– Ничего не буду, – ответил Саша быстро. – И я не вру.
Боголюбов кивнул.
Солнце садилось, становилось холодно, но ему очень не хотелось уходить в дом. Для полноты ощущений теперь нужен самовар с трубой и корзина с еловыми шишками. Еще, конечно, хорошо бы гамак и теплый плед.
– Где можно купить гамак?
– Не знаю. На рынке, наверное. Или в магазине «1000 мелочей». Это за «Калачной № 3», вниз по улице.
– Постой, там же собачий магазин!
– А напротив хозяйственный!
Вдалеке мимо забора медленно проползла машина и остановилась. Постояла, развернулась, опять поехала и остановилась у калитки.
