Татьяна Устинова - Чудны дела твои, Господи!
– Му… Мо…
– Муму, что ли?!
– Мотя, Андрей Ильич! – выговорил наконец Саша. – А… почему вы ее… гладите? Она же… заразная, наверное.
– Сам ты заразный.
Он еще что-то поделал с ее глазом – Мотя повизгивала, крутилась и непрерывно, как по секундомеру, махала хвостом.
– Может, вам помочь?..
– Саш, дуй в ветеринарный магазин. Где здесь такой?
– Сразу… за «Калачной», в той стороне. – Саша подошел и посмотрел. – Два шага.
– Деньги возьми у меня в кармане в штанах. Штаны где-то там в доме валяются.
– А что… покупать?
Андрей Ильич, у которого никогда не было собак, воздел глаза к небу и прикинул:
– Антисептик раны залить, шампунь от блох, какую-нибудь химию от клещей. Спроси у них, они лучше знают!..
– Сейчас, – растерянно сказал Саша. – Я сейчас, Андрей Ильич.
Он забежал в дом, протопал по крыльцу, выскочил назад и помчался по дорожке. Мотя зарычала по привычке, а потом сунулась мордой Боголюбову в ладони.
Когда Саша вернулся с пакетом, Андрей Ильич чесал ей живот. Руки у него были черные, как будто в навозе.
– Давайте шланг к теплой воде прикрутим и помоем ее, – издалека громко заговорил Саша, – в сарае точно шланг есть! Я шампунь принес. Они сказали – ядреный!
– Шланг я видел, – согласился Андрей Ильич. – Только найди себе что-нибудь переодеться, уж больно она грязна. Там на чердаке всего навалом.
– Вы были на чердаке?!
Боголюбов посмотрел на него.
– Да, а что такое?..
Саша пожал плечами – он вообще любил пожимать плечами – и скрылся в доме.
Явился он через несколько минут. Его тренировочные штаны оказались синими – в пару к олимпийке Андрея Ильича, – кофта дамской, на груди слева и справа по заплате, симметрично, а шапки не было вовсе.
Вдвоем они мыли под яблоней собаку, которая сначала вырывалась, визжала и не давалась, но вскоре притихла и стояла молча, торжественно, как будто принимала некое чудодейственное омовение. Вода текла с нее – сначала черная, навозная, потом серая, земляная и, наконец, прозрачная, фиалковая. У собачьего шампуня был отчетливый запах фиалки. Отдельно мыли морду – Боголюбов держал Мотю за уши и намыливал, а Саша поливал то место, куда указывал Андрей Ильич.
Напоследок окатили всю с головы до ног, от макушки до хвоста, бросили шланг и кинулись в разные стороны. Собака неторопливо, как в замедленной съемке, с наслаждением, с чувством отряхнулась – брызги полетели так, что в них на миг зажглась радуга. В кидании в разные стороны не было никакого смысла. Оба, и начальник, и заместитель, были грязные, мокрые, в собачьей шерсти – абсолютно счастливые!..
– Вот как, вот как, – пел Андрей Ильич, вытирая руки о полу олимпийки, – серый козел!..
Саша завернул в доме воду, спустился с крыльца и стал сматывать шланг.
– Там, в пакете, еще какие-то капли, их велели на холку накапать. От паразитов. Я еще ошейник взял на всякий случай…
– Это зря, – откликнулся Боголюбов. – Ошейник – серьезное дело! Его надо вместе покупать.
Он заглянул в пакет, вытащил ошейник и мятую бумажку чека, отчего-то фыркнул и пакет бросил.
– Вместе с кем? – не понял Саша.
– С тем, кто его будет носить, с кем, с кем!.. Иди сюда, Мотя! Иди, будем вытираться!..
Обновленная Мотя подбежала к Боголюбову, но вытереть себя не давала – то и дело припадала на передние лапы, взлаивала, крутилась и туда-сюда поворачивала голову, проверяя, есть ли у нее второй глаз.
– Стой! Стой, кому говорю!..
Боголюбов поймал ее и стал энергично вытирать старой шторой, выуженной из того же чердачного комода.
– Как это вы ее приручили, Андрей Ильич? Она же не давалась!
– Она сама приручилась.
Из пластмассового флакона обильно побрызгали антисептиком раны на собачьей морде. Старую штору повесили на штакетник сушиться. Андрей Ильич выбрасывать ее не велел – каждый раз новую брать, штор не напасешься!.. Потом вооружился совковой лопатой и стал выгребать из-под крыльца то, что там накопилось.
Саша топтался рядом, смотрел и вздыхал.
– Ее привязали, когда старый директор слег. Пока он на ногах был, она вольготно жила, не бросалась ни на кого, но дом хорошо охраняла. Просто так не зайдешь, не пустит. А потом… привязали.
Боголюбов молча орудовал лопатой.
– Еду ей туда кидали. Она срывалась несколько раз, убегала, но возвращалась, куда ей деваться-то?.. А потом на цепь посадили. С цепи она уже не убегала.
– Кому это в голову пришло? – пробормотал Андрей Ильич. – Живую-здоровую собаку под крыльцо загнать и не выпускать?.. Ты посмотри, что там у нее!.. А она в этом столько времени просидела!
И он хмуро кивнул на кучу, которая все росла. Саша посмотрел и отвел глаза.
– Так кому пришло-то?..
Саше не хотелось говорить, и Боголюбов видел, что ему не хочется.
– Анна Львовна распорядилась?
Саша кивнул.
– Нет, вы не подумайте, Андрей Ильич, что она жестокая…
– Давай на «ты» и по имени, Саш, – предложил Боголюбов, оперся на лопату и утер влажный лоб. Жизнь в русской провинции с яблонями, собаками, листьями, бочками и старыми газетами требовала от него непривычных усилий. – Тебе сколько лет?..
– Тридцать два.
– А мне тридцать шесть, – проинформировал Боголюбов. – И если ты ко мне по имени-отчеству, тогда и я к тебе по имени-отчеству обращаться должен!.. Так правила хорошего тона предписывают. А мне неудобно. С моим московским менталитетом и амикошонством.
– Про менталитет вам Сперанский говорил?
– Откуда ты знаешь?
– Он про это часто говорит. Ненавидит москвичей.
– За что?
Саша пожал плечами.
– Вези из сарая тачку, – приказал Боголюбов. – Хотел бы я знать, за что Анна Львовна так ценила картины папы Сперанского!.. Что-то в историю о корнях и праведной жизни на одном месте я не очень верю. А он сам? Всю жизнь здесь провел?
– Насколько я знаю, да.
– А ты его книги читал?
Саша улыбнулся:
– Пробовал.
– И что? Не пошло?
– Скучно очень, Андрей Ильич. Я правда пытался несколько раз!.. Анна Львовна даже экзаменовала меня по прочитанному. А я – ну не могу! Только открою книжку, только начну читать, а потом оказывается, что уже утро и я заснул.
Вдвоем они нагрузили тачку, и Боголюбов повез ее на задний двор. Саша сказал, что там выкопана специальная яма «для перегноя», куда сбрасывали разные отходы. Мотя, валявшаяся на сухой траве, как только Андрей тронулся, вскочила и потрусила за ним. Иванушкин проводил их глазами – странная пара!.. И человек странный. Саша составил себе представление в первую же минуту – столичный чиновник, себе на уме, хваткий, как нынче принято говорить – «хороший управленец». В провинции быстро соскучится, пару раз съездит в Москву, на третий вернется с новым назначением – в Министерство культуры, например, или в музейный комплекс «Петропавловская крепость», что в Питере, там повеселее и попросторней. С облегчением сдаст дела, прицепит на буксир свою лодку и – только его и видели.
Теперь выходило по-другому.
«Хороший управленец» не полез бы разбираться, из-за чего внезапно умерла Анна Львовна, не стал бы изучать картины художника Сперанского и уж тем более мыть из шланга отвратительную собаку, нарядившись в обвисшие тренировочные штаны и лыжные ботинки без шнурков!.. Чего-то в Андрее Боголюбове Саша Иванушкин не понял или не учел, и это его тревожило. На то он здесь и поставлен, чтобы понимать и учитывать, разбираться дотошно и внимательно, не упуская никаких деталей! Какие детали он упустил…
– Сколько времени? – спросил Андрей Ильич совсем рядом.
Саша стряхнул на запястье часы, застрявшие под дамской кофтой с двумя симметричными заплатами на груди.
– Полвосьмого! И когда время прошло?..
– Так вся жизнь пройдет, – неожиданно изрек развеселившийся Андрей Ильич. – Ну что? Выпивать и закусывать к Модесту после трудов праведных?
– Ну его, – перепугался Саша. – Мы у него в последнее время то и дело выпиваем и закусываем, и все по разным поводам! И там сейчас народу полно, автобус только подошел, видели?..
– А у меня есть нечего.
– Я могу мяса принести, – предложил Саша, подумав. – Я в пятницу у Модеста свинину брал. Лук зеленый есть, редиска парниковая. Помидоры рыночные.
– Тащи, – распорядился Боголюбов. – А жарить-то где станем? В бочке с листьями?
– Зачем в бочке, Андрей Ильич!.. За сараем мангал, хороший. Когда старый директор умер, Сперанский хотел его себе забрать, но что-то не собрался.
Боголюбов вытащил мангал, утвердил его на сухом и свободном месте между яблонями, сложил дрова шалашиком, подсунул газету и, вывернув шею, опять почитал немного: «На полный хозрасчет Бердский племенной совхоз переведен более полутора лет назад. Это экономически крепкое, хорошо известное в Сибири хозяйство. За большие успехи коллектив его награжден орденом Ленина. С сельскохозяйственной наукой у совхоза связи самые прямые и непосредственные уже по той хотя бы причине, что возглавляет его ученый: директор хозяйства И. И. Леунов успешно защитил кандидатскую диссертацию». Сухая береста занялась сразу, запахло березовым дымом совсем по-летнему, когда вечера долгие и светлые, когда не хочется и незачем заходить в дом, а так и сидеть бы в кресле под старыми яблонями, слушать, как квакают в пруду лягушки, смотреть, как из-за леса выкатывается огромная загадочная луна. Сидеть бы и думать, что жизнь прекрасна.
