Елена Михалкова - Танцы марионеток
Побродив недолго перед палисадником и, очевидно, убивая время, женщина наконец зашла в подъезд, за которым он так внимательно наблюдал. А Бабкин остался, сокрушаясь по поводу испортившейся зрительной памяти.
Сахарова не появилась ни через два часа, ни через три. Сергей отличался завидным терпением и при необходимости мог просидеть в машине долгое время. Но его грыз червь сомнения. «Судя по рассказу Церковиной, ее бывшая подружка не из тех девушек, что стремятся работать и сами себя обеспечивать… Что, если она живет на иждивении старухи? Тогда девчонка может днями не выходить из квартиры». Прождав безрезультатно еще час, Бабкин решил, что пора придумать что-нибудь новое, и вышел из машины.
Апрельский ветер шевелил ветки куста, растущего возле подъезда. На втором этаже молодая женщина в шортах и короткой рубашке мыла приоткрытое окно, за ее спиной вопило радио – до Бабкина доносились голоса ведущих. Никаких бабушек, выгуливающих внуков или хотя бы собачек со скандальным характером, в окрестностях не наблюдалось – так же, как и сторожевых старушек возле подъезда. Сергей приуныл. Дом оказался неправильным – здесь не с кем было побеседовать о новых жильцах.
Рассердившись на самого себя за бездействие, Бабкин перебрал несколько способов, позволяющих быстро навести справки о Марте Конецкой и жильцах в ее квартире, но все они были плохи одним: люди, которых он собирался опрашивать, могли доложить Конецкой о том, что к ней проявляли интерес. «Проще прийти к ней самой и прямо спросить: не прячете ли вы, уважаемая тетушка господина Тогоева, его родную дочь?» В этом варианте Сергея подкупало то, что ему не пришлось бы больше сидеть в машине, не сводя глаз с подъезда.
Стоило ему подумать об этом, как дверь за его спиной скрипнула. Невысокая девушка в черной куртке и джинсах торопливо прошла мимо него, на ходу пряча в карман ключи. Он успел увидеть только ее профиль, но и этого ему хватило – Бабкин узнал дочь Тогоева и весь подобрался, стирая с лица выражение торжества. Все-таки он оказался прав!
Он заметил, что она выглядит старше, чем на том снимке, что показывал ему бизнесмен. Худая, с некрасивым лицом, показавшимся Сергею измученным, с настороженным выражением… Дождавшись, пока девушка отойдет подальше, Бабкин неторопливо направился за ней.
Юля Сахарова дошла до ближайшего магазина и скрылась внутри. Появилась она десятью минутами позже с пакетом, в котором угадывались коробка молока и хлеб.
– Бутылка кефира, полбатона! – напел негромко очень довольный Бабкин, следя за тем, как она возвращается. «Ай да старушка-тетушка, ай да молодец! Значит, все-таки приютила племянницу, как той и хотелось. И девочка не работает, если судить по тому, что в полдень буднего дня она идет в магазин… Интересно, на что же она живет?»
Любопытство Бабкина в данном случае диктовалось той частью работы, которую ему еще предстояло выполнить. С первой половиной задания он справился – нашел Сахарову. Однако Тогоев просил узнать, чем она занимается. Здесь Сергей не собирался изобретать велосипед и предполагал удовольствоваться слежкой, так быстро принесшей результаты.
Он добросовестно просидел в машине до вечера и убедился, что девушка больше не выходила из дома. Нельзя было исключать, что Сахарова занимается надомной работой, но проверить этого Бабкин никак не мог. Когда стемнело, он поехал домой.
Утром в дверь позвонили – два раза, но так осторожно, словно звонивший был не уверен, хочет ли он вообще попасть в эту квартиру. Юлька выскочила в прихожую, открыла дверь и впустила женщину лет тридцати пяти – худощавую, светловолосую, с большой замшевой сумкой в руках. Одета женщина была небрежно – джинсы, вытянутый бежевый свитер да куртка-ветровка, которую она неловко повесила за капюшон. Юлька углядела оторванную петельку для вешалки и скептически хмыкнула про себя. Журналистка, что с нее взять!
Только заметив изумление в глазах обернувшейся женщины, она осознала, что совершенно забыла про красный тазик на голове, который машинально придерживала рукой все это время.
– Я занимаюсь… – смутилась Юлька и поставила таз в угол.
– Осанку вырабатываете, да? – понимающе кивнула гостья. – Я тоже в детстве тренировалась, только носила книги на голове, а не тазик. Меня мама заставляла.
«А меня ведьма заставляет», – хотела ответить Юлька, но промолчала.
Женщина прошла за ней в гостиную, где ее уже ждала Конецкая. Марта Рудольфовна расположилась в кресле, держа спину так, будто это она каждое утро ходила с тазиком на голове, а не Юлька; журналистка опустилась на диван и ссутулилась.
Наблюдая за ней от дверей, Юлька подумала, что нашла верное слово для определения внешности утренней гостьи. «Выцветшая». Она и впрямь была какая-то выцветшая. «Как моль, – подумала Юлька, – или осенний цветок». Лицо без косметики смотрелось бледным и болезненным, особенно на фоне Марты Рудольфовны, которая, конечно же, с раннего утра была при полном параде. К встрече с журналисткой Конецкая надела кимоно: на синем шелке распускались желтые и белые хризантемы, и это было так красиво, что хотелось смотреть и смотреть, не отрывая глаз, ожидая, когда же начнут опадать вытянутые, заостренные лодочки лепестков.
– Марта Рудольфовна, вы не будете возражать, если я включу диктофон? – вежливо спросила бледная моль.
– Включайте, деточка, включайте, – милостиво разрешила Конецкая. – Делайте так, как вам удобно.
Юльку залила волна ненависти к обеим женщинам, сидевшим в гостиной. К старухе – поскольку та издевалась над ней, Юлькой, могла выгнать ее в любой момент, и тогда продуманный план полетел бы к черту. За то, что она играла ею, как куклой, и вся эта затея с преображением, как запоздало догадалась Юлька, тоже была не более чем игрой, развлечением скучающей старой дамы. «Я для нее игрушка. Не человек».
К журналистке же в эту минуту она испытывала ненависть, потому что той досталась любезная Марта, доброжелательная Марта, очаровательная Марта, которая подчиняла своему обаянию любого собеседника.
– Скажите, Марта Рудольфовна, когда вам первый раз захотелось уйти из вашей профессии? – спросила женщина, доверительно наклонившись к старухе. – Или мой вопрос не имеет под собой оснований?
– Отчего же, имеет… – согласилась Конецкая. – Приятно, что вы не начинаете с расспросов «как вы оказались в модельном бизнесе?».
– Не люблю штампов, – коротко ответила «моль».
– Именно поэтому я и согласилась на эту встречу, – кивнула Марта.
Юлька почувствовала себя лишней и бесшумно отступила за дверь. Как быстро эта журналистка нашла подход к старухе! Отчего же у нее самой ничего не получается?
«И не получится! – шепнул противный внутренний голос. – Она считает тебя марионеткой».
– Ничего, мы еще посмотрим, кто кем поиграет, – вполголоса пообещала Юлька.
– Ты о чем?
Девушка вздрогнула и обернулась. В дверном проеме стояла Лия и смотрела на нее, улыбаясь. Длинная челка упала ей на глаза, и она сдула ее в сторону.
– Кто кем поиграет? – повторила она.
– Не обращай внимания, я сама с собой разговариваю, – с нарочитой небрежностью отмахнулась Юлька. – Ты сегодня весь день работаешь со своей? – Она показала в сторону комнаты Валентины Захаровны.
Лия кивнула.
– Что, достали тебя все? – сочувственно спросила она, понизив голос. – Ты меня извини за то, что я над тобой подшучиваю. Я не со зла, честно. Просто до того смешно смотреть, как ты с тазиком на голове по коридору маршируешь…
Она прыснула, не удержавшись, и Юлька тоже засмеялась.
– Да я не обижаюсь.
Некоторое время спустя войдя в гостиную, чтобы оставить фрукты для Конецкой и ее гостьи, Юлька не поверила своим глазам. «Бледная моль» исчезла. Вместо нее на диване хохотала, утирая выступившие от смеха слезы, привлекательная женщина с блестящими глазами. Она выглядела помолодевшей лет на восемь. «Ведьма, точно ведьма! – с суеверным ужасом подумала Юлька, косясь на Конецкую. – Это она заколдовала „моль“!» «Или расколдовала», – сказал внутренний голос.
Юля поставила вазу с желтыми грушами на столик, положила рядом ножик для фруктов – остро наточенный, как нравилось Конецкой, и задержалась, исподтишка поглядывая на журналистку. Отсмеявшись, та начала говорить, сильно жестикулируя, и Юлька разглядела, какие красивые и аристократичные у нее кисти: тонкие, длинные, пальцы с вытянутыми, как виноградины, розовыми ногтями.
Разговор шел о какой-то женщине, оказавшейся в одиночестве на необитаемом острове, – Юлька, бесцельно перекладывавшая груши из одной вазы в другую, не поняла, как такое могло произойти, но уловила, что женщина едва не сошла с ума, о чем при встрече и рассказала журналистке.
– Но, голубушка вы моя! – воскликнула Конецкая, дослушав тираду до конца и, очевидно, продолжая спор, начатый до прихода домработницы. – Поймите, нельзя подменять страх мечтой! Мечта о необитаемом острове по сути своей – лишь страх реальной жизни. Ваша глупенькая девочка бежала от одного страха и оказалась затянута в другой, вот и все. А уж было ли это последствием чьих-то происков или так неудачно сложились обстоятельства – неважно.
