Елена Михалкова - Танцы марионеток
Юльке представилась немецкая промышленность: тысячи работниц в серых халатах сидят перед тысячами станков на заводе, а над ними висит плакат: «Мы работаем, чтобы у женщин появилась корма!»
– Теперь – грудь.
Марта Рудольфовна поджала губы и оглядела то место, где у Юльки предполагалась грудь.
– Я знаю, – несмело сказала Юля. – Нужно скрывать, маскировать.
– Ты – идиотка, – сообщила старуха. – Впрочем, и я идиотка тоже, потому что вожусь с тобой. Что мы делаем с недостатками? Правильно, превращаем их в достоинства. Читай классику, деточка, хотя бы «Завтрак у Тиффани». Грудь должна выглядеть натурально. Никаких увеличивающих бюстгальтеров! Никакого пошлого поролона! Только естественная… гм… красота. У тебя соски выпирают так, словно пытаются компенсировать отсутствие груди. Это нужно подчеркнуть и использовать.
– Но торчащие соски – это вульгарно! – пыталась сопротивляться шокированная Юлька.
– Ничего не может быть вульгарнее, чем плоская баба, пытающаяся скрыть это поролоном, – отрезала Марта. – Умей извлечь пользу из всего, что дала тебе природа. Из чего нельзя извлечь пользу, то измени.
– А что вы думаете об операции? – робко заикнулась Юлька.
Старуха презрительно покосилась на нее.
– Когда я говорила об изменении, то имела в виду исключительно твои мозги. А слово «операция» я чтоб больше не слышала! Похоже, тебе уже довелось пережить лоботомию в детстве – не усугубляй ее последствия, деточка, прошу тебя. Итак, запомни: зад подчеркиваем, грудь не скрываем, выбираем женственную одежду и все время следим за осанкой.
В выходной день Юлька отправилась в торговый центр, где потратила три часа, пытаясь подобрать что-то недорогое и в то же время подходящее ей по фасону.
В результате Конецкой были предъявлены шерстяная юбка в мелкую клетку, розовый трикотажный костюм и джинсовое платье. Марта Рудольфовна закатила глаза и велела выбросить все вещи, но после уговоров Валентины Захаровны смилостивилась и даже согласилась помочь домработнице в выборе одежды.
– Нужно что-нибудь теплое и немаркое, наверное, – Юлька попробовала прозондировать почву. – Универсальное.
– Стремление покупать практичные вещи я только приветствую. – При этих словах Конецкая покосилась на безмятежно читавшую Валентину Захаровну. – Но тебе следует знать: особь женского пола выглядит женщиной только тогда, когда позволяет себе излишества. То, что не защитит ее от снега, града и холодного ветра.
И они отправились в магазин.
Насторожившаяся Юлька ожидала подвоха, но Конецкая в очередной раз поразила ее. Сразу отсеяв несколько крупных магазинов, где толпились покупательницы, ведьма зашла в небольшой отдел, за несколько минут выстроила продавщиц, велела исполнять все ее команды, и те принесли в примерочную ворох одежды.
– Примеряй! И выходи к большому зеркалу, чтобы я могла тебя оценить.
Сама Юлька никогда не выбрала бы ничего подобного. Тонкий шелк, рюши и бантики, кукольного вида юбочки и платьица… Расцветки – в горошек, цветочек. «Я буду похожа на недоразвитый „синий чулок“, – думала она, влезая в полудетское сиреневое платьице с трогательными оборочками по подолу. – Господи, да кто такое сейчас носит?!»
Однако когда Юлька, ужасно стесняясь девушек-консультантов и пары покупательниц, вышла в ярко освещенный зал и остановилась перед зеркалом, собственное отражение ее приятно удивило. В платье, раздутом снизу, как баллон, она стала похожа на героиню какого-то старого сказочного фильма, и ей это понравилось. Юлька радостно обернулась к Конецкой.
– Нужны другая обувь и голова, – буркнула та. – Что ты стоишь, как пугало в огороде? Переходи к юбкам и блузкам.
Домой они вернулись с полным пакетом вещей и двумя парами обуви. Юльке не хватило бы денег купить все, что хотелось, но Конецкая расплатилась за нее, предупредив, что вычтет потраченную сумму из Юлькиного гонорара.
– Покажите, покажите! – захлопотала вокруг них Валентина Захаровна. – Юленька, нужно померить!
– Нужно носить, а не мерить! – поправила подругу Марта Рудольфовна. – Она же ни черта не умеет! Не знает, как повернуться, что делать с подолом, куда девать руки… Запомни, – обратилась она к Юльке, – к одежде нужно привыкать. Ты должна ходить так, будто ты голая – и тебе это нравится!
Поздно вечером, когда Валентина Захаровна и Лия легли, Конецкая позвала Юльку в гостиную. На диване возле нее лежал фотоальбом, на полу валялись выпавшие фотографии.
– Помоги, будь любезна.
Юлька собрала снимки, остановилась взглядом на одном из них. Мужчина лет сорока с густыми вьющимися волосами до плеч, с крупными красивыми чертами лица смотрел с фотографии, чуть улыбаясь краешками губ. Взгляд у него был проникновенный и теплый.
– Хорош, да? – Старуха заметила, на кого Юля смотрит. – Большая умница и талантлив к тому же. Я его хорошо знаю… Роман из тех мужчин, которые с возрастом становятся только лучше, как хорошо выдержанный коньяк. В юности его жизнь бурлила и кипела – парень он был отчаянный, да и сейчас остался сумасбродом, хоть и научился это скрывать.
– А он кто? – несмело спросила Юлька, боясь, что разговорчивость старухи мигом пропадет от ее вопроса.
Но Конецкая отозвалась неожиданно охотно:
– Художник, и довольно успешный. Недавно состоялась очередная его выставка, кажется, незамысловато называлась «Женщина и цветы». Причем писать Рома начал довольно поздно, года в двадцать четыре, что ли, но ему повезло – его заметил один из моих приятелей, покровительствующий творческим личностям. И в кои-то веки в его коллекцию попал настоящий художник, а не один из этих… творцов!
Последнее слово она произнесла с нескрываемым презрением.
– А разве он не творец? – удивилась Юлька, не отрывая взгляда от породистого благородного лица. «Надо же, какой лев…»
– Мансуров в первую очередь профессионал. Это дорогого стоит, голубушка, поверь мне. А называющие себя творцами – не более чем генераторы скромных вторичных идей, не обладающие и каплей его работоспособности и мастерства.
Воспоминание ожило в голове Юльки. «Мансуров, Мансуров… Женщина и цветы…» Большая рекламная растяжка над дорогой, красные буквы, привлекающие внимание….
– Ой, Марта Рудольфовна! Это же он выставлялся в Доме художника!
– А я тебе о чем толкую? – осведомилась старуха. – Да, в Доме художника, и что же?
– А вы были на его выставке?
– Вот еще! – фыркнула Конецкая. – Делать мне больше нечего! Правда, ее хвалят, и она до сих пор не закончилась… Но идти одной мне не хочется, а Валентина не может самостоятельно пройти больше ста шагов.
– Может быть, вам взять с собой Лию? – предложила Юлька.
– Чтобы устроить выгул инвалидов?! Глупости. К тому же Валя ни черта не понимает в живописи, да и не интересуется ею.
Марта Рудольфовна перелистнула страницу, вытащила еще одну фотографию и небрежно подкинула Юльке. Карточка, спланировав, упала на пол. На ней тоже был запечатлен Мансуров – в компании нескольких смеющихся бородачей.
– Рядом с ним художники? – спросила девушка, разглядывая снимок. – Какие у них одухотворенные лица…
– Слева – банкир, справа – издатель и купец. Последних нынче принято называть бизнесменами, но «купец» – оно точнее.
Юлька покраснела, сложила фотографии в стопочку и отдала Конецкой.
– Никогда прежде не понимала песню «Миллион алых роз», – задумчиво проговорила старуха, убирая снимки в альбом. – Продал дом, холсты, все, что имел, – и выкинул деньги на цветы. Пошлая романтика для дурочек… Но лет пять назад Мансуров, влюбившись в молодую женщину, чем-то похожую на тебя, накупил ее любимых тюльпанов и украсил мостовую перед балконом ее дома. И это было красиво, черт возьми! Конечно, размах не тот, что в песне Паулса, но все равно, все равно…
– А та, в которую он был влюблен… что она сделала? – почти шепотом спросила Юлька, представив утренний полусонный город, женщину, выходящую на балкон, и внизу – алое море вместо привычного асфальта. А среди цветов – прекрасный художник, благородный лев…
– О, устоять против Романа невозможно! – рассмеялась Конецкая. – Он готов все бросить к ногам возлюбленной. Джентльмен, рыцарь и гусар в одном флаконе. Конечно, он завоевал ее. А спустя некоторое время у женщины заболела мать, и она всю осень ночевала в ее квартире. Девятый этаж, вид на стройку и дорогу… И вот однажды утром женщина просыпается и не верит своим глазам, потому что окна превратились в витражи.
– Витражи?
– Да, витражи с цветами. Он за ночь разрисовал их какими-то специальными красками по стеклу. Нанял альпиниста, который помог ему спуститься с крыши до девятого этажа, и разрисовал. Я видела эти витражи… Когда всходило солнце, все комнаты заливало цветными лучами.
– А что же с ними стало потом, с этими рисунками? Они так и остались на стекле?
