Смерть Отморозка - Кирилл Шелестов
–Когда ты найдешь их, ничего не предпринимай без меня, ладно? Я тоже хочу с ними рассчитаться за Дауда.
Салман посмотрел ему в лицо.
–Ты сам прилетишь, дядя Паша? – уточнил он.– Или своих людей пошлешь?
–Сам, – сказал Норов. – Я хочу сам.
–Хорошо,– кивнул Салман, будто они договаривались о чем-то простом, например, пойти завтра в зал, поработать в парах.
Хоронить Дауда должны были в Чечне, в его родном ауле. Норов спросил, можно ли полететь туда на похороны, но Салман сказал, что лучше этого не делать,– в Чечне тогда было неспокойно, стреляли. Норов поинтересовался, нужны ли Салману деньги или какая-нибудь другая помощь, тот ответил, что нет, не надо. Он все так же выговаривал «не нада», – с тем же акцентом, и тою же категоричностью. На прощанье они обнялись; плечи и спина Салмана под мягкой дорогой тканью пиджака оставались прямыми, жесткими,– чеченскими.
Больше Норов его не видел, должно быть, его тоже убили. Он всегда вспоминал о них обоих с острой тоской; они были братьями ему, двое молчаливых недобрых чеченских парней, которых он случайно встретил на жизненном повороте; которых едва знал и которым мог доверить все.
* * *
Лялю устроили в гостиной на диване. Дополнительного комплекта белья в доме не оказалось, беспокоить из-за этого Лиз Норов не стал, решил, что попросит ее завтра. Вместо простыни Ляле постелили пододеяльник, снятый с Норовского одеяла, само одеяло Норов тоже отдал ей, а чтобы было мягче, под него подложили плед. Подушек в доме было огромное множество, с этим проблем не возникло.
Вечером Ляля устроилась на своем диване перед телевизором с бокалом вина и сырной тарелкой. Пощелкав каналами, она нашла на «Arte» документальный фильм о животных и принялась смотреть его без особого, впрочем, увлечения. В девять часов Анна и Норов поднялись к себе.
–Вы че, уже спать? – удивилась Ляля.– Так рано?
–Я рано встаю,– ответил Норов.– Постараюсь тебя не тревожить.
–Да не бойся, не потревожишь! Я сплю, как убитая, меня пушкой не разбудишь. Ладно, спокойной ночи. Много сексом не занимайтесь, а то не выспитесь.
Норов зашел в спальню Анны проститься.
–Ты останешься? – спросила она.
–Даже не знаю. Я испытываю неловкость от ее присутствия…
–Но ведь это будет глупо, если из-за нее мы начнем ложиться порознь! Я хочу заснуть с тобой!
Он не стал выключать ночник, чтобы видеть ее лицо и тело, длинное, полное и неожиданно хрупкое в своей прекрасной наготе. Он долго гладил ее, целовал шею, мягкую грудь, живот. И даже когда она, учащенно дыша, влажная, раскрытая, уже нетерпеливо тянула его к себе, он все еще медлил, томясь своим и ее желанием. Потом, уже в ней, ловя ее ритм, он изредка приподнимался на локтях и от зрелища ее длинных полных ног, приподнятых и расставленных, чтобы принять его глубже, его обдавало густым опьяняющим жаром.
Она на мгновение открыла глаза, перехватила его взгляд, вспыхнула и потемнела зрачками. Она крепче обхватила его ногами, нашла его губы своими полными, открытыми влажными губами и уже не отрывалась от его рта, безотчетно давила ладонями на спину, торопя и направляя. Вдруг она судорожно напряглась, выгнулась, громко застонала и замерла, прижимаясь к нему. Через мгновение она бессильно уронила ноги.
Он понял, что наконец-то это произошло. И сразу жгучее наслаждение рванулось из него. Он глухо зарычал, падая на нее, счастливый вдвойне.
* * *
Норов проснулся около полуночи и, решив вернуться к себе, начал потихоньку подбирать с пола свои вещи, стараясь не разбудить Анну.
–Ты уже уходишь? – вдруг спросила она.
–Остаться?
–Побудь еще немного со мной, пожалуйста! Мне с тобой так хорошо!
Он снова лег рядом. Она повернулась на бок, обняла его и закинула на него ногу поверх одеяла.
–А знаешь, что следует из твоего рассказа? – спросила она шепотом.
–Какого рассказа?
–Ну, про Пушкина? Забыл уже?
–И что же из него следует?
–Не то, что ты думаешь! Ты хотел доказать, что знакам верить не нужно. А ведь знаки-то все были верные! Зря Пушкин к ним не прислушался!
Он погладил ее по волосам и легонько поцеловал в губы.
–Получается, зря, – признал он, улыбаясь.
–И ты им не веришь напрасно! – заключила она.– У нас с тобой все будет хорошо, вот увидишь!
* * *
Уголовное дело против Норова началось исподволь, неприметно, так, что он не сразу распознал опасность. В одной малотиражной газетке появилась статья, в которой рассказывалось о воровстве и злоупотреблениях в муниципальном предприятии «Наружная реклама».
Предприятие было лидером на рынке наружной рекламы, владело большим количеством конструкций, расположенных в лучших местах города. Согласно рассылаемым «Наружной рекламой» прайс-листам, фотокопии которых фигурировали в статье, цены предлагались выше средних рыночных; заполняемость конструкций была очень хорошей. Простая арифметика показывала, что «Наружная реклама» ежегодно зарабатывала миллионы долларов чистой прибыли. Однако, официальная выручка, показываемая предприятием в своих отчетах из года в год, оставалась смехотворной. То есть, в бюджет города деньги не попадали.
«Наружная реклама» относилась к департаменту Норова и находилась в его подчинении. Автор статьи желал знать: куда идут огромные средства, получаемые предприятием? Не прямиком ли в карман заместителя мэра Павла Александровича Норова? Свои сомнения он адресовал городской прокуратуре. По сути, это был донос.
Издавал газетку некто Шкуратов, он же являлся автором статьи, – с сотрудниками у него было не густо. Лет ему было за сорок; высокий, неопрятный, с мятым лицом сильно поющего человека, в очках, с беспокойным, бегающим взглядом и длинными, обвислыми усами, он был наполовину еврей, наполовину татарин. В журналистских кругах у него было прозвище Шкура, – отчасти из-за фамилии, отчасти в силу продажности, выдающейся даже для этих кругов. Статьи он подписывал псевдонимом Курт Аджикин.
Он дважды был на приеме у Норова, отвечавшего в мэрии за работу со средствами массовой информации, предлагал свои услуги, обещал за ежемесячные субсидии публиковать в своем листке компромат на врагов Норова. В принципе, можно было и согласиться, но просил слишком много, да и впечатление производил неприятное, и Норов ему отказал.
Статья Шкуры, видимо, была его местью. Норов был известной в городе фигурой, про него писали часто и далеко не всегда лестно. На статейку Курта Аджикина можно было бы вовсе не обращать внимания, если бы не одно
