Смерть Отморозка - Кирилл Шелестов
Монастырь располагался на пятнадцати гектарах лесной земли, которую глава района, прожженный жулик, на склоне лет вдруг уверовавший в Бога, отписал Епархии за ненадобностью. В середине скита располагалась небольшая, но довольно высокая деревянная церковь, а вокруг нее – несколько построек. Монахи обитали в приземистой деревянной избе, напоминавшей барак, разделенной на клетушки – кельи. Их было четверо и два послушника. Тут же жили и настоятель, и разнорабочий Серега – на монастырском языке, «трудник», – изношенный полусумасшедший алкоголик, под шестьдесят лет. И церковь, и обитель были построены совсем недавно, в основном, руками самих монахов и жителей местной деревушки.
Игуменом был отец Симеон, высокий, поджарый, черноволосый сильный мужчина лет под пятьдесят, с лицом довольно красивым, но жестким и властным, с горящими глазами. В прошлом он был офицером спецназа, воевал в горячих точках, имел боевые награды; после демобилизации постригся и, получив благословение Саратовского владыки, четыре года назад уехал в глушь – основывать монастырь. Как и многие люди его склада, поздно уверовавшие, он придерживался буквы Писания до фанатизма и насаждал в монастыре крайнюю аскезу. Монахи называли его «батюшка», хотя некоторые из них были старше его годами.
В монастыре не было ни света, ни водопровода, ни прочих благ цивилизации; деревянная уборная стояла на заднем дворе. Топить печь позволялось лишь в лютые холода, да и то чуть-чуть, не до тепла; у входной двери в избе лежал снег, окна изнутри оставались в толстой наледи. Устав был строгим: поднимались в 5.30 утра, а без четверти шесть уже начиналась всенощная, переходившая в литургию. Литургия завершалась в 9.30, затем был чай, короткий отдых, и все приступали к послушаниям, то есть к работе. В час следовала общая трапеза, затем вновь послушания, и лишь в 16.00, за час до вечерни позволялся отдых. После обязательной ежедневной заупокойной литии следовала вечерняя трапеза.
После ужина братия вновь возвращалась в храм для совершения повечерия, на котором пелся канон Богородице и читался акафист Божьей Матери. Повечерие заканчивалось в 19.15, и потом час монахам отводился на личные дела. Общение между собой не поощрялось, книг, кроме церковных, не имелось, покидать пределы обители без благословения настоятеля запрещалось.
На литургию, которую местные старухи упорно именовали «обедней», приходили жители из двух окрестных деревень; своей церкви в районе не было. Отец Симеон придумал вдоль стен храма устроить стасидии – подобия стульев с откидывающимися сиденьями и высокими ручками, на которые можно опираться во время службы. Сиденья в стасидиях, правда, никогда не опускались, отец Симеон этого не разрешал; монахи и миряне в них стояли, но это позволяло избежать скученности в тесном помещении даже во время праздников, когда народу набиралось достаточно.
Питание в скиту было скудным, невкусным, – по большей части, постным, – отец Симеон держал братию впроголодь. Продукты поставляли жители из деревушки, расположенной в трех километрах, за это им платили, хотя кое-что они приносили и бесплатно. Обед и ужин готовили сами по очереди, вернее, по назначанию отца Семеона; не все умели кухарить, и порой еда получалась совершенно несъедобной. Хлеб нарочно давался только черствый. Ужин состоял из тех же блюд, что и обед, но его накрывали холодным.
На сон отводилось 5 с половиной часов, спали в одежде, – отец Симеон учил, что монах всегда должен быть готов встать к молитве. Зимой накрывались еще и телогрейками, чтоб не замерзнуть. Кроватей не было ни у кого, лишь жесткие деревянные лежаки, сколоченные из оструганных досок, без подушек, впрочем, подкладывать под голову одежду не возбранялось.
* * *
Норов приехал в конце ноября, к первым морозам. Он тоже стал «трудником» и поселился в тесной келье с низким потолком вместе с Серегой. На стенах висели бумажные иконы и молитвы, среди них центральное место занимала, конечно же, «Неупиваемая чаша» – любимая Серегина. Серега храпел во сне и крепко вонял. Впрочем, неприятно пахли все монахи; гигиена в монастыре считалась делом предосудительным, – монахи умывались, но в баню не ходили. Отец Симеон ссылался на пример Антония Великого, который жил в пещере, питался хлебом и солью, а умывался слезами. Слушая его, монахи умилялись, согласно кивали и крестились, а Норов опасался, что у него заведутся вши.
Монахи были разного возраста: от сорока трех лет до шестидесяти семи; образованных среди них не было, умных – тоже, но друг к другу они относились довольно доброжелательно, с готовностью помочь. У некоторых в миру остались семьи. Свою историю никто из них рассказывать не спешил, да Норов и не спрашивал.
Монастырь существовал и строился за счет пожертвований. О праведности отца Симеона в области уже ходила слава, особенно после Норовского репортажа, и привлеченные ею, сюда наведывались богатые бизнесмены, некоторые привозили сыновей. Они останавливались в отдельной гостевой избе, где их кормили отдельно; жили по паре дней и уезжали, нередко оставив приличные суммы. Разговаривать с паломниками монахам запрещалось. Встречать их и беседовать с ними, было прерогативой отца Симеона.
У отца Симеона были большие планы относительно развития монастыря: все деревянные постройки он собирался заменить каменными, и уже вел переговоры со строителями, чтобы начать этим летом. В его намерения входило также обзаведение собственным хозяйством. Норов тоже привез с собой 5 тысяч долларов, которые отдал игумену.
Работы в монастыре было невпроворот, начиная от черновой: расчистки снега, заготовки дров, и заканчивая строительством, которое в монастыре не прекращалось. Кто-то из благодетелей подарил токарный станок; один из монахов, отец Василий, был в прошлой жизни отменным токарем. По благословению отца Симеона, он оборудовал токарную мастерскую и изготавливал церковную утварь.
Предполагалось, что трудники работают больше монахов, а молятся меньше; на деле же Серега со своими заданиями не справлялся, и его работу приходилось выполнять Норову. В дополнение к ежедневным обязанностям отец Симеон порой посылал Норова в деревню, помочь бабе Зое, одинокой восьмидесятитрехлетней старухе, очень религиозной. Несмотря на почтенный возраст, она держала корову, козу и кур. Норов чистил ей снег, колол дрова, убирал за скотиной, таскал из колодца воду. Старуха за это нагружала его в обратный путь продуктами со своего огорода: картошкой, соленьями, яйцами,– если отец Симеон дозволял.
Главным правилом скита было безоговорочное повиновение игумену. Что бы ни приказывал отец Семеон, его распоряжение требовалось выполнить в точности и без всяких возражений.
