Им придется умереть - Питер Джеймс
Лужа крови в резком свете фонарей казалась черной.
Черной, как кожа мертвого юноши.
Из-за цвета его кожи политики выдумают всевозможные слащавые отговорки, скажут, что все это вызвано проблемой разделенных сообществ.
Чушь собачья.
Погибший юноша, с кроссовками за 200 фунтов, который мечтал стать врачом, заслуживал лучшего, чем та участь, которую ему выпала.
«Не получилось у нас».
Грейс посмотрел на мальчика и подумал: «Не получилось у нас создать общество, которое по заслугам оценило бы твой талант, твои стремления».
Черт. Грейс знал, какой это ужас – говорить родителям, что их ребенок больше никогда не вернется домой. Кошмар.
Он отвернулся; глаза защипало от слез.
22
3 мая, пятница
Многие адвокаты по уголовным делам неустанно трудились, чтобы заработать на скромную по обычным меркам жизнь, и часто консультировали то сторону защиты, то обвинения. Но некоторые, как Примроуз Браун, завоевали свою нишу: она участвовала в громких судебных процессах и выигрывала их, несмотря ни на что. При этом ее клиенты прекрасно понимали, что свобода стоит дорого.
Браун была королевским адвокатом с впечатляющим послужным списком; в народе таких называли «шелковая мантия». Она по праву считалась необычайно талантливым юристом. Женщина пятидесяти пяти лет, невысокая, с туго зачесанными назад светлыми волосами, перехваченными декоративной заколкой, она питала склонность к пышным темным платьям, массивным украшениям и дорогой обуви.
Многие годы Теренс Гриди регулярно поручал ей дела своих клиентов, когда те нуждались в услугах королевского адвоката – и при этом могли себе их позволить, – и она редко обманывала ожидания: получала баснословные гонорары и разносила в пух и прах доводы стороны обвинения. В возрасте, когда многие из ее коллег выбирали не такую напряженную, но менее прибыльную работу судьей, она приняла карьерное решение остаться в коллегии адвокатов, потому что любила свою профессию и не переставала удивляться тому, какие личности встречались ей на этом поприще. Но теперь, в течение последних месяцев, судьба самого Гриди зависела от ее адвокатского мастерства и от того, смилуется ли она, выставляя счет.
В 11 часов утра она сидела напротив Гриди за металлическим столом в тесной, обшарпанной комнате для допросов тюрьмы Хай-Даун – вдали от родного Брайтон-энд-Хова.
«Примроуз Браун привнесла редкую нотку элегантности в ошеломляющую серость этого места», – подумалось Гриди.
Аромат ее духов приятно разнообразил противный запах, въевшийся в стены.
Слева от нее расположился помощник адвоката, подтянутый мужчина ближе к сорока по имени Криспин Сайкс, который мало говорил, но подробно записывал что-то на каждой встрече после ареста Гриди. Обычно Примроуз не посещала подобные собрания, оставляя их на попечение помощника, но сегодня сделала исключение из-за долгой истории, связывавшей ее с Теренсом Гриди.
Слева от Гриди сидел Ник Фокс. Это была их последняя встреча перед судом.
Голос Примроуз Браун с годами потерял йоркширский акцент, приобретя высокомерные интонации, характерные для лондонских юристов. Но грубоватые нотки, напоминающие о северном регионе, откуда она была родом, еще оставались.
– Буду с тобой откровенна, Терри, выглядит все не очень хорошо, – заметила она, смотря на него сквозь очки в тонкой оправе.
«Он тоже выглядит неважно», – подумалось ей.
Похудел и постарел лет на десять с тех пор, как его посадили в тюрьму чуть больше пяти месяцев назад. Она прекрасно знала, как тюрьма меняет людей: плохое питание, наркотики, нехватка свежего воздуха, – и к тому же у заключенного могут возникнуть сопутствующие психологические проблемы, включая потерю чувства собственного достоинства. Она встречала многих рецидивистов, которые выглядели лет на двадцать старше своего реального возраста, и все же ее шокировало, что Гриди так быстро изменился.
– И не говори, Прим, – отозвался тот. – Полиция конфисковала мои телефоны и ноутбук. Все офисные компьютеры забрали, из коллегии адвокатов меня исключили. Все дела, которые я вел, отняли, а мои сотрудники разошлись по разным компаниям. Кроме того, владельцы закусочных, которые я помогал открыть, исполняя свой гражданский долг, подверглись унизительным допросам, и это нанесло ущерб торговле на несколько месяцев. Не говоря уже о том, как все это отразилось на моей семье.
– Сочувствую, – кивнула она. – Похоже, в этом деле удача не на нашей стороне; во всяком случае, сейчас. Главным обвинителем выступает Стивен Корк.
При упоминании этого имени Гриди вздрогнул, как и все остальные в комнате.
– Черт… – выдохнул он.
Бывают плохие, бывают хорошие прокуроры, но Корк считался одним из самых суровых. Он был опытным специалистом по уголовным делам, однако в душе его прочно засела обида, потому что он так и не стал королевским адвокатом. Когда он обучал будущих барристеров, его ученика, магистра, лишили адвокатской лицензии за подтасовку улик; и хотя Корка никогда не обвиняли в том, что он непосредственно участвовал в махинациях или располагал какой-то информацией о них, этот эпизод лег пятном на его репутацию и преследовал его на протяжении всей карьеры. Он полагал, что именно в этом заключается причина, почему он так и не дослужился до шелковой мантии.
Браун пристально взглянула на своего клиента.
– Послушай, Терри, прости, что приходится тебя об этом спрашивать, но, ты же понимаешь, я должна, – посмотрела она вопросительно.
Гриди пожал плечами. Он сидел сгорбившись на жестком стуле, но при этом держался непреклонно.
– Продолжай.
– Несмотря на то что все твои банковские счета заморозили, ты сумел перечислить мне аванс, и немаленький. Ты полностью оплатил мои услуги за последние месяцы и сейчас нашел средства на задаток в счет будущего гонорара за судебное разбирательство. Я должна знать, откуда эти деньги.
– Взял взаймы у приятеля, который верит, что я невиновен, – простодушно признался он.
– У мистера Джонатана Джонса, проживающего в Панаме? – Браун сверилась с записями.
– Да. Много лет назад я его выручил, когда у него были проблемы с финансами. С тех пор он сколотил там состояние, торгуя недвижимостью, и теперь платит старому знакомому за добро.
Она молча набросала что-то в блокноте и пододвинула к нему для подписи. Как только он расписался, она сказала:
– Хорошо, с этим покончено. Следующий вопрос: правильно ли я понимаю, исходя из твоих инструкций, что ты все еще хочешь приступить к судебному разбирательству, заявив о невиновности по всем пунктам?
– Как я всегда говорил, Примроуз, меня подставили. – Он невозмутимо уставился на нее. – Ты лучше других понимаешь, как сильно полиция ненавидит нас, адвокатов. Только дай им возможность нанести ответный удар и прикончить кого-нибудь из нас – и они с превеликим удовольствием ею воспользуются. Я потерпевший, невинная жертва. Какой позор.
Она опустила глаза и сделала еще одну пометку, затем снова посмотрела на Гриди, и их взгляды встретились.
Выражение ее лица было абсолютно непроницаемым, но по тени, мелькнувшей в ярко-голубых глазах, он понял, что Прим на его стороне.
Они оба знали, что к чему. Оба были профессионалами. Сражались вместе и никого не осуждали. Судебное разбирательство, которое начиналось в следующий вторник в зале № 3 Королевского суда Льюиса в Суссексе, как и все суды присяжных, проводилось не для того, чтобы вершить правосудие. Это игра, в которой личные качества подсудимого были важнее доказательств, которые порой ни в грош не ставились. Нужно лишь убедить двенадцать обыкновенных людей в том, что семьянин с приятной улыбкой, сидящий на скамье подсудимых в темно-синем костюме и симпатичном галстуке, никак не мог совершить преступления, в которых его обвиняют.
Дело заключалось только в том, какое слово – первое или второе – прочтет старшина присяжных заседателей, когда они вернутся после обсуждения вердикта. Варианта, в общем-то, только два.
«Виновен».
«Невиновен».
Или говоря языком адвокатов:
«Выиграл».
«Проиграл».
Браун с помощником покинули комнату, но Фокс задержался.
– Мы разберемся, Терри, – ободряюще улыбнулся он.
– Есть новости о Микки Старре?
