Жан-Пьер Гаттеньо - Месье, сделайте мне больно

У меня в голове засела мысль: эта кожа была создана для ласк, неоспоримое утверждение наготы, которая хотела заставить полюбить себя. Я принял ее в свои руки, сначала робко, потом обнял крепче. Тогда я заметил, что тоже обнажен. Когда я разделся? У меня не было об этом ни малейшего понятия. Я был слишком пьян, чтобы помнить об этом. Ее лицо склонилось надо мной. В темноте я смутно различал его очертания, но мне не удавалось его узнать. Ольга? Волосы у нее были длиннее. Правда, смерть не мешает расти ни ногтям, ни волосам. Потом меня обхватили ее ноги, обтянутые чулками. Я провел по ним руссами до алмазной инкрустации, украшавшей ее лодыжки. Намек на вульгарность, чтобы возбудить мужчину. Я захотел заговорить, по крайней мере задать ей вопрос, но она прижалась ртом к моим губам. Ее руки направляли меня, возбуждая желание. Внезапно у меня возникло ощущение, что моя нижняя часть тела поймана, буквально взята в плен, в то время как ее ноги сомкнулись у меня за спиной. И снова я почувствовал ее кожу. Теплая и шелковистая, она окружала меня повсюду.

Я отдался на волю этой мягкости.

Губы, прижавшиеся к моему рту, были правы: слова лишние. Только движения имели значение. Они включались в бесконечность. Бесконечность обиженных женщин. Любовница или пациентка, любимая или отвергнутая, но, так или иначе, символически или в действительности, – истязаемые. Бросившая меня Флоранс, сбежавшая Математичка, Ребекка, которая обо мне забыла, задушенная Ольга Гибель одной провоцировала уход другой. И так до бесконечности. Как в том сне, который Лакану рассказала одна из его пациенток. Паскалевский сон, – говорил он, – о множестве бесконечно чередующихся жизней: существование всегда отражается в самом себе. А у меня было множество смертей, которые чередовались и отображались одна в другой, от Флоранс к Ольге. Она была там, в шелесте вздохов под моим напором, который я обрушивал на нее. Наслаждение рождалось в ней при каждом нашем движении, все сильнее и глубже, и в то время как я наполнял ее, голос, равно вежливый и властный, шептал мне нa ухо: «Давайте же, нужно спросить у нее про семь миллионов. Я уже пытался, но вам она должна сказать. Ну же, пошевеливайтесь, старина, задайте ей вопрос, тока еще не слишком поздно».

Но она мне этого не позволяла. Цеплялась за меня и двигалась с такой страстью, что мне не удавалось ни о чем ее спросить. Наслаждение выводило ее из себя, разжигало ярость. Она хотела получить от меня еще больше. Я находился в центре разгоряченной до предела наготы, которая больше не владела собой, одновременно колотила и сжимала меня, чтобы увлечь за собой на гибель, в то время как с губ ее срывались ругательства. Ругательства мешались со слюной. Те же самые, которые она произносила во время сеанса, чтобы возбудить меня. Голос, на мгновение отступивший перед этим неистовством, вновь обрел силу. «Давайте же, старина, – говорил он нетерпеливо, – вы не понимаете! Нужно спешить! Черт, надо с этим покончить!» Он был прав, с этим нужно было кончать. С этой жизнью, которая непрестанно двигалась. Тогда, уступая приказу, я медленно подобрался к ее горлу. Мои руки остановились у нее на затылке, тогда как большие пальцы пытались соединиться на шее. Эти действия были мне хорошо знакомы, их совершили передо мной двумя днями раньше. Не было ничего легче, чем воспроизвести их снова. Семь миллионов больше не имели никакого значения, важны были лишь пальцы, которые я погружал в ее плоть.

Она не противилась. Только дыхание становилось тяжелее, по мере того как сильнее я давил, язык начал вываливаться изо рта. Я чувствовал его, влажный, на своем лице. Язык, полный слюны. И я не смог бы точно сказать, облизывалась она от напряжения или поощряя мое желание поскорее кончить. Я сжал еще сильнее, изо всех сил. Боль раздирала мои предплечья, но ничто теперь не могло меня остановить. Постепенно буря стихла. Глубокий покой разливался по лицу рядом с моим. Глаза закрыты, смерть разрушала его изнутри. Иногда оно искажалось от боли. Потом, как если бы одно испытание было пройдено, разглаживалось и безмятежно ожидало следующего приступа. Я с трудом различал его в темноте, но черты казались мне бесконечно нежными. Грудь в грудь и рука об руку – я любил смерть, которую дарил ей, и мои руки снова неумолимо двинулись вверх, чтобы завершить начатое.

Скоро, скоро, шея показалась мне достаточно хрупкой. Я выпрямился на кровати и всем весом надавил ей на горло. Раздался хруст, затем все смолкло. У меня было чувство, будто я сжимаю в руках сливочное масло. Меня смущало, с какой легкостью я умертвил. На всякий случай я продолжал сжимать руки, хотя это уже было излишне.

И тут я услышал крик.

Ошеломленный, я открыл глаза: Ребекка, обнаженная, стояла посреди спальни. Нагая, в темных чулках, которые доходили ей до середины бедра. Она смотрела на меня как на сумасшедшего.

При виде ее у меня возникло ощущение, словно я прилетел с другой планеты. Кроме меня, в постели – никого. Она была в полнейшем беспорядке: простыни, сбившись в сторону, свисали на ковер, валик укатился в другой конец комнаты. Я держал в руках подушку, а Ребекка стояла напротив и испуганно наблюдала за мной. Я не сразу понял, что имел дело не с призраком.

– Что вы здесь делаете?

Вместо ответа она схватила с ночного столика пачку «Лаки». У нее дрожали руки, и ей понадобилось несколько попыток, чтобы зажечь сигарету. Она несколько раз затянулась, прежде чем собрать с пола свою разбросанную одежду.

– Что я здесь делаю? У вас входит в привычку задавать мне подобные вопросы. Вы что же, не знаете?

Эти слова вернули меня к действительности. Меня охватила смутная тревога, я взял сигарету и так же, как и Ребекка, дрожащей рукой зажег ее.

– Как вы вошли? Я не слышал.

Она открыла сумку, достала ключ и показала его мне.

– Очевидно, с помощью этого. А вы, может быть, думаете, что я проникла через окно?

– Я не понимаю, в течение двух дней я пытаюсь с вами связаться, вы и ухом не ведете, и вдруг ни с того ни с сего оказываетесь у меня.

– Ну, хорошо же, уверяю вас, что это больше не повторится. – Она бросила ключ мне в лицо. – Вот, после того, что только что произошло, ноги моей здесь больше не будет.

Я припомнил все, что делал.

– Что случилось? – спросил я, терзаемый жгучим беспокойством. – Я не пытался…

– Это самое меньшее, что можно сказать, – воскликнула она, ироничным и гневным тоном одновременно, – вы попытались! Только ошиблись партнершей. Как только я вас раздела, вы набросились на свою подушку. Я знаю, что вы были пьяны – стоило только увидеть бутылку из-под виски в гостиной, – но увлечься подушкой! Вы катались с ней по кровати, сжимали ее изо всех сил, ласкали ее, кидались на нее всем телом и называли Ольгой. А я была рядом с вами и все это видела. Оргия с постельным бельем. Кто эта Ольга? Так зовут вашу подушку или новую любовницу? Она была с вами, когда вы не пришли на свидание? А потом вы вдруг совсем обезумели. Принялись сжимать ее все сильнее и сильнее, – если бы вы на самом деле были с женщиной, я недорого дала бы за ее жизнь, – и кричать непонятно что. Звали какого Макса – вашу перину, я полагаю, – орали, что вам нужны семь миллионов или что-то в этом роде, я ничего не поняла. Мне надоел этот бред, и, чтобы покончить с ним, я принялась кричать еще громче, и вы, наконец, меня услышали.

Она раздавила в пепельнице сигарету, потом закончила одеваться. Мне захотелось проверить, есть ли у нее на чулках алмазная инкрустация на высоте лодыжек, но, даже выпрямившись на кровати, мне не удалось ничего увидеть.

– Возможно, у вас непереносимость к алкоголю, – продолжила Ребекка, – но в данный момент дела у вас неважные. Я хотела вас увидеть, но если бы знала, что вы займетесь любовью с подушкой, то не стала бы вас беспокоить.

В ее голосе мне послышались слезы. Если она и была огорчена, то старалась не показать этого. «Тебе платят не за то, чтобы ты спал», – сказала мне Флоранс. Распространялись ли эти слова и на мое поведение в постели?

Ребекка взяла свое пальто и направилась к гостиной.

– Спасибо за этот вечер, – сказала она, – я буду вспоминать его.

Прежде чем выйти из комнаты, она повернулась ко мне и добавила:

– В «Базар-де-л'Отель-де-Виль» около пятнадцати бельевых магазинов, сбегайте туда, вы там непременно найдете себе подружку.

Потом хлопнула дверью, быстрым шагом пересекла гостиную, и входная дверь в свою очередь закрылась за ней.

Я остался в кровати, с подушкой между ног. Эта ссора оглушила меня еще больше, чем мой сон. Я немного подождал, затем подошел к окну. Снег, вихрем кружащийся вокруг уличных фонарей, заставил меня подумать о насекомых, привлекаемых светом. Хотел бы я, чтобы все это оказалось только дурным сном, но «Ланча» напротив лицея свидетельствовала об обратном. И, как если бы требовались дополнительные доказательства, Ребекка вышла из здания. Закутанная в свое пальто, она напомнила мне пациентку после сеанса. Она села в красный «Гольф», оставленный чуть дальше. С нескольких попыток ей удалось завести мотор, и она уехала в направлении бульвара Рошешуар.