Джеймс Паттерсон - Опасность на каждом шагу
— И правда. Сходи-ка отдохни и перекуси. И возвращайся как огурчик, — поддержал его Уилл Мэтьюс. — Майк, это приказ.
После разговора с дедом и размышлений о Мэйв мне захотелось увидеть ее. Раковый центр находился всего в двадцати кварталах от собора, добраться туда было делом пяти минут.
«Мне нужно съездить в центр, чтобы успокоиться», — понял я.
Я оставил Мартелли свой номер и спрятал значок, выходя наружу. Бесчисленные толпы репортеров, продюсеров, корреспондентов и техников оцепили обе стороны перекрытой Пятой авеню, среди них сновали заполошные фанаты группы «Grateful Dead», продавая билеты на концерт «поднявшегося из могилы» Джерри Гарсии.
Мне пришлось растолкать дородного оператора, спавшего на раскладном стуле перед моей «импалой». Потом я прыгнул в машину и отвалил, сделав по пути две остановки.
Первую — у огромного оживленного заведения под названием «Бургер-джойнт» в вестибюле гостиницы «Меридиан» на Пятьдесят седьмой. Через несколько минут я вышел оттуда с пропитанным жиром бумажным пакетом под мышкой.
Второй раз я остановился у булочной на Девятой и забрал оттуда еще один пакет.
Поворачивая на Парк-авеню, я включил мигалку и сирену. Вся разделительная была увешана пуансеттиями и белыми гирляндами — бесконечная череда цветов и мерцающих огней убегала на север и терялась из виду. Над карусельными дверями сияющих офисных башен и на полированных медных дверях богатых домов висели пышные праздничные венки.
По пути я не мог оторвать глаз от высоких, величественных старых домов — фонари освещали их сквозь серебристые клубы пара, поднимавшегося от шоссе: обшитые сверкающим деревом стены, богатые вывески.
Как раз когда я остановился на светофоре у Шестьдесят первой улицы, швейцар в цилиндре усаживал в «мерседес» с плюшевыми сиденьями бледную, сокрушительно красивую брюнетку в норковой шубе до пят и малышку в красной накидке.
От праздничной красоты, окружавшей меня, куда ни глянь, щемило в груди. Последнее время я буквально разрывался на тысячу кусков и совершенно забыл купить елку.
«Неудивительно, что столько народу сводит счеты с жизнью в канун праздника, — думал я, с визгом трогаясь с места и объезжая „мерседес“, чтобы свернуть за угол. — Рождество создано для того, чтобы люди умилялись прошедшему году, радовались удивительной любви и удаче, которые он принес. Если не радуешься этому празднику, как положено, — это как минимум невежливо. А если у тебя депрессия, — размышлял я, разгоняясь в холодном темном переулке, — если ты болен от тоски — это смертный грех».
45
Когда я вошел в палату, моя любимая Мэйв лежала с закрытыми глазами.
Но нос у нее определенно работал, потому что она улыбнулась, когда я поставил контрабандные пакеты на больничный поднос.
— О нет, — пробормотала она надтреснутым голосом. — Только не говори, что ты…
Я взял пластиковый стаканчик с водой и заставил ее отхлебнуть. Мэйв села, от боли у нее на глазах выступили слезы. И у меня тоже.
— Я чувствую запах чизбургеров, — очень серьезно произнесла она. — Если это сон и ты меня разбудишь, пеняй на себя.
— Это не сон, мой ангел, — прошептал я ей на ухо и осторожно пристроился рядом с ней. — Тебе с двойным луком или с двойным луком?
Хотя Мэйв одолела только половину бургера, щеки у нее порозовели. Она отодвинула упаковку с едой.
— Помнишь наши ночные объедаловки?
Я улыбнулся. В самом начале знакомства мы оба работали с четырех до полуночи. Сначала мы ходили по барам, но это быстро наскучило, и скоро мы освоили маршрут «видеомагазин — круглосуточный супермаркет», где затаривались старыми фильмами и «здоровой пищей» вроде куриных крылышек, пиццы и сырных палочек. У нас было одно правило: выбирай все, что хочешь, лишь бы еду можно было приготовить в микроволновке и съесть во время кино.
Боже мой, все-таки это были золотые времена. Иногда после еды мы подолгу засиживались, разговаривали и мечтали о том, чтобы эта ночь не кончалась… пока птицы не начинали щебетать за окном спальни.
— А помнишь, сколько работы я тебе подкидывал?
Мэйв работала тогда в травмпункте медицинского центра Джейкоби в Бронксе — совсем рядом с участком 4–9, где я начинал карьеру.
Во время обхода я буквально похищал с улицы людей и приводил их в приемную, только чтобы увидеть ее.
— Помнишь, как ты приволок к нам беззубого толстого бомжа, а он полез к тебе обниматься? — Мэйв с трудом рассмеялась. — Что он тогда сказал? «Ты не такой, как все эти гондоны, чувак. Тебе не плевать на нас».
— Нет, — покачал я головой и тоже засмеялся. — Он сказал: «Чувак, ты самый клевый белый придурок в мире».
Внезапно ее смех оборвался, глаза закрылись. Вот так вот просто. Наверное, до моего прихода ей что-то дали, и теперь она провалилась в сон.
Я нежно сжал руку Мэйв, а затем тихонько поднялся с кровати, убрал упаковки и подоткнул ей одеяло.
Потом я немного постоял на коленях у кровати жены, наблюдая, как тихо поднимается и опускается ее грудь. Странно, но впервые за все это время я не злился ни на этот мир, ни на Бога. Просто я любил ее и всегда буду любить. Вытерев слезы о рукав, я склонился к Мэйв и прошептал ей на ухо:
— Ты навсегда изменила мою жизнь.
46
Отъезжая от больницы, я позвонил Полу Мартелли.
— Пока ничего, — ответил он. — Можешь не торопиться. Похитители никуда не денутся. Твой номер у меня есть.
— Нед Мэйсон там?
— Ходит где-то рядом. Мы тебя прикрываем, Майк.
Я последовал совету Мартелли: развернулся и поехал по Шестьдесят шестой. Пора было навестить детей.
Пока я был в больнице с Мэйв, пошел слабый снег. Белый налет на коричневых стенах и тоннелях Центрального парка был похож на аккуратную россыпь сахарной пудры на пряничном домике.
Проклятый город! От этой навязчивой рождественской романтики в духе литографий «Карье и Ива» сердце готово было разбиться на мелкие кусочки.
Мне отчаянно хотелось налететь на какого-нибудь грабителя за работой.
Я включил радио. На полицейской волне играли «Серебряные колокольчики». Когда заиграл мягкий, нежный припев «Динь-динь, послушай, как они звонят», я чуть не разрядил в магнитолу обойму своего «глока» и яростно впечатал кнопку переключения станции. Там только начиналась «Дорога в ад». Так-то лучше. Новая песня моей жизни! Я до отказа выкрутил громкость и рванул домой.
Детей я услышал еще на площадке, выходя из лифта. Плохой знак. Я повернул дверную ручку.
Джулиана сидела на полу спиной ко мне и хихикала в телефонную трубку. Я ласково погладил ее по голове, выдернул шнур из розетки и скомандовал:
— В койку!
Следующая остановка была в спальне девочек, откуда доносились раскаты песни Мерседес Фреер. Джейн показывала Крисси и Шоне новый танец. Так бы и облапил их всех, будто медведь, — как же мило они плясали, — но я вспомнил строжайший запрет, наложенный Мэйв на творчество Мерседес Фреер.
Когда я выключил радио, три хрустальных вскрика огласили комнату. Потом девчонки поняли, что я видел, как они танцевали, покраснели и захихикали.
— Так-так! Я и не знал, что Мерседес Фреер дает концерты у нас дома. Андерхиллы, наверное, вне себя от счастья. Я так понимаю, что и работу свою вы не сделали, да?
Джейн протестующе открыла рот, но потом опустила голову.
— Прости, пап.
— Правильный ответ, Джейн, — сказал я. — Неудивительно, что у тебя такие хорошие оценки в школе. Пойдем. Сейчас будут еще аресты.
В гостиной Рикки, Эдди и Трент развалились перед орущим телевизором: по каналу Си-эн-эн шел непрерывный репортаж о захвате церкви. На экране красовался слоган: «Святой Патрик: обратный отсчет». Я снова припомнил указы Мэйв: смотреть разрешалось только И-эс-пи-эн, кулинарный канал, иногда Ти-эл-си и канал мультиков, ну и некоммерческие каналы.
Парни подпрыгнули чуть не до потолка, когда я обрушился на диван между ними.
— Собираем материалы для домашки? — сурово спросил я.
Трент наконец отнял от лица ладошки.
— Мы тебя видели! — закричал он. — По телику! По всем каналам!
— Все равно ты задержан! — не унимался я.
Старший, Брайан, был так занят компьютерной игрой, что даже не заметил, как я вошел. Отец, на которого не обращают внимания, переплюнет в коварстве любого ниндзю. Я выключил приставку как раз в тот момент, когда Барри Бондс наносил мощнейший удар по мячу.
— Эй! — зло крикнул сын, поднимая глаза. — Папа?.. Папа!
— Брайан?.. Брайан! — передразнил я.
— А я тут… э…
— Собирался отдать себя на милость правосудия? — помог я ему.
— Прости, пап. Я все сделаю… незамедлительно.
Выходя в коридор, я чуть не сбил с ног Мэри Кэтрин.
— Мистер Беннетт. То есть Майк. Простите меня, пожалуйста! — выпалила она. — Я собиралась их уложить, но Бриджит попросила помочь. Она сказала…
