Эрл Гарднер - Суд последней надежды
Итак, поняв, что произошло на самом деле, Келлер внезапно резко сменил линию допроса.
— Вы закопали тело своей жены? — спросил он.
— Нет.
— Вы бросили тело своей жены в воду?
— Нет.
— Вы сожгли тело своей жены?
— Нет.
Стоял холодный дождливый день. Ветер бросал струи дождя в окна комнаты, в которой шла проверка.
— Вы похоронили тело жены рядом с домом? — тихо продолжил Келлер.
— Нет.
— Вы похоронили тело жены далеко от дома?
— Нет.
— Вы похоронили тело жены в подвале дома?
— Нет.
— Вы укрыли тело жены в мелкой могиле?
— Нет.
Итак, смысл задаваемых вопросов означал, что Келлер так же хорошо, как и он сам, знает, что тело жены было где-то захоронено. Он стал волноваться. Понемногу самообладание, которое помогло ему пройти испытания на полиграфе, стало изменять ему.
Внезапно Келлер резко отодвинул от себя панель с самописцами, с сочувствием посмотрел на человека и сказал:
— Должно быть, вашей жене ужасно одиноко и холодно в ее неглубокой могиле в саду. Почему бы нам наконец не выкопать ее и не покончить с этим делом?
Подозреваемый, отпрянув от аппарата, вскочил на ноги и сказал:
— Идемте, и пусть все так и будет.
Полиция, сопровождающая этого человека, доктор Снайдер, Раймонд Шиндлер и Леонард Келлер направились в сад.
Стоя под непрестанным холодным дождем, человек показал им место, где нужно было копать. Там они и обнаружили тело жены.
Я думаю, что эта история была типичной иллюстрацией манеры работы Келлера. Менее опытный человек мог бы и не добраться до истины, но Келлер знал, что, когда и как говорить.
Начиная заниматься делом Богги, все, кто решился пожертвовать своим временем, еще плохо понимали, что это означает. Обычно на нас смотрели с подозрением и недоверием в поисках топора, которым мы должны размахивать. Наше первое дело вылилось в месяцы тщательного расследования, и после его завершения на нас со всех сторон оказывалось различное политическое давление, так что ошибаться мы не имели права.
В общем и целом следователям не понравилась наша идея Суда Последней Надежды.
Я думаю, что был период, когда все как-то забыли тот факт, что Суд Последней Надежды — это само общество, народ, читатели журнала, мужчины и женщины, которые настолько заинтересованы в торжестве справедливости, что готовы драться за него.
Когда дело Богги только развертывалось, мы получили немало ободряющих писем, но не имели представления о тех сотнях и тысячах читателей, которые внимательно следили за его ходом и ждали только его завершения, чтобы поделиться с нами своими чувствами и мыслями.
Мы тут же были завалены потоком почты. Куда бы мы ни показывались, только и было разговоров о Суде Последней Надежды.
Это означало, что по завершению дела Богги мы не вправе свернуть свою работу, это представлялось теперь столь же невозможным, как остановиться на полпути, свалившись в Ниагарский водопад.
Стигер обратился к членам нашей группы с вопросом, согласны ли они продолжать свою деятельность, подчеркнув свое желание не оставлять начатое дело. На свой вопрос он получил единодушный утвердительный ответ.
К тому времени, конечно, каждый из нас был завален письмами от людей, которые жаждали вмешательства нашего расследовательского комитета в его дело или в дела своих близких и друзей, которые были «неправильно» осуждены.
Многие из этих писем представляли собой всего лишь набор чепухи. Некоторые носили вызывающий характер. Но немало было и таких, в которых приводились впечатляющие факты. Посланий хватало, чтобы загрузить работой целую армию следователей. Мы едва находили время читать письма и отвечать на них, не говоря уж о расследовании сотен дел, которыми они были полны.
Тем не менее мы решили не опускать рук и делать все, что было в наших силах.
4
К северу от Палм Спрингс лежит горное плато, рассеченное гранитными хребтами; долины между ними заплетены кустарником юкки, густые заросли которого столь типичны для пустынной юго-западной части страны.
В этих сухих выжженных просторах могли обосноваться и существовать лишь крепкие, выносливые люди. Большей частью это сухие мужики с выдубленной на солнце кожей, под которой ходят мускулы, с вечно прищуренными от яркого света глазами, привыкшими вглядываться в пространства пустыни. Нередко им приходится смотреть на мир и сквозь прорезь пистолетного прицела.
Эти люди привыкли полагаться только на самих себя. Иначе они бы тут не выжили. Здесь нет дорог, которые заслуживали бы это название. В отдаленные уголки этого края припасы можно доставлять только на спинах мулов или лошадей. Вечно не хватает воды и трудностей в избытке. Мрачные пространства пустыни наполнены постоянным молчанием, в котором каждый неосторожный шаг угрожает смертью.
Но в этих местах было золото. Здесь до сих пор работает несколько весьма богатых шахт и ведутся перспективные разработки.
Тут и там разбросаны городки-призраки, молчаливые свидетели тех времен, когда дама Фортуна одаряла своей благосклонностью эти места. И если сегодня она улыбается, завтра может нахмуриться.
Тут встречаются почти отвесные гранитные скалы, вздымающиеся над землей на двести, триста футов; крутые провалы рассекают тело пустыни, а отдельные скалы вырастают из ее песка, устремляя в темно-синее небо свои гранитные пальцы. Между этими скалами и хребтами лежат долины, сплошь заросшие пустынной растительностью, в основном юккой, заросли которой вздымаются на тридцать или сорок футов, напоминая сюрреалистическое представление о деревьях, скорчившихся от артрита. Среди них в изобилии растут кактусы и прочая растительность, характерная для пустыни.
Некоторая часть пустыни ныне представляет собой национальное достояние. Когда я впервые оказался там и встретился с Биллом Кьюзом, эти места были просто обыкновенным куском пустыни, пространством без дорог, в котором человеку, если повезет, могут попасться обильные залежи золота или же его будет ждать смерть от жажды, если он проявит беспечность.
Билл Кьюз впервые появился в этой пустыне более сорока лет назад. В то время тут вообще не было никаких дорог, и все было необходимо доставлять конскими вьюками. Кьюз, естественно, тщательно выбирал место, где можно поставить свой дом.
Существовала легенда, что в свое время в этой каменистой долине, которую избрал для жизни Билл Кьюз, был тайный источник, который использовали конокрады, ибо вокруг него могли стоять угнанные лошади и коровы и никому бы не пришло в голову тут их искать.
Конечно, в наши дни воздушной разведки эта долина больше не имела такого значения тайного укрытия, но всего поколение назад в этом крае, изрезанном лабиринтами долин и горных хребтов, не так легко было ориентироваться и выбираться оттуда.
В 1927 году я приобрел фургончик, нечто вроде миниатюрного домика, смонтированного на шасси полутонного грузовичка с надежной передачей и мощными тормозами. Тогда еще никто не имел представления о «домах-трейлерах».
Часто при воспоминании об этих днях меня охватывает ностальгия. В фургончике я возил с собой пятнадцать галлонов питьевой воды. Выхлопная труба проходила сквозь бак с еще тридцатью галлонами воды, так что во время движения она нагревалась едва ли не до кипения. В моем маленьком домике на колесах был холодильник, керосиновая плитка, широкая кровать и надежный письменный стол, за которым я, поставив машинку, писал свои романы.
Я отдавал все силы юридической практике, пока не почувствовал, что сыт по горло этой рутиной, и пока в расписании дел, что я вел, не образовался перерыв. И как-то, просидев за работой до десяти или одиннадцати вечера, я направился в гараж, залез в фургончик, который всегда держал в полной готовности, и двинулся в пустыню. Часа в три ночи я съехал на обочину, поспал часика четыре и на следующее утро часам к десяти оказался далеко в глубине пустыни, исчезнув из глаз всех окружающих — ничто теперь не могло мне помешать заниматься своими делами. Вытащив пишущую машинку, я поставил ее на стол и принялся за работу.
Устав от писанины, я взял лук и стрелы и отправился в пустыню стрелять кроликов, после чего, вернувшись в фургончик, приготовил простой обед, помыл тарелки и завалился в постель, где меня ждал глубокий крепкий сон. Все мои заботы и обязанности остались далеко позади.
Естественно, мне пришлось как следует познакомиться со слабыми, заметенными ветром, следами дорог в пустыне. Мой надежный выносливый грузовичок позволял мне забираться в самые невообразимые места.
По сравнению с сегодняшними трейлерами, подлинными домами на колесах, настоящими обставленными квартирами, я был многого лишен, но тем не менее я был совершенно счастлив в пустыне, наедине со звездами, пространством и тишиной.
