Анатолий Барбакару - Знал бы прикуп
Для Гнома, привыкшего сорить деньгами, особенно в процессе обольщения, это было немаловажно.
Гном с женщиной сразу нашли хоть и циничный, но общий язык. Друг от друга им нужно было одно и то же: пару раз в неделю отводить душу и все остальное. Причем слово «душа» в последнем предложении можно было бы и выправить.
Они встречались дважды в неделю.
Гнома поначалу такая манера взаимоотношений сбивала с толку. До сих пор его любовные похождения не обходились без романтических выкрутасов. Но почти сразу же романтик-ловелас признал удобство и такой манеры.
Закончился этот его бездушный роман весьма огорчительно.
В одно из свиданий барышня проговорилась, что тоже копит деньги. Подрабатывая прачкой по частным заказам. Впрочем, проговорившись, спохватилась. Особо распространяться на эту тему не стала.
От приятеля-устроителя Гном узнал, что его зазноба одержима идеей выйти замуж за какого-то лоха-военного, ради которого готова уехать из Одессы. Уверяла, что любит того. Может, и не врала, но чувство ее к фраеру-милитаристу произросло явно от безысходности. Одесские женихи имеют обыкновение перебирать харчами. Присматривать себе суженых среди барышень с приличной репутацией.
Для переезда и замужества нареченной служивого требовались тысячи три приданого.
Делясь со мной подробностями этой досадной истории. Гном и сам не мог уразуметь, чего вдруг его понесло в непроходимые романтические дебри.
Он всучил все накопленные деньги этой сомнительной особе. И как всучил… Добыл через дружка адреса ее клиентов-грязнуль, и за две недели те порциями выплатили прачке, якобы от себя, переданные Гномом премиальные. Три тысячи рублей.
И все же одной из версий: зачем ему это было нужно, Гном со мной поделился. Оказалось, он вздумал проверить, так ли уж цинично относилась к нему эта искушенная штучка.
Должно быть, перечитавшись О. Генри, просчитывал невероятное продолжение: что она изыщет способ всучить деньги ему. Даже запоминал номера передаваемых ей купюр. Но память засорял зря.
Барышня оказалась вполне искренней. И именно такой, какой, не маскируясь, представила себя с самого начала. Циничной и не сентиментальной. Заполучив жертвоприношение Гнома, потерялась.
Позже Гном несколько раз встречал ее в городе, но только однажды в обществе военного. Американского моряка с пришедшего в порт корабля.
После того как еще не ставший Людвигом Гном, посмеиваясь, рассказал мне эту курьезную историю, я его не то чтобы зауважал… Игра в благородство — одна из самых популярных в среде катал. Конечно, без злоупотреблений ею. Но с тех пор, если случалось на пару обхаживать пляжниц, я невольно косился мыслями на Гнома. Опасался промельтешить в его глазах. Испортить о себе мнение. Мне оно стало важным. Мы с ним виделись все реже.
Они с вернувшимся из Якутии напарником не прижились на пляже. Не выдержали конкуренции. Специализировались на индивидуальной ловле. Присматривали лохов на вечеринках, выставках, презентациях.
Еще позже напарник эмигрировал, а Гнома переименовали в Людвига. К этому времени он уже стал крепким игроком. Лишний раз оправдал мудрую надежду бесталанных: вода камень точит.
Квартиру он тогда все же купил. Так и жил в однокомнатной. В ней и погиб.
ГЛАВА 20
Странно, что я сейчас вспомнил обо всем этом. Но было ощущение, что все случившееся с Гномом оказалось возможным именно потому, что он не изменился. Несмотря на приобретенную матерость, купился на гордо-несчастный образ мнимой жены Шрагина. И поплатился за это.
И еще почудилось… Лже-Шрагина не сомневалась, что Людвиг-Гном купится. Потому и избрала его.
Мысленно мрачно усмехнулся. Ведь и я купился. Брыкаясь, вредничая, но все же пошел на поводу у нее. И тоже влип. Как и все, кого хаю за то, что дают себя дурить ловкачкам-сердцеедкам.
С другой стороны, пошлость: «никому верить нельзя» — всегда вызывала снисходительное отвращение. Уж лучше потерять все, чем старательно следовать ей. Еще лучше — без крайностей. Выбирать, кому верить. Как я выбрал Ольгу.
Вспомнил ее сегодняшнюю, потрясенную пачками долларов. Жаль, не вкусил, как следует, от сладости момента. Он как ухаб американской горки в унылом жизненном измерении. Должно было перехватить дух. И у Ольги явно перехватило. У меня на это не было времени. Ничего, не это главное. Интересно, как она там? Пачки в матраце синяки не надавят?
Вдруг спохватился: шеф просил позвонить. Конечно, милиция его обеспокоила. Потребует разъяснений. Но, возможно, и я кое-что выясню.
Позвонил шефу домой.
— Опять вляпались? — как я и предполагал, хмуро спросил он.
— Вы в курсе? — спросил и я.
— «Криминалка» выезжала. Вы к этому убийству действительно имеете отношение?
— Нет, конечно. Что говорит милиция?
— Ищет вас. Надо объявиться.
— Ищет как свидетеля? — С шефом я мог не осторожничать с вопросами.
— Говорят, да. — Он не осторожничал с ответами.
— Подробности какие-то есть? Что наши привезли?
— Убит бизнесмен. Выстрелом с крыши соседнего дома.
— Деньги нашли?
Шеф помолчал. Ему не понравился вопрос. Потом все же ответил:
— Тридцать тысяч долларов.
Выходит. Котя не соврал. И значит, и это убийство выглядело бессмысленным.
— В ближайшее время появлюсь, — сказал я. — И не нервничайте: я — ни при чем.
— Знаю я вас, — двусмысленно заметил шеф.
Я уже хотел попрощаться, когда он вспомнил:
— Вам звонили.
Я притаился.
— Оставили телефон. Можете перезвонить, телефон записан с буквой «д».
— Кто звонил?
— Не знаю. Администратор записала только телефон.
Шеф продиктовал мне номер.
Набирая его, я чертыхался на администраторшу. Как теперь обращаться к тому, кто возьмет трубку?
— Добрый вечер, — начал я.
— Добрый. Хорошо, что позвонили.
Добродушный, но властный мужской голос я узнал не сразу. Понял только, что он мне знаком, но кому принадлежит, вспомнить не мог. Впрочем, вспомнил после следующей же фразы.
Собеседник без долгих церемоний сообщил:
— Могу вас обрадовать. Ваша жена здорова.
ГЛАВА 21
Что испытал, услышав это? Приступ слабоумия.
Вроде бы и сам когда-то допускал, что такое возможно. Потому и попросил профессора об услуге. Но сразу не понял, о чем речь. Вернее, понял, но не поверил. Еще вернее, и понял, и поверил, но полученная информация не смогла сразу проникнуть в мозг. Не было ей в нем места. Ни в мозгу, ни в душе.
— Удивительно, — продолжал собеседник-профессор, — но ваши подозрения оправдались.
Я молчал. Подыскивал информации место. Кое-как впихнул ее. Спросил:
— Это точно?
— Абсолютно.
— Но ведь ее только сегодня обследовали. И сразу — результаты?
— Врач, проводивший первое обследование, узнал пациентку. Запомнил по удивительно качественной крови. В наше время такая кровь — редкость.
— Он не мог ошибиться?
— Нет. Похоже, насчет Гоши вы правы. Возможно, конечно, что он напутал неумышленно. Я займусь этим вопросом.
Я промолчал. Новость быстро пускала корн и, закреплялась.
— Вы меня слышите? — спросил собеседник.
— Я вас прошу, пусть пока все остается, как есть, — сказал я.
— Но это слишком серьезно.
— Понимаю. Для меня это важно.
— И жене не говорить? — спросил он удивленно.
— И жене.
Меня покоробило слово «жена».
Профессор сделал паузу. Заметил деликатно:
— Вы учитываете ее состояние?
— Учитываю, — сказал я. И усмехнулся.
— Смотрите, — сказал он укоризненно. — Советую быть поосторожнее. В таком состоянии она может решиться на непредвиденный шаг.
— Спасибо, — отозвался я. — Но это действительно важно.
Положив трубку, засмеялся. Над своей самонадеянной тупостью. Потом затих. Сидел, глядя в никуда, и пытался почувствовать хоть что-то. В душе было пусто.
Не ощущалось ни ненависти к предавшей меня женщине, ни когда-то ожидаемого облегчения от известия, что она вне опасности. В таком опустошенном состоянии я пребывал бог знает сколько времени.
Потом начал постепенно наполняться. Не ненавистью — облегчением. Но не оттого, что у Ольги все обошлось. Оттого что обошлось у меня. С будущим. Что все выяснилось, а значит, кончилось. И предательство, и наивность планов на нормальную жизнь, и мое пребывание в положении Борьки, покойного Шрагина и многих других дуралеев, попавшихся на женское коварство.
Теперь я понимал их. Не их — нас. Винить нас было не в чем. Мы можем быть матерыми, заслуженно считать себя тонкими знатоками-психологами, ворочать какими угодно деньгами, просчитывать любые варианты и комбинации. Но упрекать нас в том, что мы не способны просчитать свою женщину — бессмысленно. Потому что женщины не просчитываются.
