Елена Михалкова - Знак Истинного Пути

Голос хозяина сорвался на хриплый крик. Он отбросил стул, выскочил из кухни, вбежал в комнату и захлопнул дверь.

— Иван Иваныч! — позвал Макар, подбежав секундой позже. — Открой! Хватит дурить, я тебе плохого ничего не сделаю!

В ответ раздалась ругань и предложение убираться из дома.

— Да открой ты, чудак-человек! Что ты как с цепи сорвался?

За дверью молчали, и по этому молчанию Макар понял, что миссия его завершена. Он потоптался еще немного у двери, чувствуя себя довольно глупо, вздохнул и вышел из квартиры. Было совершенно ясно, что больше Кордыбайлов говорить с ним не будет.

Вечером в квартире они обсуждали с Бабкиным результаты встречи.

— По большому счету, — втолковывал Макар, усевшись на стол и болтая ногами, от чего сходство со студентом еще больше увеличивалось, — ничего нового мы не узнали. Было и так очевидно, что с этим Данилой дело нечисто. А с какой подоплекой они в свои паломничества идут — дело десятое.

— Слушай, одного не пойму. — Грузный Бабкин задумчиво помешивал чай с шестью ложками сахара в кружке с надписью «Мы — монстры!». — Почему ты решил, что девчонка с ним пошла?

— Интуиция, Сереженька, интуиция! И потом, ведь в такую версию все укладывается.

— Да, может, ее маньяк за мусорными баками зарезал, а тело съел. И паспорт заодно.

— Нет, господин Бабкин, не зарезал и не съел. Твой мифический маньяк не объясняет, почему у девочки поменялись характер и привычки, понимаешь? А вот Учитель Данила очень даже объясняет.

— Ну, допустим. И как ты собираешься свою версию проверять?

— А ты не догадываешься? Мне нужно найти тех, кто ходил с ним в поход четыре года назад, или хотя бы выяснить маршрут. Должны же были остаться какие-то свидетели, согласись!

Бабкин шумно отхлебнул горячий чай и покачал головой.

— Слушай, Макар, если ты такой умный, объясни мне фишку.

— В смысле?

— Зачем он это делает? Ведь у девчонки ничего не пропало — ни деньги, ни вещи какие-то ценные… Я понимаю, если секта квартиру на себя заставляет переписать, они в огромном большинстве только затем и существуют, но здесь-то явно дело в другом!

— В другом, — озабоченно сказал Илюшин и спрыгнул со стола. — Что мне больше всего и не нравится. У мужика того, у Кордыбайлова, и сейчас брать нечего, и пять лет назад, я уверен, тоже было нечего. То есть дело вовсе не в наживе, потому все значительно усложняется. Как я понимаю, их Учитель реально во всю свою ерунду верит и им несет слово просвещения. Его действия непредсказуемы, основываются только на его религии. Черт его знает, что случилось с Элиной, но что-то мне подсказывает, что ничего хорошего. Ладно, давай работать.

Люди уже начали выходить из палаток, а девушка все еще не успела принять решение. Машинально кивая в ответ на приветствия Безымянных, она судорожно пыталась понять, что же случилось с Верой и нужно ли ей говорить о своей находке Учителю. И если с Верой, в общем-то, все было ясно, как ни гнала она от себя столь жуткие мысли, то вот с Учителем…

Данила вышел из палатки, потянулся у входа и подошел к ней.

— Не замерзла ночью, Безымянная? — ласково спросил он. — Земля еще не просохла после дождей.

Девушка посмотрела на него и решилась.

— Учитель, мне нужно поговорить с тобой, — тихо сказала она.

— Хорошо, после трапезы…

— Сейчас. Пожалуйста! — умоляюще прибавила она, видя удивление в его глазах. — Это очень важно для… для всех Безымянных.

Секунду Учитель смотрел на нее, потом кивнул.

— Пойдем.

Они вышли на опушку леса. Данила присел на пенек и начал водить веточкой по земле, пока девушка, запинаясь и чуть не плача, рассказывала о том, что обнаружила в лесу. Сейчас ее больше всего пугало не само воспоминание о ночном кошмаре, а ожидание — как отреагирует Учитель.

— А потом я ее закрыла и убежала. И все, — закончила она. К горлу подкатила тошнота, как три часа назад, но она сглотнула и заставила ее отступить. — Учитель, что… что там произошло? — почти шепотом проговорила девушка.

Данила поднял на нее глаза, в которых было безмерное удивление.

— Неужели ты думаешь, Безымянная, что я — Господь Бог? Я не мог даже представить, что случится подобное. Сейчас мы с тобой пойдем обратно, и я прошу тебя никому ничего не говорить.

Девушка торопливо закивала, а он продолжил:

— Когда вернутся те двое безымянных, которые провожали несчастную в больницу, я расспрошу их. Но ты пока постарайся не выдать им своих чувств. Хорошо? И умойся как следует, у тебя заплаканные глаза.

Когда они приблизились к лагерю, девушка увидела двоих мужчин, зашедших в палатку.

— Они вернулись! — вцепилась она в рукав Данилы, не понимая, что делает.

— Успокойся, — строго приказал он, — и возьми себя в руки. Иди, помоги остальным.

Он направился к палатке, негромко спросил что-то, наклонившись ко входу, и скользнул внутрь.

Через десять минут Данила подошел к девушке, собирающей вещи, тронул ее за плечо и укоризненно покачал головой, когда она вздрогнула.

— Я поговорил с провожавшими ее, и они рассказали мне, что случилось. Они бы рассказали об этом, как только пришли, но нас с тобой не было. Большая женщина начала кашлять недалеко от деревни, приступ был очень сильный, до удушья. Они прошли несколько шагов, но им пришлось остановиться, потому что Безымянная опять закашлялась. К сожалению, третий приступ закончился удушьем и смертью. Мне жаль, но сейчас она — с Именем у Господа. Вознесем молитву за нее.

Он наклонил голову, шевеля губами.

— Но почему же… — растерянно спросила девушка, — почему же они… зарыли ее там, как… как собаку? Почему не позвали на помощь, не пришли в деревню? Зачем нужно было закапывать в лесу? И ни креста нет, ни надписи, ничего!

— Ты действительно не понимаешь? — удивился Данила. — Ты идешь с нами столько времени, ты прошла первое испытание и задаешь мне такие вопросы?

Девушка молчала, с отчаянием глядя в ясные голубые глаза.

— Я объясню тебе, хотя твоя недогадливость меня тревожит. Ты знаешь, что в нашем государстве поддерживается только одна религия — православие. Или, точнее сказать, то, что именуется православием, хотя таковым и не является. Любая истинная вера искореняется, когда на нее навешивают ярлык «секта». Точно так же поступят и с нами, если кто-нибудь узнает об истинной цели нашего паломничества, о наших заповедях и правилах. Так неужели ты думаешь, Безымянная, — он повысил голос, но на них никто не оглянулся, — неужели ты думаешь, что мы можем показать местным властям тело той несчастной Безымянной и, не объясняя ничего, уйти? Неужели ты думаешь, что нас не остановят, не прервут наш Путь, хитростью или силой? Ты так думаешь?

Голос его гремел у девушки над головой так, что она съежилась. Конечно, конечно, Учитель прав, тысячу раз прав, и с ее стороны было просто преступлением не подумать об этом! А ведь она уже собиралась обвинить двух провожатых бог знает в чем!

— Прости меня, Учитель, — прошептала она сквозь слезы раскаяния. — Я действительно не подумала. Я слишком глупа.

— Богу так же не нужна твоя гордыня, как и твое уничижение, — ровным голосом произнес Данила. — Ты не глупа, но запомни: кроме тебя, здесь все уже проходили Путь. И они прошли его до конца. В этот раз они получат свои имена, и ты тоже! И дела каждого из них чисты, так же как и помыслы. Ступай, молись. И я буду молиться за тебя.

Она наклонилась к руке Учителя, мысленно вознося молитву. И не заметила, каким внимательным взглядом обменялись над ее головой Учитель и один из провожатых.

Глава 6

Обычно, возвращаясь домой, Эдик звонил в дверь — ему нравилось, что Наташа встречает его. Но сегодня он открыл своим ключом, помня, что жена ушла за Тимофеем в садик.

В холле стояла Евгения Генриховна, нервно сжимая под горлом шелковый черный палантин с красными разводами, подаренный ей Аллой Дмитриевной.

— Мама? — удивился Эдик. — Ты же собиралась в офисе остаться подольше…

— Мне с тобой нужно поговорить. — Голос Евгении Генриховны звучал напряженно.

— Что-то случилось?

— Мне нужно с тобой поговорить, — повторила мать. — Пойдем ко мне.

Быстро войдя в комнату, она плотно прикрыла дверь и зачем-то выглянула в окно. Эдик бросил пиджак на спинку кресла и подошел к матери. За окном по снегу, казавшемуся в сумерках серо-синим, неприкаянно ходил Сергей Кириллович, рассматривая ветки, и время от времени грозил кому-то кулаком.

— Совсем старый он стал, — рассеянно проговорила Евгения Генриховна, — надо что-то с ним придумать. Ты знаешь, что он на днях на Илону набросился?

— На Илону? — поразился Эдик. — Нет, не знаю. За что?

— Без причины. Во всяком случае, видимой.

— Знаешь, мам, при том, как ведет себя твоя уборщица, — Эдик подчеркнул слово «твоя», — я бы ничему особенно не удивлялся. Он что, ударил ее?