Елена Михалкова - Знак Истинного Пути
— А потом Витя сказал, что нужно делать по-другому…
Ощущение взгляда стало таким отчетливым, что Наташа поежилась. «Господи, побыстрей бы дойти до дома! Почему я Эдика не подождала?»
— И Ирина Петровна ему сказала…
— Тима, пойдем быстрей! — Наташа потянула мальчика за руку. Дорога была совершенно пустой, им оставалось пройти до ворот каких-то пятьдесят шагов. — Тима, быстрее, быстрее!
— Мам, ты чего? Мам, мне больно! — захныкал малыш. — Чего ты меня тащишь, нет же машин!
Он потянул руку на себя, стоя посреди дороги. Мордашка его, облепленная мокрым снегом, выражала возмущение и недовольство, но Наташа, охваченная тревогой, дернула его за локоть и прикрикнула:
— Не останавливайся на дороге, иди скорее! Господи, Тим, да быстрее же!
Мальчик удивленно взглянул на нее, замолчал и быстро пошел, неуклюже переваливаясь в своем толстом комбинезоне. Им оставалось сделать несколько шагов до тротуара, когда из-за поворота вылетел черный джип.
Расширенными от страха глазами Наташа смотрела, как машина стремительно приближается к ним, но в следующую секунду опомнилась, схватила Тима на руки и кинулась бежать. Она добежала до тротуара, но споткнулась о высокий бордюр и упала, подвернув ногу. До дома было совсем близко, и Наташа, собравшись с силами, оттолкнула Тима от себя и отчаянно закричала:
— Беги к воротам! Беги к воротам!
Малыш растерянно посмотрел на нее, потом перевел взгляд на черную махину за маминой спиной, личико его искривилось, и он заплакал. Потом подбежал к Наташе и зарылся лицом в ее куртку. За спиной взвизгнули тормоза, раздалось какое-то шипение, и громкий голос с акцентом спросил:
— Слюшай, тебе помочь, а? Что случилось, ногу сломала?
Наташа обернулась. Из открытого окна на нее недоуменно смотрел небритый мужик, а с пассажирского сиденья таращилась совсем молоденькая девчонка, лет восемнадцати.
— Нет, спасибо, — сказала Наташа, чувствуя жгучий стыд пополам с облегчением. — Я просто ударилась, вот и все.
— Ну, сама дойдешь? — поинтересовался водитель.
Наташа торопливо закивала и махнула рукой в сторону особняка.
— Мы уже почти пришли, спасибо большое.
— Ладно.
Окно с шипением поднялось, джип сорвался с места и исчез за следующим поворотом.
Наташа сидела на снегу, потирая ушибленную ногу, а рядом ревел Тимофей.
— Ну, что ты ревешь? — грустно спросила она. — Не реви, ты уже большой мальчик. Стыдно реветь.
— Да-а, а я знаешь как испуга-ался!
— Знаю. Я тоже испугалась. Ну все, хватит сопли размазывать. Пойдем скорее домой, там дяде Эдику расскажем, какие мы глупые с тобой. Ну все, все, поднимайся.
Она вытерла сыну зареванную мордочку и подумала, что ей нужно попить успокоительное. «Господи, чего я так испугалась? Подумаешь, машина из-за угла выехала! Даже Эдику рассказывать не буду, стыдно».
Человек, смотревший на женщину и ребенка из окна дома, сжал губы. Он испытал слабое удовлетворение, увидев, в какую ситуацию они попали. С другой стороны, женщина чего-то испугалась, и интуиция подсказывала человеку, что она испугалась не просто так. Может быть, что-то почувствовала… говорят, у матерей обостренная интуиция. Человек поморщился. Это усложняет дело. Но всегда можно найти подходящий вариант, особенно в создавшейся ситуации. А теперь просто необходимо.
Сидя в старенькой, ободранной хрущевке, пропахшей дешевым куревом и тем особым сиротливым запахом, по которому безошибочно определяется жилище старого холостяка, Макар ругал себя за небрежность. Серега Бабкин, давно работавший с Макаром, сделал все по первому разряду, причем быстро: не только нашел человека, ходившего с Данилой Солонцевым по святым местам, но и вычислил, когда тот бывает дома, и принес Макару адрес на блюдечке с голубой каемочкой. И вот Макар сделал ошибку: приперся к мужику в новом свежем свитере и голубых джинсах. «Ладно еще догадался не побрызгаться туалетной водой», — злобно обругал сейчас сам себя Макар. Но и так было понятно, что с первого слова контакта не будет: мужик с простым именем Иван Иванович Кордыбайлов косился на Илюшина, чувствовал себя не в своей тарелке и явно недоумевал, что нужно от него этому молодому парнишке из богатеньких. Легенду о написании дипломной работы по теме, связанной с паломничеством, мужик пропустил мимо ушей как непонятную. Да для него и не имело значения, зачем нужна информация. И отвечал неожиданному визитеру скупо и неохотно.
— Да что тут рассказывать-то… Ну, ходили, было дело.
— Только один раз?
— А зачем больше-то?
— И что было в походе?
— Да ничего особого и не было. Дошли до святыни, поклонились и обратно пошли.
«Содержательно, — подумал Илюшин. — Дошли, поклонились, пошли обратно».
Он глянул на Кордыбайлова повнимательнее — тот сидел и безучастно смотрел на стол, усыпанный хлебными крошками. Не старый еще мужик, но выглядит на все шестьдесят — морщинистый, лицо унылое, щеки обвисшие.
— Голубей бы тебе держать, — неожиданно сказал Макар, переходя на «ты».
— Чего? — не понял паломник.
— Голубей, говорю. Что у тебя, тряпки нет дома? Или тебя ломает лишний раз со стола стереть?
— Ты о чем?
— Да о том! Сидим, как свиньи, все в крошках. Смотреть противно.
— А ты не смотри, — покорно заметил мужик, и Илюшин понял, что из дома его не выгонят. — Слушай, тебе чего вообще надо от меня, а?
«Ну слава богу, проснулся», — поздравил себя Макар. А вслух сказал:
— Можешь ты мне нормально, по-человечески рассказать, что у вас с паломничеством было? И не пудри мне мозги, ради бога!
— А ты не заливай про студента, — огрызнулся Иван Иванович.
Он встал, открыл сопротивляющуюся дверцу холодильника и достал бутылку. Макар содрогнулся, но выбора у него не было.
— Закусить есть? — спросил он, стараясь, чтобы голос не звучал обреченно.
— А то! — обиделся Кордыбайлов. — У нас все есть.
Крошки полетели на пол, а на изрубцованной порезами ножа скатерти появились два стакана и запотевшая бутылка. Из пакета, висевшего на спинке стула, Кордыбайлов достал половинку ржаного и разломил ее пополам.
— Держи закусь.
После второго стакана дело пошло на лад. Иван Иванович в подробности не пускался, но и того, что он рассказывал, Макару пока было достаточно.
— Ходил я с Данилой один раз только, — говорил Кордыбайлов, вертя в мозолистых руках пустой стакан. — И то не больно далеко — в Дивеевский монастырь. Учение, оно ведь что говорит: в каждой святыне православной есть другая, от большинства людей скрытая. Или не главная. Ну, вот как в том самом монастыре. Нас Данила учил, что попы вроде как украли священные вещи, но сами ими особо пользоваться не могут и только рядом с ними что-нибудь свое пристраивают, вроде чтоб и им силы хватило.
— Не понял: как украли?
— Ну, не украли, а просто своими объявили.
— А чьи они на самом деле?
— На самом деле общие, и от них любой человек может к Богу стать ближе. А если вера у него правильная, то и вообще чуть ли не святым. В общем, в Дивеевском монастыре это береза старая, на которой лик Богоматери явлен.
— Вырезан, что ли?
— Да ну тебя! При чем тут вырезан? Явлен, говорят тебе. И не перебивай меня! Давай-ка по третьей…
Дали по третьей.
— Короче, не суть. Ходили мы туда, поклонились святому месту, Данила молитву прочитал — и обратно побрели. Ну, имена всем дали.
— Что за имена?
— Да твое же имя тебе возвращается. Смысл в чем: имя человеку просто так не дается, а нужно его заслужить. Вот для того и идешь по святым местам, а в пути…
Кордыбайлов неожиданно замолчал и помрачнел.
— Что — в пути? — осторожно спросил Макар. — Иван Иваныч, ты «а» сказал, теперь «бэ» говори.
— Да ладно, не агитируй. Короче, в пути разные испытания проходишь. Типа того, что к святому месту каждый человек прийти может, а только не каждый того достоин. Ну Учитель и проверяет.
— Учитель — это Данила?
— Он. Вообще-то его паломники по многу раз ходят, они так к Богу ближе делаются, но всякий раз новичков с собой берут — одного-двух, а со мной вот и трое ходило. Ну, в смысле, кроме меня, еще двое.
— И ты испытания проходил?
— Проходил, — неохотно согласился Кордыбайлов. — Сначала пугают тебя, вроде как душат или еще чего в таком роде. Потом на выносливость проверяют. Потом… В общем, разное делают. Если выдержал — значит, свой, тебя в другие походы берут. А не выдержал… Оставляют, короче.
— Где оставляют? — не понял Макар. — Дома, что ли? Как тебя?
Кордыбайлов поднял на него неожиданно трезвые глаза и шепотом проговорил:
— Щас! Дома! Там же и оставляют. Понял? Там же! Слышал ты меня, сыщик гребаный? Запиши себе куда-нибудь! Там же они их и оставляют!
Голос хозяина сорвался на хриплый крик. Он отбросил стул, выскочил из кухни, вбежал в комнату и захлопнул дверь.