Кирилл Шелестов - Уротитель кроликов
Меня всегда бесила эта комсомольская привычка обращаться к людям по фамилии. Но я понимал, что он меня дразнит, и не собирался доставлять ему удовольствие.
— Моя кротость давно вошла в поговорку у моих друзей, — ответил я.
— Ты на охоте бывал? — не отставал он. — Володя, ты возил его с собой на охоту?
— Возил, — ответил Храповицкий. — Но его еще учить надо. Нет в нем настоящего азарта.
— Без азарта в политике нечего делать, — поучительно заметил губернатор. — Да и в бизнесе тоже. Нужно уметь проявлять жесткость. Ты убивал кого-нибудь на охоте?
Я отметил, что он нарочно употребил слово «убивал», редко произносимое охотниками. Обычно они предпочитают говорить «брал» или «взял».
— Случалось, — ответил я. — Так, мелочь всякую.
— Уток, что ли? — снисходительно усмехнулся губернатор.
— Да нет, он и оленей убивал, и косуль, — заступился за меня Храповицкий.
— А горло подранку перерезал? Ножом, как положено?
Чувствовалось, ему нравится обсуждать все эти подробности при девочках, которые слушали наш разговор завороженно и немного испуганно. Если бы рядом не было Храповицкого, я бы, конечно, сказал ему, что охочусь в основном на аквариумных рыбок. Но голова у меня все-таки была одна, и порой она мне пригождалась.
— Перерезал, — ответил я. — И свежевал.
— Раз перерезал, значит, ты не пропащий человек, — похлопал меня по плечу губернатор. — Да ты не обижайся. Я вообще-то очень уважаю твой талант. Считаю, что Володе с тобой повезло. Надеюсь, он это понимает.
Стравливать людей было для него как дышать. Наверное, порой он делал это механически, без определенной цели. Так, на всякий случай.
5Ресторан располагался в центре Москвы, в двухэтажном здании. Одну половину занимал собственно ресторан, а в другой был ночной клуб со стриптизом, куда мы обычно перебирались ближе к двенадцати. В клуб нужно было идти по длинной галерее, в середине которой размещалась огромная застекленная витрина. В ней висели различные предметы гардероба, принадлежавшие, как явствовало из надписей, знаменитостям. Тут была и рубашка Шварценеггера, и шейный платок Майкла Джексона, и фрак, в котором Аль-Пачино будто бы играл роль крестного отца.
Почему-то именно эта витрина и кормление змей мышами производили наибольшее впечатление на девушек, которых мы привозили. Этот раз не был исключением. Наши дамы несколько минут стояли у витрины, восторженно ахая.
В ночном клубе стараниями администратора для нас уже была зарезервирована пара удобных столиков. Перед отъездом я нарочно разменял тысячи полторы долларов пятерками и десятками, чтобы раздавать стриптизершам.
Обычно, после того, как несколько первых танцовщиц возвращались от нашего столика с купюрами в белье, народная тропа к нам не зарастала. Храповицкий считал это важной частью соблазнения наших спутниц. По его мнению, постоянная близость полуголых раскрашенных профессионалок пробуждала в наших девушках дух соперничества.
Я полагал, что можно было с тем же успехом раздать деньги нашим спутницам. Без всяких затей. А если сделать это дома, не выезжая в Москву, то можно было еще и сэкономить. Соблазнять же их, по моему убеждению, было и вовсе не обязательно.
В полумраке, под канонаду зажигательных ритмов, мы расселись.
— Тебе нравится здесь? — спросил губернатор, наклоняясь к Свете.
— Конечно, — ответила она искренне, глядя ему в глаза. — Я никогда в таких местах не бывала.
Видя, что процесс развивается в нужном направлении, губернатор размяк. Теперь он все больше жеманничал и говорил нараспев. Он развалился на диване, снял пиджак и совсем ослабил узел галстука.
Лена ни на шаг не отходила от Храповицкого. Сейчас она безмятежно сидела рядом с ним и чувствовала себя в полной безопасности, держа его за руку, как маленькие дети сжимают на улице руку родителей. Храповицкий время от времени гордо подмигивал мне.
Юля и Жанна, похоже, смирились с тем, что им придется довольствоваться самым бесперспективным членом компании. В ресторане они порой бросали на меня тревожные взгляды, вероятно, беспокоясь, хватит ли моего благополучия на удовлетворение их финансовых запросов. Но, увидев пачку мелких купюр, которую я выложил на стол, вздохнули с облегчением. В их глазах я все-таки состоялся.
Минут сорок все шло довольно мирно, и я уже начинал неприметно зевать. Но тут дебелая светловолосая стриптизерша, соскользнув с шеста, на котором она лихо исполняла акробатические этюды, направилась к нам.
Безошибочным чутьем определив, кто именно является главным в нашей компании, она приблизилась к губернатору и уселась к нему на колени, лицом к лицу. Потом принялась совершать волнообразные движения, задевая его грудью. Он поморщился и отстранился.
Видя его реакцию, я поспешно засунул ей десятку в белье.
— Пойдем ко мне, любимая, — позвал я. — Я тут один холостой.
Она благодарно провела рукой по моим волосам, но от губернатора не отстала. Продолжая извиваться, она развязала ему галстук, вытащила его из-под воротника губернаторской рубашки и накинула на себя, как ленту.
— Отдай галстук! — сердито крикнул Лисецкий, но в грохоте музыки она не расслышала и, повернувшись, проследовала на сцену.
— Тварь! — вскипел губернатор. — Утащила мой галстук! Воровка!
Его красивое лицо исказилось. Глаза сделались злыми.
— Вы не волнуйтесь, она обязательно вернет, — принялся уговаривать я. — Дура. Что с нее взять. Хотела пошутить. Стоит ли так волноваться из-за подобной ерунды. Она вернет, вот увидите.
Но он был вне себя.
— Как она смеет вообще приставать ко мне! — визгливо выкрикивал он, брызжа слюной. — Кто она такая?!
Между тем, музыка закончилась, и танцовщица уплыла за кулисы, собрав с пола немногочисленные предметы своего скудного гардероба и, видимо, по ошибке, прихватив губернаторский галстук.
— Егор Яковлевич, да не обращайте вы на это внимания, — пришел мне на помощь Храповицкий. — На Западе люди вообще относятся к таким номерам с юмором. Помнится, мы с Андреем в Амстердаме…
— Меня не интересует, чем вы там занимались! — оборвал он в ярости. — Пусть срочно вызовут владельцев этого кабака!
На нас уже обращали внимания другие посетители. Становилось неприлично. С одной стороны к нам летел перепуганный официант, с другой — администратор клуба, вышколенная девушка, лет двадцати пяти, в черном костюме.
— Что-то случилось? — обеспокоенно спросила она.
— Ваша проститутка утащила мой галстук! — прорычал ей в лицо губернатор.
— Прошу прощения, но она — не проститутка. И даю вам слово, она не хотела вас обидеть. — Администраторша пыталась сохранять на лице улыбку. — Это был просто танцевальный номер. Видимо, вы ей понравились, и она попыталась привлечь ваше внимание! Подождите секунду, я все исправлю.
Она быстрыми шагами удалилась за кулисы и появилась через минуту с губернаторским галстуком в руках.
— Вот видите, все в порядке, — сказала она с облегчением.
Но не тут-то было.
— Он весь перемазан какой-то гадостью! — заявил губернатор, с отвращением разглядывая свою собственность. — Немедленно вызовите владельцев клуба. Между прочим, этот галстук от «Гуччи». Вы знаете, сколько он стоит?
— Я приношу вам свои извинения. — Она стояла перед ним, как виноватая школьница. — Клуб готов немедленно компенсировать вам его стоимость.
Но ее услужливость лишь больше его распаляла.
— Я не желаю здесь больше оставаться! — заявил он, вскакивая. — Пойдемте отсюда! Немедленно.
Храповицкий тоже поднялся, незаметно пожав плечами и сделав мне знак, чтобы я рассчитался. Все вместе мы вышли в холл. Бедная администраторша семенила следом, чуть не плача. Наши дамы, напуганные вспышкой губернаторского гнева, пришибленно молчали.
— Может быть, я все-таки могу исправить это досадное недоразумение? — умоляюще произнесла администраторша, делая последнюю попытку.
Губернатор неожиданно остановился и обернулся к ней.
— Пожалуй, можете, — вдруг объявил он, как-то скверно улыбаясь. — Знаете что? Повесьте этот галстук вон в той витрине. Рядом с фраком Аль-Пачино.
— Но я не могу этого сделать! — воскликнула она в отчаянии.
— Почему? — высокомерно осведомился Лисецкий.
— Но… — Она запнулась, не желая его еще более обидеть. — Это запрещено.
— А вы разрешите, — предложил он так же.
— Но вы же не Аль-Пачино!.. — выпалила она.
Его лицо дернулось.
— Вот как?! — побледнев от гнева, произнес он. — Тогда запомни свои слова. Запомни хорошенько. Когда тебя выкинут отсюда, ты будешь знать, за что!
Он резко повернулся и начал спускаться по лестнице. Остальные потянулись следом. Я остался успокаивать администраторшу, которая готова была разрыдаться, несмотря на все свое служебное самообладание. Когда они уже были в дверях, до меня донеслись его слова, сказанные не то Храповицкому, не то Светлане:
