Дарья Донцова - Новогодний детектив (сборник)
– Беременны вы. Двенадцать недель.
– Этого не может быть. Я не могу иметь детей, – пробормотала Вероника побелевшими губами. – Мы же ребенка усыновили!
– Все может быть в этой жизни. – Докторица вдруг улыбнулась мудрой, чуть усталой улыбкой. – Я за годы работы, знаешь, сколько раз такое видела? Как возьмут ребеночка из детдома, так сразу беременность наступает. Бог каждому воздает по заслугам. Да не реви ты! Радуйся! И ребеночка-то взятого обратно не сдавай, коли своего родишь. Это он, ангел, вам счастье подарил.
– Да вы что! – возмущенно воскликнула Вероника. – Да я никогда в жизни никому Платона не отдам. А вы уверены? Ну, что я беременна?
Задавая этот вопрос, она уже точно знала, в какой момент случилось чудо, на которое она уже и не надеялась, – тридцать первого декабря, на холодном скользком диване, стоящем в одном из коттеджей в вотчине Деда Мороза.
Анна Князева
Тайна пляшущих человечков
Автобус уехал перед самым моим носом, я только успела стукнуть рукой по закрывшейся двери. Стемнело. Пошел снег. Люди все прибывали и прибывали – откуда только взялись с пакетами, коробками, елками…
Когда стало ясно, что следующему автобусу не вывезти всех желающих, я направилась к легковушкам, хозяева которых практиковали частный извоз.
На пятачке возле моста всегда стояли одни и те же машины. Это был своеобразный мужской клуб, где водители приятно общались и под настроение, иногда, подвозили клиентов. В отличие от прочей таксующей братии, все они были жителями окрестных домов, чей заработок скорее поддерживал семейный бюджет, но не был его значительной частью.
Зная, что водители обычно собирались в одной машине, я постучала в стекло. Дверца открылась, из автомобиля выглянул мужчина с веером карт.
– Куда вам?
– На Арбат.
Мужчина отрицательно мотнул головой:
– В центр не поеду. – Он обернулся и спросил остальных: – Кто-нибудь хочет?
– Куда? – переспросил седоволосый старик.
Я повторила чуть громче:
– Мне на Арбат.
Старик опять уставился в карты.
– Нее-е-е… Там сейчас пробки.
– Перед Новым годом пробки по всей Москве.
– Нет, не поеду. – Он выбрал карту и покрыл чей-то ход.
Настал момент и мне предъявить козырь:
– Вы немного подождете, потом мы вернемся обратно.
– Сколько ждать? – в глазах старика возник интерес.
– Минут двадцать.
– Простой тоже оплатите?
– Безусловно.
– Едем, – старик сунул карты соседу: – На! Доиграй.
Пытаясь угадать, в какой машине поедем, я двинулась за ним, как ниточка за иголкой. Он подошел к серой «Хонде», открыл дверцу и сел за руль. Я тоже устроилась впереди, и мы тронулись.
Сначала ехали хорошо, но уже через пятнадцать минут уткнулись в хвост нескончаемой пробки. Впереди, насколько хватало глаз, светились красные габаритные огни стоящих авто.
– Вот, за что не люблю Новый год, – водитель дернул ручник и откинулся на спинку сиденья. – Куда бы ни поехал – окажешься в пробке.
Я заметила:
– А у меня в Новый год всегда хорошее настроение. Даже если опаздываю.
– Сегодня точно опоздаете.
– Не важно. Мне просто нужно выкупить из кассы билеты.
– В театр?
– На детскую елку.
– Это хорошо-о-о… – Он улыбнулся.
Я тоже улыбнулась и кивнула на сияющую ель перед офисным зданием:
– Красавица! Помнится, перед Новым годом, на уроках труда, мы делали игрушки: сшивали раскрашенные куски ватмана и набивали их ватой. Потом вешали на елку в школьном дворе.
Старик оживился:
– А в нашей школе перед Новым годом всегда проводили конкурс поделок. Тогда в моде были макеты: заснеженные избушки из спичечных коробков, снег из ваты, трава из крашенной зеленкой манной крупы. Реки и озера делали из стекла, под него для красоты подкладывали голубую бумагу. – Старик поворочался в кресле и радостно крякнул: – Школьную елку всегда ставили на втором этаже, в большом зале, куда выходили двери классов. Мы все к ней сходились, и не было на переменах ни беготни, ни глупых проказ… – Он замолчал и только, улыбаясь, глядел перед собой.
Чуть выждав, я поинтересовалась:
– Кажется, вы не закончили?
Водитель кивнул:
– Вспомнил одну историю… Если хотите, могу рассказать.
– Все равно в пробке стоять.
– Не будете возражать, если я закурю? – Cтарик достал пачку, но потом снова сунул ее в карман. – Нет, пожалуй… Три дня как бросил курить. А тут что-то разволновался.
Я спросила:
– История – новогодняя?
– Самая что ни на есть. – Он поднял глаза и сам себе улыбнулся, как будто вспомнил что-то хорошее.
Мои родители были учителями. Отец преподавал математику, мать – географию. Мы жили в здании школы, в маленькой квартирке с отдельным входом. Так что школа была моим домом.
Это было старинное здание с высокими потолками и трехметровыми окнами в самое небо. По вечерам я в полном одиночестве сидел в пустом классе и читал книги. Класс, полный учеников, и пустой класс – две разные вещи. Когда ты один, ты – хозяин. До сих пор помню это удивительное ощущение: душа моя взрослела и вырастала до величины этого класса. В один и тот же момент я находился в каждой точке его пространства, а оно – в каждой моей клетке. Непередаваемое чувство… Но речь пойдет не об этом.
История, о которой я хочу рассказать, началась в сентябре, когда в нашу школу приехала новая учительница рисования и черчения. Ее распределили к нам после окончания Ленинградского художественного училища. Марина Ивановна была модной столичной жительницей, которую по недоразумению занесло в старинный уральский город.
С первого дня работы ее поставили классным руководителем нашего десятого «Б». Ей было девятнадцать, нам – по семнадцать. Почти ровесники. Марине Ивановне никак не удавалось нас обуздать. Директриса Любовь Петровна не раз отчитывала ее на классных собраниях за то, что она не проявляет педагогической строгости. Нам тоже доставалось. Но за другое. За то, что мы сидим на ее шее.
Не могу сказать, что мы невзлюбили Марину Ивановну. Мы даже заступались за нее. Но, стоило директрисе выйти за дверь, все возвращались к своим делам, а на широкий мохеровый шарф классной руководительницы, в который она куталась, цеплялся листок с рисунком – черепом и костями.
Несколько ребят из нашего класса были в нее влюблены, что не мешало им глумиться над предметом своего обожания. Впрочем, глумление сводилось к обычному непослушанию и баловству.
Мой друг, Женька Митин, любил Марину Ивановну больше других и больше всех безобразничал. Она частенько плакала после очередной его выходки.
И вот однажды, в конце второй четверти, шефы с крупного металлургического комбината выделили школе приличную сумму денег. На бюро комсомола решили провести конкурс новогодних поделок между старшими классами. Каждый класс обязали сделать макет. Победитель премировался поездкой в Ленинград во время новогодних каникул. Со стороны шефов было условие: часть денег на поездку ученики должны заработать сами.
Все классы, без исключения, ринулись собирать металлолом и макулатуру, а потом несли их в пункты приема. Вырученные деньги сдавались в фонд класса, который обычно хранился у классного руководителя.
Ажиотаж, помнится, был сумасшедший! Мы собирались, решали, какой макет будем строить, потом передумывали и меняли решение. Так проходили дни и недели, в то время как другие классы уже работали над макетами. Наконец, Марина Ивановна привела на урок черчения папу Нади Перфильевой. Он был архитектором и предложил сделать макет школы. Поскольку других идей ни у кого из нас не было, все согласились.
Ребята в нашем классе были недружными: каждый сам по себе. С большим трудом набралось нескольких человек, которым предстояла основная работа. На остальных легли всякие ландшафтные мелочи, вроде стеклянного пруда и травы из крашеной манки.
И вот в последний день школьных занятий Марина Ивановна оставила нас после уроков. Волнуясь и не находя места рукам, она тихо сказала:
– Ребята, в нашем классе случилось ЧП.
Все притихли. Потом отовсюду начали раздаваться вопросы:
– Что такое?
– В чем дело?
– Скажите, Марина Ивановна!
Она вытащила из сумки свой кошелек и положила его на стол.
– Деньги, которые вы заработали… Наш фонд класса…
Ребята наперебой загалдели:
– Ну?
– Что такое?
– Скажите!
– Их… кто-то взял. – С усилием закончила Марина Ивановна.
– Украли?
– У вас украли фонд класса?!
Она подтвердила:
– Все до последней копейки.
